Евгений Стрелков
Фрагмент коллекционного буклета с телефонной картой, посвященной С.С. Четверикову.
«Если все живое лишь помарка,/ за короткий выморочный день,/ на подвижной лестнице Ламарка/ я займу последнюю ступень» – эти строки разочарованный Осип Мандельштам пишет в 1932 году. Есть от чего разочароваться – «наступает глухота паучья», поэт чувствует это вернее многих.
В том же 1932 году Сергей Сергеевич Четвериков, биолог, генетик, собиратель бабочек, один из плотников «подвижной лестницы» – эволюционной теории, если говорить прозой, – занимал должность биометриста в Институте Наркомзема в городе Владимире. Высланный из Москвы сначала на Урал, затем получивший все-таки разрешение жить во Владимире, профессор Четвериков три года спустя, в 1935 году, займет должность заведующего кафедрой генетики в Горьковском государственном университете.
Это если и не последняя ступень на ставшей слишком подвижной лестнице советской генетики, но все равно где-то внизу, «средь ящериц и змей». Ученому, написавшему в 1905 году работу «Волны жизни» о популяционной биологии, а позже удачно соединившему менделеевскую генетику с дарвиновским отбором, представлявшему отечественную науку на международных конгрессах в Москве, Петрограде и Берлине, не было особого дела в городе Горьком (только что, кстати, переименованном в честь буревестника революции). Не было дела – и не было, похоже, доверия: начальству, товарищам-профессорам, аспирантам. Слишком тяжелым оказалось разочарование от доноса младших коллег в Московском институте экспериментальной биологии, за которым последовал арест и заседание особой тройки, вынесшей приговор без присутствия обвиняемого: три года ссылки.
Если бы не обращение отца отечественной генетики Николая Кольцова к министру здравоохранения Семашко, если бы не заступничество Горького, приговор был бы, видимо, гораздо суровее. Но Четверикова и такой вердикт вверг в полное отчаяние: «к кольчецам спущусь и к усоногим…» К трем годам ссылки автоматически добавились еще три – и запрет на проживание в столицах и крупных университетских центрах, включая Свердловск. От произошедшей несправедливости он так никогда и не оправился. Наверно, одна из причин такой болезненной реакции – характер Четверикова, человека впечатлительного, тонкого, скрупулезного, склонного к уединению – со своими замечательными (300 тыс. экземпляров в коллекции!) бабочками.
«Мы прошли разряды насекомых, с наливными рюмочками глаз», – пишет Мандельштам, а Четвериков уточняет: «Продолжалось изучение признаков у самок Drosophila funebris, причем было проведено под микроскопом 6750 измерений. Прежде чем не будет закончена измерением вся серия мух (еще около 3000 измерений), говорить о полученных теоретических выводах преждевременно». Это – 1924 год.
Он не знает, что через пять лет (июнь 1929-го) его ждет катастрофа. Мы-то знаем. И уже по-другому читаются, казалось бы, вполне невинные вопросы из подготовленного Четвериковым «Развернутого плана лекционного и практического курсов по энтомологии»: «29. В каком направлении шла эволюция крыла? 30. Какое строение мы называем примитивным и какое прогрессивным? 31. В каком направлении шла эволюция приспособления к полету?»
В 1926 году Четвериков публикует свою главную работу, которую он сам, впрочем, рассматривал лишь как первый шаг в целой серии генетических исследований. Но шок от предательства и травли оказался слишком сильным, адекватного продолжения не последовало. Идеи Четверикова были развернуты его учениками, в частности Дубининым и Тимофеевым-Ресовским. Четвериков был сломлен. «Роговую мантию надену,/ От горячей крови откажусь,/ Обрасту присосками и в пену/ Океана завитком вопьюсь».
Четвериков читал научные журналы, присылаемые из-за границы сестрой Марией Сергеевной. Жена Анна Ивановна как могла старалась вывести мужа из апатии. Беспокоились – и помогали чем могли – ученики. Но… «Он сказал: довольно полнозвучья./ – Ты напрасно Моцарта любил:/ Наступает глухота паучья,/ Здесь провал сильнее наших сил».
Был арестован по делу «кондратьевщины» брат, Николай Сергеевич. Арестован и сослан (а потом умер в ссылке от пневмонии) двоюродный брат Александр Дмитриевич. Репрессирован племянник Дмитрий Александрович. В 1940 году арестован, приговорен к расстрелу (замененному двадцатилетней ссылкой, в которой и умер) Николай Иванович Вавилов. Не выдержав травли и допросов по делу Вавилова, умер от инфаркта учитель Четверикова Николай Константинович Кольцов, его жена покончила с собой. Популяция генетиков таяла.
«Когда численность какого-нибудь вида внезапно опускается ниже его обычной нормы, происходят «отливы жизни». Вот вся совокупность этих явлений, этих приливов и отливов видовой жизни, и образует «волны жизни». Это из ранней (1905) работы Четверикова. «И от нас природа отступила – так, как будто мы ей не нужны». Это уже – из Мандельштама.
В свердловской ссылке профессор Четвериков собрал приличную коллекцию тамошних бабочек и, похоже, обнаружил там около 60 еще не описанных видов. Впрочем, и позже, в Горьком, Четверикову пришлось вспомнить про бабочек. По протекции того же Кольцова, учителя и старшего друга, Четверикову поручается селекция китайского дубового шелкопряда, которого требовалось акклиматизировать в наших краях для нужд военных, а именно для изготовления парашютного шелка. «Итоги трех лет селекции китайского дубового шелкопряда» – название работы Четверикова.
Итоги оказались весьма утешительными. В 1944 году за эту работу Четвериков был награжден орденом «Знак почета». Профессор уже начал приучать гусениц дубового шелкопряда к питанию березовыми листьями – но тут (август 1948) грянула «лысенковская» сессия ВАСХНИЛ. «Волны жизни», что поделать.
В сентябре Четвериков был изгнан из Горьковского университета. Последовал третий инфаркт – от него он так до конца и не оправился. Освобожденный от университетской службы, Четвериков погрузился в работу с коллекцией бабочек. Чинил поврежденные экземпляры, определял и размещал по ящичкам до того момента необработанные особи. Занялся бабочками Крыма, проводя долгие часы с лупой и микроскопом и чувствуя себя, по-видимому, удовлетворенным. «К кольчецам спущусь и к усоногим,/ Прошуршав средь ящериц и змей./ По упругим сходням, по излогам/ Сокращусь, исчезну, как Протей».
К 1953 году из-за резкого ухудшения зрения занятия с бабочками стали невозможны, а потом стало невозможно и чтение. Переехавший в Горький брат Николай Сергеевич помогал с перепиской. Из письма в 1959 году Четвериков узнал о награждении его немецкой академией естествоиспытателей Леопольдина памятной медалью Дарвина. «Волны жизни».
В том же году Сергей Сергеевич Четвериков умер.
В Горьком, до самой смерти, Четвериков продолжал работать над начатой еще во Владимире книгой – «Опыт построения объективной системы организмов». Опыт, конечно, был накоплен немалый. Насчет «объективной системы» – остается много вопросов.
«Если все живое лишь помарка, за короткий выморочный день…»
Дарья Гармоненко