Виктор Сычев
Фото сайта центра «Морские и подводные технологии».
Предварительные итоги многолетней инновационной активности в России пару лет назад подвел вице-премьер РФ Игорь Шувалов: «...инновационного развития в России не будет до тех пор, пока не упадет цена на нефть». Фактически за этой фразой лежит признание того факта, что вся предшествующая активность по инновационному развитию была малоэффективна.
К сожалению, при этом оказались неназванными причины сложившейся ситуации. Поэтому-то и нет оснований полагать, что инновационное развитие начнется сейчас, когда цена на нефть упала. В связи с этим актуален анализ факторов, от которых зависит реальное инновационное развитие. Некоторые из этих факторов мне и хотелось бы рассмотреть. Я основываюсь на многолетнем опыте работы, прежде всего в научно-технической сфере в системе Российской академии наук.
В любой рыночной экономике первичные факторы – объем инвестиций и качество методов их освоения. Здесь имеются такие оценки. Только в 2009 году консолидированный бюджет инновационной сферы составил 1 трлн 200 млрд руб. А на всю гражданскую науку было выделено 127 млрд руб. Следовательно, в «тучные» годы на развитие инноваций были выделены значительные средства, на порядок большие, чем на всю гражданскую науку. Наряду с этим в СМИ все чаще можно встретить подобные пассажи: «Мир уже нагенерировал такое количество полезного знания, что... ничего нового создавать уже не надо. Надо с помощью семантических систем экстракции знания находить тех, кто это уже сделал или умеет делать».
Здесь четко просматривается идеология отечественных менеджеров от инноваций, согласно которой инвестиции должны направляться не в сложившиеся отечественные научно-технические сферы, такие как РАН и отраслевые научно-исследовательские институты, а в заново создаваемые «точки роста» – Сколково, технопарки, кластеры, венчурные фонды, бизнес-ангелы и тому подобные структуры. В ближайшее время, когда поток нефтедолларов в указанные «точки роста» иссякнет, придется признать тот очевидный факт, что их появление не только не способствовало развитию инноваций в России, но сильно задержало реформирование сложившихся ранее инфраструктур.
В результате отечественная наука, которая должна быть первоисточником инновационных проектов, оказалась еще дальше от так называемого мирового уровня, чем во времена административно-командной системы. Последняя, кстати, в свое время не смогла обеспечить инновационное развитие даже по тем научно-техническим направлениям, где отечественная наука имела приоритет. Ситуацию тогда не удалось исправить ни усилиями Государственного научно-технического комитета (ГКНТ), который должен был координировать усилия различных ведомств по созданию новой техники, ни созданием сети опытно-конструкторских бюро, которые должны были обеспечить связь науки и промышленности.
В этой связи я вспоминаю свой многолетний опыт работы в научно-технической сфере, что позволяет сравнить ее состояние на разных этапах. В частности, по окончании МФТИ в 1966 году я работал вначале в одном из НИИ военно-промышленного комплекса, а затем, последние 40 лет, – в Институте океанологии имени П.П. Ширшова РАН. Это позволило мне не только оказаться причастным к разработке и созданию уникальных технических средств, но и на собственном опыте испытать результаты эпизодических реорганизаций инфраструктуры, которые осуществлялись с благими намерениями, но, как правило, приводили к понижению ее эффективности.
В течение последних 20 лет, в том числе и после создания Федерального агентства научных организаций (ФАНО), научно-техническая инфраструктура до сих пор находится в состоянии перманентного вялотекущего реформирования при отсутствии системного подхода у ее инициаторов. В отдельных случаях принимались ситуационные решения, которые в конечном итоге привели к невозможности выполнения большинства возложенных на нее функций.
Формальный упор в финансировании и материально-техническом обеспечении научных исследований был сделан в конечном счете на получение грантов Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ). Но этот канал финансирования оказался практически недоступным именно для научно-технических структур РАН. Более того, упор на грантовое финансирование работы в РАН привел к созданию парадоксальной ситуации. Грантополучатели обязаны выполнять работы по грантам во внерабочее время или во время отпуска, в то время как в рабочее время должны были выполняться «плановые» бюджетные работы, на которые финансирование, как правило, вообще не предусматривалось.
Фактически указанный подход оказался для отдельных направлений ловушкой, поскольку позволил вырасти целому поколению исследователей, не имеющих представления о том, что такое экспериментальные работы. Уход в компьютерное моделирование даже привел к появлению термина – «модельеры». Другими словами, кабинетные исследователи, не имеющие доступ к результатам экспериментов.
Я, например, столкнулся с большими сложностями в реализации инновационных проектов по схеме консорциума из заинтересованных организаций при инновационном центре «Морские и подводные технологии». Для сравнения я отмечу, что за рубежом в сфере морских технологий заняты более 2500 организаций, в то время как в России такую активность проявляют менее 30. Причем и эта активность проявляется главным образом в закупке и эксплуатации зарубежной аппаратуры, и мало кто интересуется исследованиями, чем я занимаюсь всю свою жизнь.
Очевидно, что для решения многих из указанных проблем необходимы элементы мобилизационного подхода. Одним из таких элементов могло бы стать создание, как это предложил недавно президент РАН Евгений Владимирович Фортов, аналога указанного выше ГКНТ. Такая структура могла бы взять на себя координацию работ по реанимации научно-технической инфраструктуры. Одновременно с этим необходимо перераспределение финансовых потоков от виртуальных «точек роста» в реальную экономику. Это обеспечило бы участие в принятии решений не только «эффективных менеджеров», но и специалистов в соответствующих научно-технических сферах.
Дарья Гармоненко