Буквоскоп Николая Карамзина

Карамзин увидел Европу, но прежде того заглянул в Азию. Иллюстрация автора

Приближается большой юбилей Карамзина. В следующем году великому историку, литератору, одному из создателей современного русского языка исполнится 250 лет. Событие значительное: Карамзин – образцовый персонаж нашей истории. Не просто литератор, но властитель дум, «архитектор» классического русского сознания. Неудивительно, что подготовка к юбилею начинается уже сегодня.

И уже слышен спор: что такое «архитектор» мысли Карамзин?

Он и при жизни вызывал большие споры. Его принято трактовать как эмблему русского европейства. Теперь, когда мы в очередной раз выясняем отношения с Европой, фигура Карамзина может стать своеобразным детонатором, поводом для серьезных дискуссий.

Карамзин так же знаменит, как и неизвестен, не изучен до конца. Даже географически он истолкован слишком прямолинейно: его «векторное» устремление на Запад должно быть дополнено и осмыслено заново.

В городе Ульяновске ставят памятники буквам. Перед главной городской библиотекой среди синих елей выставлен гранитный знак «ё» – уверенный, тяжелый. Неподалеку в городском сквере установлена фигура полегче: деревянный столб, на гранях которого вырезано несколько утраченных букв русского алфавита. Среди них одна приобретенная: все та же «ё».

Понятно, почему такое внимание к букве «ё»: этот глазастый знак когда-то ввел в обиход Николай Карамзин, уроженец Синбирска. До 1780 года название города писалось с буквой «н».

В наблюдении за Карамзиным чрезвычайно важны даты, географические векторы и даже начертания букв.

Буква «ё» именно глазаста: точки над ней смотрятся как большие круглые зрачки. Буква как будто заглядывает поверх строки, пытаясь различить, что там будет написано впереди.

Кстати, обе ульяновские буквы «ё» – каменная и деревянная – смотрят в одну сторону: с высокого берега за Волгу, на восток. С этой простой подсказки могут начаться дополнения к «одномерному» портрету Карамзина.

Он с детства смотрел на восток, за Волгу. Синбирск был форпостом Европы, обращенным далеко в заволжскую Азию. Высшая точка берега, откуда смотрел на восток «конечный» город, носила (и теперь носит) название Венец. Образно говоря, Синбирск помещался на краю бумаги, до которого доходил некий исходный русский текст. Дальше белела следующая страница – степь.

Оттуда, кстати, вышли Карамзины. Предки Николая Михайловича, и среди них главный, легендарный Кара-Мурза, явились из широко отверстой восточной дали. Словно напоминая об этом, каждое утро из-за восточного предела мира выкатывался слепящий диск солнца. Встреча с солнцем составляла особый утренний обряд, о котором Карамзин вспоминал потом не раз.

Там же, далеко за Волгой, располагалось имение отца Карамзина, «запредельная» Михайловка. Оренбургские историки склонны видеть в ней малую родину Николая Михайловича. Синбирские с этим не согласны.

Когда Карамзину исполнилось пять лет, оттуда же, из-за Волги пришел Пугачев. Он залил своим темным войском окрестности Синбирска, но город-наблюдающее-око ему не дался. Во все время восстания город оставался под контролем правительственных сил; здесь располагался штаб войск (восточный «глаз») Екатерины.

Многое может рассказать правильно положенная карта. Восточный вектор на ней означал для Карамзина фамильное начало и апокалиптический – пугачевский – конец времен. Для него как изобретателя языка Восток означал надежду и угрозу одновременно.

В Ульяновске в городском сквере установлен деревянный столб, на одной из граней которого вырезана одна приобретенная буква – «ё». Фото автора

Если принять эти восточные сигналы, выяснится, что мы смотрим на западника Карамзина несколько «одноглазо». Первые словообразующие поводы для размышления о мире явились ему с Востока.

Ранний Карамзин нам в принципе знаком мало. Путешественник, переводчик, искатель идеальных законов слова, которые могли бы обратить язык в совершенную «машину сознания»: вот первый, до-европейский Карамзин.

В молодости друзья называли его «лорд Рамзей». В конце XVIII века в Европе был известен этот сочинитель, наполовину француз, наполовину шотландец. Двуединый (по крови) Рамзей был увлечен «удвоенной» связью цифр и букв. Он хотел рассчитать поэзию посредством высшей математики, свести поэтические обряды с масонскими и тем произвести на свет высшее знание.

Карамзин был болен той же высокой болезнью. Он выдумывал собственные приемы чтения-смотрения, в которых книжные страницы могли бы делаться прозрачными, как стекла. Как будто он выдумывал особый прибор – назовем его буквоскоп, который мог бы свести для него мир видимый и мир слова (идеальный, лучший из миров).

И сразу нужно отметить: его оптическая машина мысли смотрела в обе стороны света – на восток и на запад.

Да, Карамзин отправился в Европу полировать свои слова-линзы; об этом он пишет в своих знаменитых «Письмах русского путешественника». «Письма» составили его славу западника. Однако нужно читать их внимательно: Карамзин писал их «двоеглазо». Все, что он видел, чему учился в Европе, он отраженно обращал назад, в Россию, в Москву и за Москву.

Следующее соображение здесь может оказаться важным. Карамзин поехал с востока на запад, с одного опаленного края бумаги на другой, в 1789 году, по сути, от пугачевского восстания к французскому. Новый, совершенный русский язык виделся ему лучшим средством от роковых потрясений сознания. Это важная формула, которую тогда многие отыскивали: язык как антибунт.

Для этого ему нужен был вперед-назад смотрящий буквоскоп.

Изобретение нового языка как «зрящей» географической машины было в духе той эпохи. Она должна была обладать свойством бинокуляра: не только запад, но и восток входили в круг ее непременного обозрения.

Карамзин был пространственно полон, зрение его было обоюдоостро. Он увидел Европу, но прежде того заглянул в Азию и дальше различал Россию как срединное «оптическое» целое. Это представляется важным сейчас, когда понемногу разогревается политический спор о Карамзине. Этот западно-восточный спор нам обеспечен, но он скорее всего выйдет пристрастным, а значит, не вполне карамзинским.

Сегодня хотелось бы увидеть многомерного, географически обеспеченного Карамзина. Новые исследования накануне его большого юбилея могли бы этому поспособствовать.