Андрей Ваганов  |
| Фото из архива автора |
C 27 июня по 3 июля 1931 года в Лондоне проходил II Международный конгресс по истории науки и техники. В работе конгресса участвовали около 250 делегатов из 25 стран. Была там и делегация из СССР. Для советских ученых это было одно из первых официальных международных научных мероприятий, куда они были приглашены после изоляции 1920-х годов. И высшее партийное руководство СССР, естественно, придавало этому визиту не только сугубо научное значение, но прежде всего идеологическое: советские ученые должны были продемонстрировать «в логове империализма» все преимущества марксистской методологии в изучении истории науки.
В состав нашей делегации входили восемь человек: академики Н.И. Бухарин, В.Ф. Миткевич, А.Ф. Иоффе, Н.И. Вавилов, а также профессора М.О. Рубинштейн, Б.М. Завадовский, Э. Кольман и Б.М. Гессен. При этом Бухарин официально возглавлял советскую делегацию, а Кольман был ее партийным секретарем (собственно, членами ВКП(б) были только трое – Бухарин, Гессен и сам Кольман). От Кольмана потребовали не спускать глаз с Бухарина и Гессена, как имевших «идеологический уклон». Все это было очень серьезно: буквально через несколько лет шестеро из этой восьмерки будут арестованы, а Н.И. Вавилову и Б.М. Гессену этот арест будет стоить жизни.
Но это будет хоть и не в таком далеком, но все-таки – в будущем. И о таком исходе никто, конечно, не думал. Один из участников лондонского конгресса, М.О. Рубинштейн, через месяц после возвращения в СССР выступил в Коммунистической академии с подробным и весьма эмоциональным отчетом. «Устроители конгресса, несмотря на подчеркнутую вежливость, не особенно были рады нашему приезду, – отмечал Рубинштейн. – Для них советская делегация была инородным телом, которое нарушало уютный план работы конгресса. Если бы не советская делегация, конгресс прошел бы тихо, мирно, как ряд приемов, экскурсий и т.д. Внимание прессы было бы минимальное, и газеты ограничились бы сообщениями мелким шрифтом где-либо позади подробных отчетов о проходившем в это время в Лондоне Международном конгрессе пробователей вин. А тут вдруг весь этот шум прессы, два запроса в парламенте и т.д. – все для устроителей конгресса было «шокинг» и не входило в их расчеты. Делались попытки разделить советскую делегацию, но они, конечно, кончились полной неудачей».
Действительно, готовились к конгрессу основательно. Все 11 докладов членов советской делегации были изданы в виде отдельных брошюр, а по приезде в Лондон советская делегация добилась их выпуска и на английском языке в виде книги «Science on the Crossroads» («Наука на перепутье»). И доклад Бориса Михайловича Гессена – «Социально-экономические корни ньютоновских «Principia» – стал, несомненно, украшением всего конгресса, вызвал большое количество откликов как pro так и contra.
«Стоит ли доказывать, что доклад об И. Ньютоне, сделанный советским ученым Борисом Гессеном в 1931 году на II Международном конгрессе по истории науки в Лондоне, является по масштабам своего влияния одним из наиболее важных сообщений, когда-либо звучавших в аудитории историков науки», – отмечал на страницах журнала «Вопросы истории естествознания и техники» (№ 2, 1993) выдающийся специалист по истории советской науки, профессор Массачусетского технологического института (США) Лорен Грэхэм. С чем же был связан такой успех?
«Впервые вопрос о научно-технических основах творчества Ньютона был поставлен Б.М. Гессеном, работа которого о Ньютоне получила широкий резонанс в кругах историков науки, – отмечал российский историк науки Б.И. Козлов. – Несмотря на ограниченную источниковую базу, Б.М. Гессену удалось показать и непреходящий интерес Ньютона к технической практике, и некоторые более конкретные аспекты его научно-технической деятельности. Написанная полвека назад, эта работа, безусловно, актуальна и сегодня».
 |
| Второе издание книги Бориса Гессена
вышло в 1934 году. Через два года его расстреляют. Фото из архива автора |
Неслучайно, что в 1933 году доклад Б.М. Гессена выходит первым, а в 1934-м – вторым изданием в СССР. Гессен так формулирует главную идею своего исследования: «…беглый обзор содержания «Начал» показывает полное совпадение физической тематики эпохи, выросшей из потребностей экономики и техники, с основным содержанием «Начал», являющихся в полном смысле слова резюмированием и систематическим решением всего основного круга физических проблем. А так как все эти проблемы по своему характеру были проблемами механическими, то ясно, что и основной труд Ньютона явился обоснованием земной и небесной механики». Но при этом добавляет: «Было бы, однако, большим упрощением и даже вульгаризацией, если бы мы стали выводить каждую проблему, которой занимался тот или иной физик, каждую задачу, которую он решил, непосредственно из экономики и техники».
Как настаивает Лорен Грэхэм, «из того, что этот доклад был в некотором смысле продуктом советской политики, отнюдь не следует, что подход Гессена лишается смысла или перестает быть значимым за рамками этой политики».
Сегодня задним числом понятно, что начало 1930-х годов вообще стало звездным часом для Бориса Гессена. Помимо участия в лондонском конгрессе историков науки и техники еще относительно молодой ученый получает должность профессора физики Московского университета, становится деканом физического факультета Московского государственного университета. Вскоре его избирают членом-корреспондентом Академии наук СССР. То есть Гессен получает признание не только как историк науки, но и как физик. И в этом если и была натяжка, то совсем небольшая. Дело в том, что в 1913–1914 годах Борис Гессен учился на физико-математическом факультете Эдинбургского университета (Шотландия). Кстати, учился вместе со своим другом и однокашником, будущим академиком и нобелевским лауреатом по физике Игорем Евгеньевичем Таммом.
После начала Первой мировой войны Гессен вернулся в Россию и оформился вольнослушателем на физико-математический факультет Петроградского университета. В 1919 году вступил в РСДРП(б) и до 1924 года находился на партийной, советской и военной работе, участвовал в Гражданской войне… Про таких, как Б.М. Гессен, в конце 1920-х говорили: «марксист-интеллектуал». И непонятно, чего в этом определении было больше: искреннего уважения или открытой враждебности.
Тот же Кольман многократно и очень жестко критиковал Гессена за то, что тот пытался – совершенно искренне! – совместить квантовую физику и теорию относительности с марксизмом. «Гессен был под сомнением в СССР, – отмечает Грэхэм. – Он хотел показать: я – искренний марксист, но я и ученый, физик. И у меня уважение и к ньютоновской физике, и к эйнштейновской физике. Факт, что Ньютон был детищем капиталистического общества и что Эйнштейн был детищем империалистического общества. Но это не значит, что их физика неправильная».
В 1927 году в одной из статей Гессен утверждал: само по себе то, что, основываясь на теории относительности и квантовой механике, можно прийти к неприемлемым для марксистов заключениям, отнюдь не является причиной, по которой должно быть отброшено физическое содержание этих теорий.
Для ортодоксальных марксистов, набиравших как раз в то время влияние в официальной идеологии, такой подход был неприемлем. Гессен к тому же происходил из среднего сословия (сын банковского служащего). Да еще и учился два года за границей! По тем временам – готовый состав преступления…
22 августа 1936 года Б.М. Гессен был арестован. Запись в его уголовном деле сообщает: «…участвовал в контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации, осуществившей злодейское убийство С.М. Кирова и подготовившей в 1934–1936 гг. при помощи агентов фашистского гестапо ряд террористических актов против руководящих деятелей ВКП(б) и Советского правительства».
2 декабря 1936 года Военная Коллегия Верховного суда СССР под председательством В.В. Ульриха приговорила Б.М. Гессена к высшей мере наказания – расстрелу. В тот же день приговор приведен в исполнение.
21 апреля 1956 года Военная коллегия Верховного суда СССР отменила этот приговор в связи с отсутствием состава преступления.
