Юрий Магаршак  |
| Тот самый знаменитый двойной портрет Петра Капицы и Николая Семенова. Художник Борис Кустодиев. 1921 |
Для начала – воспроизведу историческое событие, которому посвящена эта заметка, в том виде, в каком оно описано в путешествующем по Интернету анекдотическом изложении.
Из Академии наук СССР исключали Андрея Дмитриевича Сахарова. Позориться никому не хотелось, но… надо. Кворум собрали под страхом кадровых репрессий, куратора из ЦК прислали, и «процесс пошел», хотя довольно вяло... Уж очень не хотелось позориться!
И вот какой-то член-корреспондент, косясь на закаменевшего лицом куратора, робко заметил, что, мол, оно, конечно, и А. Сахаров поступил с советским народом нехорошо... Но вот незадача: «академик» – звание пожизненное, и еще не бывало, чтобы академиков исключали... Нет прецедента...
На этих словах нобелевский лауреат, академик Петр Леонидович Капица оживился. «Как нет? – звонко возразил он. – Есть прецедент!»
Куратор из ЦК КПСС облегченно вздохнул, а Капица добавил: «В 33-м году из Прусской академии наук исключили Альберта Эйнштейна!»
Наступила страшная тишина – и Сахаров остался Советским Академиком.
К этой кажущейся анекдотичной истории о попытке изгнания Сахарова из Академии наук СССР, являющейся тем не менее исторической, к которой добавить нечего, кроме как улыбнуться, считаю необходимым добавить несколько слов. И внести исправления, следуя рассказанному Сергеем Петровичем Капицей у него дома, в квартире на Ленинском проспекте, где я по его любезному приглашению по нескольку дней несколько раз останавливался, будучи при выезде из СССР, как и все уезжавшие во времена Брежнева, Андропова и Черненки, лишен жилья.
Прямо над столиком, у которого мы сидели, попивая сухое вино (какой именно марки, не помню) и по обыкновению разговаривая, висел парный портрет нобелевских лауреатов Капицы и Семенова. Тогда еще, разумеется, не лауреатов никаких премий и не академиков, а молодых.
– Простите, Сергей, но мне кажется, что это работа Кустодиева, – удивленно заметил я. (По настоянию Сергея Петровича я называл его, когда не было посторонних, Сергеем).
– Ваше наблюдение, Юра, верное. Это портрет моего отца и его друга Николая Николаевича Семенова.
– Неужели оригинал? – спросил я, зачарованный и удивленный.
– Конечно оригинал, – ответил Сергей Петрович.
– А в Третьяковке? Что висит в Третьяковке? Неужто копия? В то, что Кустодиев написал второй такой же портрет, трудно поверить.
– Что висит в Третьяковской галерее, не знаю. Но это бесспорный оригинал, который хранился в нашей семье с момента написания картины Кустодиевым.
– Парный портрет для Кустодиева, мне кажется, не характерен.
– Вы правы, Юра. Но дело было такое. Мой отец со своим другом Николаем Николаевичем, тогда и всю жизнь для него, разумеется, Колей Семеновым, оказались в мастерской у Кустодиева, куда их кто-то привел. Веселые и нахальные молодые люди сказали, взглянув на портрет Шаляпина, прислоненный к стене:
– Вы, Борис Михайлович, портреты великих людей пишете. Как и Илья Ефимович Репин, который портрет великого психиатра Бехтерева написал. А напишите и наш портрет! Двух молодых советских ученых, за которыми будущее.
– А вы что, известны на весь мир? Или лауреаты Нобелевской премии, как Павлов? – удивился нахальству почти мальчишек великий художник.
– А что, если мы будем лауреатами Нобелевской премии? – заявили друзья. – И вы будете тем единственным-первым, кто нас в предвидении будущего молодыми увековечит!
Кустодиев пригляделся к веселым молодым людям, несомненно увидев в них нечто весьма необычное, и написал их парный портрет. Вот этот.
– Удивительно, что и Семенов, и мой отец действительно стали лауреатами Нобелевской премии по химии и физике соответственно, – продолжил Сергей Петрович Капица. Так что картина и в самом деле оказалась в каком-то смысле пророческой.
– Видимо, Петр Леонидович и Николай Николаевич были уникальны не только в науке, но и в веселье, – заметил я, разглядывая знаменитый портрет, на котором изображены не двое, а трое: Капица, Семенов и (на переднем плане) какой-то не то научный, не то как бы научный прибор. – Иначе Кустодиев нипочем не увековечил бы их своей к тому времени всесоюзно известной кистью.
– Наверняка именно так и было. Наука ведь неотделима от юмора, – улыбнулся Капица, сидевший передо мной. – Шутка о том, что они будут нобелевскими лауреатами, оказавшаяся не шуткой, убедила Кустодиева написать портрет двух никому не известных юношей. Но это не единственная вошедшая в историю парная шутка Семенова и Капицы. Вторая, ставшая исторической, хотя она и не афишировалась, намного более важна.
– И что же это была за шутка? – спросил я, ожидая рассказа.
– Вторая совместная шутка Петра Леонидовича и Николая Николаевича была осуществлена и придумана, когда оба они были уже всемирно известными академиками. Президент Академии наук СССР получил из Политбюро ЦК КПСС и от «кураторов» предписание лишить академика Сахарова звания академика. Повестка дня собрания, на котором должна была быть проведена акция остракизма, стала известна заблаговременно, ее не секретили почему-то. И вот мой отец, человек, как известно, решительный, и его с молодых лет друг Коля, к тому времени, как и папа, академик и нобелевский лауреат, решили разыграть на позорящем Академию заседании двухходовку, заготовленную заранее. Перед тем как вопрос об исключении Андрея Дмитриевича Сахарова был поставлен на голосование, в зале послышался голос Николая Николаевича Семенова: «Но ведь академик – звание пожизненное. Прецедента исключения из Академии наук академиков не было».
– Как не было? Эйнштейн был исключен из Прусской академии наук, – четко произнес мой отец.
После этого, казалось бы, импровизационно возникшего диалога наступила тягостная для присутствовавших в зале «кураторов» тишина. Ученые же с облегчением выдохнули. И Сахарова – вопреки приказанию «сверху» – из академиков Академии наук СССР не исключили. Так что это была не первая парная шутка моего отца и Семенова. Наверно, их было много. Но две несомненны. Предотвратившая изгнание Сахарова из академиков и написание парного портрета, на который вы сейчас смотрите, Кустодиевым.
– Замечательная история. Мне только кажется, что, приготовив ставшую исторической двухходовку, ваш отец и Николай Николаевич рисковали, что их ошибку заметят. Насколько я помню, в 1933 году, после назначения Гитлера канцлером, Эйнштейн вышел из Прусской академии наук сам. Так что, утверждая, что Эйнштейна исключили из Прусской академии наук, ваш отец ошибался.
– Вы правы, конечно, Юра. И это была не единственная неточность в ставшем историческим диалоге. Из Академии наук СССР во времена Сталина немало академиков исключили. Даже таких, как Туполев, Лихачев, Тарле... Из не академиков, правда, а членов-корреспондентов был после бегства в Америку исключен великий физик ХХ века Гамов, создатель теории Большого взрыва Вселенной. Во время Большого террора из Академии было исключено сразу около 20 расстрелянных как враги народа и сосланных в лагеря академиков и членов-корреспондентов. О чем и Семенов, и мой отец, разумеется, знали. Но решили, что в реальных условиях заседания, как в игре в шахматы с ограничением времени на обдумывание ходов, она сработает. Что с неточностью утверждений никто спорить не станет. Хотя у кого-то из академиков (люди ведь сверхэрудированные) они сразу, без сомнения, промелькнут в головах.
Потому что, начав копаться в том, что Эйнштейн вышел из Прусской академии наук в знак протеста против антисемитской политики Гитлера, и вспоминать об изгнании Туполева, Тарле, Лихачева и Гамова из академиков в сталинские времена, а после этой нелицеприятной дискуссии изгнать Сахарова по аналогии с ними, означало бы повредить Академии в правление Брежнева и ему самому в глазах всего мира во много раз больше. То есть совсем опозорить.
В Политбюро и на Лубянке об этом после бунтарского с точки зрения КПСС неповиновения Академии, без сомнения, размышляли. Наверняка о том, что и прецеденты изгнания из Академии наук СССР были, и Эйнштейн из Прусской академии наук не был изгнан, а вышел из нее сам. Наверх донесли, кому положено такие вещи докладывать. Но где-то в верхах – в Кремле или на Лубянке, не знаю, – решили не будоражить проблему. Оставив Сахарова в Академии, но лишив всех советских наград. На что согласия Академии не требовалось. И не посадив Сахарова в тюрьму, а «всего лишь» отправив в ссылку. Проявив – по понятиям того времени – гуманизм. Что Николай Николаевич Семенов и мой отец, прежде чем разыграть спасительную для лица Академии наук двухходовку, позволившую Академии не выполнить приказание партии, сохранив порядочное лицо, без сомнения, заранее просчитали.
– А что это за стеклянный прибор в руках у Семенова? – спросил я, продолжая вглядываться в картину. – В химических лабораториях я ничего ему подобного не видал. Зато он очень похож на самогонный аппарат, который в Новосибирском академгородке показывал мне в выделенном ему доме академик Александр Данилович Александров. Сообщив, перед тем как разлил по рюмкам приготовленный в нем напиток, что самогон он гонит не из пшеницы и не из опилок, а из водки «Столичной», продаваемой в СССР в каждом городе и деревне, улучшая тем самым качество алкоголя, который пьет многомиллионный советский народ. И, стало быть, его перегонка не нарушает закон о самогоноварении, а способствует увеличению продолжительности жизни населения.
– О том, что это за прибор на первом плане картины, ни отец, ни Николай Николаевич Семенов мне не рассказывали, – улыбнулся Капица. – А мне не пришло в голову спросить об этом отца. Хотя пошутить таким образом, разыграв и ничего не понимавшего в химических опытах Кустодиева, и тех, кто видит эту картину вот уже без малого век, было очень в их духе.
* * *
Такое вот уточнение и добавление к гуляющей по Интернету исторической байке. Я считаю необходимым их сделать в память и об ушедшем из жизни, ставшем в последние годы его жизни моим большим другом Сергее Петровиче Капице. А также во имя (как ее называют) Правды Истории.
Нью-Йорк
Дарья Гармоненко