Еще одна реинкарнация Галилея. Почтовый блок (Парагвай)
Как бы ернически это ни звучало, но Галилею повезло: он один из самых упоминаемых и поминаемых ученых за всю историю человеческой цивилизации. Рядом можно поставить совсем немногих – Ньютон, Дарвин, Эйнштейн… Других и нет, пожалуй. 15 февраля исполнилось 450 лет со дня рождения великого итальянца. Понятно, что юбилей этот будут отмечать весь год, в разных форматах, по всему миру. Скромно, но очень достойно отметилась и Россия.
В Москве прошла очень интересная международная научная конференция – «Галилео Галилей: Контексты и интерпретации». И по содержанию представленных докладов, и по атмосфере – конференцию принимала Библиотека истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева» – я бы определил ее жанр, помимо того, что она научная, еще и камерная. Организаторами стали Институт истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН, общемосковский семинар «Доклассическая наука» и «Дом А.Ф. Лосева». Где же еще поговорить о Галилее, как не в стенах философской библиотеки, в особнячке на Старом Арбате…
Открывал конференцию директор ИИЕТ им. С.И. Вавилова, член-корреспондент РАН Юрий Батурин. Немного парадоксальное название его сообщения – «Галилео Галилей – великий во всех масштабах» – тем не менее вполне точно схватывает суть проделанного Галилеем: истинность независимо от масштаба. А шкала масштабов у Галилея была огромна.
В физике – получил первое решение задачи динамики: камень, брошенный под углом, летит по параболе; а кроме того, работы по гидростатике, оптике, акустике, теории цвета. В астрономии – исследование поверхности Луны с помощью телескопа, открыл фазы Венеры, пятна на Солнце. (400 лет назад Галилей первым направил собранный им простейший телескоп – трубу, на концах которой располагались плосковыпуклые линзы, – на звездное небо. То, что он там увидел, меняло именно научную картину мира… Не случайно некоторые из оппонентов Галилея попросту отказывались смотреть в изобретенный им телескоп.) В математике – книга «Рассуждение об игре в кости»… Ну, и «по мелочи»: первый термометр, гидростатические весы, пропорциональный циркуль, микроскоп.
«Галилей оказался Гулливером среди длинного ряда современных ему людей, занимавшихся наукой», – резюмировал Юрий Батурин.
Известный итальянский философ, медиевист Умберто Эко приводит еще один интересный пример, иллюстрирующий идею равновеликости Галилея во всех масштабах: «Трактаты Галилея, несомненно, имели огромное философское и научное значение, но в итальянских школах их по сей день изучают как образцовые примеры художественной литературы, шедевры стиля». И это само по себе дорого стоит, поскольку Католическая церковь реабилитировала Галилея лишь в 1982 году.
Конечно, любой разговор о Галилее не может обойти тему суда инквизиции над математиком герцога Тосканского. Именно эту должность занимал Галилео Галилей в 1632 году, когда во Флоренции вышла его книга – «Диалог о двух системах мира». Книга, взбесившая Папу Урбана VIII. Этому сюжету был посвящен блестящий доклад известного историка науки доктора химических наук, директора Музея-архива Д.И. Менделеева Санкт-Петербургского государственного университета Игоря Дмитриева – «Ему мало было Бога – он привлек в доказательство математику».
Вкратце фабула такова. 5 марта 1616 года книга Коперника, в которой изложена была гелиоцентрическая система мира, была занесена Католической церковью в список запрещенных книг: учение, противное буквальному смыслу Святого Писания. Тогда же кардинал Роберто Беллармино (будущий Папа Римский Урбан VIII) проводит так называемое увещание Галилея, активно поддержавшего гелиоцентрическую теорию. Дмитриев показывает, что этот конфликт, чаще всего преподносимый как конфликт науки и религии, на самом деле «фокусировался на проблеме природы научного доказательства».
Казалось, увещание Галилея удалось вполне. Урбан VIII написал даже небольшое стихотворение, посвященное ученому; никогда не позволял Галилею опускаться на колени во время аудиенций… И вдруг – «Диалог о двух системах мира»! Папа почувствовал себя преданным. Но… «Концепцию Галилео Галилея не считали еретической, но лишь не очень продуманной, – подчеркивает профессор Игорь Дмитриев. – Главная претензия к Галилею – то, что он считает гипотезу Коперника не гипотезой, но физической истиной, абсолютно верной. Это противоречило доктрине о Божественной всемогущественности. Это и возмутило Папу. Урбан спасал атрибуты Бога, Галилей – атрибуты новой науки».
То есть под вопросом в этом споре между Галилеем и Урбаном VIII не столько даже коперниканство как таковое, сколько претензии на истину. Надо заметить, что сейчас готовится к изданию фундаментальное исследование Игоря Сергеевича Дмитриева – «Упрямый Галилей», как раз посвященное инквизиционному процессу над ученым в 1633 году.
История любит завязывать замысловатые узелки. Почему-то в связи с докладом Игоря Дмитриева на ум пришел один исторический факт.
«Я вспоминаю зиму 1942/43 года, когда наша страна начинала оживать после великой победы под Сталинградом, – напишет в 1951 году один из крупнейших отечественных специалистов в области теоретической астрономии и небесной механики Наум Ильич Идельсон. – А как раз тогда надвигался на нас – если можно так выразиться – ряд великих юбилеев: 400-летие смерти Коперника, 300-летие смерти Галилея и рождения Ньютона. Пройти мимо этих дат – значило бы признать, что мы все забыли, от всего отошли в годину войны. Но мы ничего не забыли и ни от чего не отошли».
И действительно, ко всем трем юбилеям были подготовлены и выпущены академические сборники, c тех пор ставшие уже классическими. Первым, в 1943 году, вышел томик «Галилео Галилей. 1564–1642» (Сб., посвященный 300-летней годовщине со дня смерти/ Под ред. академика А.М. Деборина. М.–Л., 1943. – 191 с.). Войны проходят, а Галилей – навсегда!
А, кстати, это тоже вопрос философский – почему навсегда? Простой ответ такой: он создал науку в современном ее понимании. Чуть-чуть более сложный – он математизировал физику (создал математическую физику). Это интрига на онтологическом уровне: существуют ли пределы применимости математики как средства адекватного отражения реальности?
Почему, собственно говоря, окружающий нас физический мир должен подчиняться некой структуре математических символов?
Об этом говорил выступивший на конференции Владимир Николаевич Катасонов (Общецерковная аспирантура и докторантура им. св. Кирилла и Мефодия). «Галилео Галилей и математизация естествознания» – название его доклада.
У Галилея речь идет о создании
экспериментальной ситуации через создание технических условий. Почтовая карточка. Конец XIX века |
Как подчеркнул Владимир Катасонов, «античная мысль, как ни странно, работала в традиции, отрицающей применение математики в физике, античное естествознание не предполагало математики». С этой традицией и спорит, по существу, Галилей. Иными словами: можно ли выражать на языке математики поведение материальной физической природы? Одному из своих адресатов Галилей так и пишет: ученый должен «сбросить помеху материи» – и тогда «все сойдется».
Очевидно, Галилей пытался проделать это, привлекая любые возможные приемы – риторические, метафизические и т.д. Или, по выражению Катасонова, «Галилей делает это контрабандно». И поясняется: «Сознательная метафизика кладется Галилео Галилеем в основание Новой Науки, в основание математической физики».
Парадоксальной, на первый взгляд методологии Галилея, с помощью которой он и сбрасывает «помеху материи» в своих исследованиях, был посвящен доклад «Особенности галилеевского экспериментального метода (на материале «Диалога о двух системах мира»)», который сделала Зинаида Александровна Сокулер (МГУ им. М.В. Ломоносова). Она замечает: фактически Галилей делает много заявлений о том, что по большому счету недоступно наблюдению непосредственно. Скажем, как наблюдать движение со сколь угодно малой скоростью? А между тем Галилей справедливо утверждает, что падающее тело проходит все степени «медленности»: если бы тело падало с начальной скоростью, то оно никогда не упало бы.
Особенность методологии Галилея – постоянные переходы между умозрительным и реальным экспериментом. Но он уверен, что эти переходы не влияют на достоверность знания. «Зазор между умозрительным и материальным представляется Галилеем с помощью технической манипуляции, – отмечает Зинаида Сокулер. – Это – удивительная методология эксперимента. И эту черту наследует новая наука, и на эту черту редко обращала внимание философия».
Фактически у Галилея речь идет о создании экспериментальной ситуации через создание технических условий. И отсюда – вывод, к которому приходит Зинаида Сокулер: «Инженерная деятельность человека может снять онтологическое различие между идеальным и материальным». Опять парадокс.
Может быть, такая парадоксальность – одна из причин постоянного интереса историков науки к обстоятельствам жизни и научного творчества Галилео Галилея. Ведь недаром на конференцию «Галилео Галилей: Контексты и интерпретации» в Москву приехали исследователи из Румынии (Г. Стратан. The Role and Place of Galileoin the First Scientific Revolution, Объединенный институт ядерных исследований, Дубна; Национальный НИИ физики и ядерной инженерии им. Хории Хулубея, Бухарест); из Англии (О.Л. Акопян. «От споров об астрологии к новой астрономии? К вопросу об одной историографической проблеме», Уорикский университет); из Словении (С. Южнич. Florentine banker Galilei in Ljubljana, Центр исследования науки Словенской академии наук и искусств); из Китая (М. Аркадьев. «Галилей: Миф? Философия? Наука? Реальность?», Хунанский институт науки и технологии); из США (Г.Е. Горелик. «Кто изобрел современную физику?», Бостонский университет).
В полемике с доктором богословия Франческо Инголи («Послание к Франческо Инголи», 1624 год) сам Галилей разделяет все аргументы своего оппонента против коперниканской системы мира на три группы: астрономические, философские и богословские. А затем приступает к методичному и безжалостному опровержению их всех. «…Я говорю все, исключая богословские, в отношении которых, как мне кажется, следует поступать иначе, чем в отношении остальных, поскольку они подлежат не опровержению, но исключительно толкованию», – пишет Галилей. Он парадоксален и тем интересен.
Кажется, это еще надолго. По крайней мере пока Земля вертится, а Вселенная расширяется – Галилей все так же неисчерпаем: «Мне вовсе не претит та мысль, что мир, границы которого определяются нашими внешними чувствами, может быть столь же малым в отношении Вселенной, как мир червей по отношению к нашему миру». История повторяется…