Философия и в бытовых ситуациях готова искать космический смысл. Фото Владимира Захарина
26 марта 2013 года на встрече Дмитрия Медведева с молодыми учеными случился нефилософский скандал: будущие ученые пожаловались премьер-министру на кандидатский экзамен по истории и философии науки. Аспиранты поинтересовались, насколько необходима философия в качестве базового кандидатского экзамена, и Медведев переадресовал этот вопрос министру образования и науки Дмитрию Ливанову. После этого Ливанов заявил, что не возражает против того, чтобы кандидатский экзамен по философии был отменен. Возможные сроки внесения изменений в законодательство Ливанов не назвал. О ситуации, сложившейся вокруг возможной отмены кандидатского экзамена по истории и философии науки, с философом и публицистом Алексеем НИЛОГОВЫМ беседует заведующий кафедрой истории и философии науки Института философии РАН Владимир ВАСЮКОВ.– Владимир Леонидович, какой была ваша первая реакция на возможную отмену кандидатского экзамена по истории и философии науки?
– Удивления не было. Весь этот абсурд с философией науки стал вполне привычным и обыденным. Стремление избавить науку от философии не представляет собой какую-то новую тенденцию. Все это было на протяжении веков, менялись лишь формулировки и мотивации. Если слово «философия» расшифровывается как «любовь к мудрости», то вполне понятно стремление сделать мудрость уделом маргиналов. Управлять сообществом немудрых специалистов гораздо проще, чем иметь дело с людьми искушенными, отягощенными жизненным опытом (особенно чужим – ведь необязательно учиться на своих ошибках), обладающих определенным мировоззрением.
Узкие специалисты в науке ценились всегда, что понятно, но могут ли они определять лицо науки в целом и предсказывать будущее других областей науки? Лео Сциллард, выдающийся физик, в дискуссии, разгоревшейся на одной из конференций, услышав от оппонентов «все это философия», с удивлением констатировал: «А я-то думал, что имею дело с первоклассными учеными» (этот пример привел мне в личной беседе академик Вячеслав Стёпин).
– Может ли отечественное философское сообщество отстоять данный кандидатский экзамен? Ведь этого может и не случиться во второй раз, так как кандидатский экзамен по истории и философии науки явился компромиссом, который был найден руководством ИФ РАН в 2005 году.
– К сожалению, этого во второй раз действительно может и не случиться, если учитывать настроения, царящие в начальственных головах. Увы, даже некоторые маститые ученые в этом деле не помощь, а помеха: чего стоит недавнее высказывание нобелевского лауреата по физике академика Жореса Ивановича Алферова о философах.
Что касается философского сообщества, то, собственно говоря, ему остается одно: философское просвещение общественности, популяризация философии, воспитание у молодых ученых интереса к фундаментальным проблемам оснований науки, пониманию того, что задачей науки является не только обслуживание сиюминутных потребительских желаний общества, но и будущего благосостояния страны.
Есть и еще одно измерение этой проблемы, связанное с тем обстоятельством, что философские проблемы науки, даже если они не исследуются и не рассматриваются философами, неминуемо попадают в сферу внимания первоклассных (в уже упоминавшейся «терминологии» Лео Сцилларда) ученых. В начале 1990-х мне довелось работать в Варшаве в организации под названием AFOS (Association for Foundation of Science), ставящей своей задачей налаживание контактов и взаимопонимания между профессиональными философами и учеными, пишущими на философские темы, связанные с основаниями науки. Создатели этой организации обратили внимание на то, что образовался определенный разрыв и непонимание между философами и учеными, занимающимися одной и той же проблематикой. С одной стороны, это приводит к «изобретению велосипеда», когда конкретным научным методам пытаются придать статус общенаучных и философских (что по большей части приводит к тривиальным выводам и банальным результатам); а с другой стороны, предпринимаются попытки решения фундаментальных проблем в полном отрыве от реального развития и уроков истории науки. Образ науки в этом случае подменяется некоторой псевдонаучной эзотерикой.
Как мне кажется, наше философское сообщество не всегда учитывает эти обстоятельства, будучи то чрезмерно критическим, то необычайно либеральным. А в итоге у узких специалистов и возникает вопрос о том, нужно ли ученому знать историю и философию науки или приобретение этого знания – всего лишь досадная потеря времени.
– Вы возглавляете в Институте философии РАН кафедру по истории и философии науки. Я так понимаю, что кафедра была специально создана для подготовки специалистов, отвечающих за проведение кандидатского экзамена. Какая судьба ожидает кафедру при возможной отмене кандидатского экзамена по данному экзамену?
– Вы ошибаетесь. Подобной подготовкой занимаются отделы повышения квалификации, имеющие соответствующие лицензии. Задачей кафедры является подготовка к экзамену и прием экзамена кандидатского минимума по истории и философии науки у аспирантов всех нефилософских специальностей институтов РАН. Профессорский и доцентский состав кафедры в основном состоит из совместителей – сотрудников Института философии РАН.
Судьбы философов складываются по-разному, в философию они приходят разными путями, и, как показывает опыт Института философии РАН, среди наших ведущих философов много специалистов, имеющих специальное научное образование (не только гуманитарное) или дополнительно получивших его. Тем более если принять во внимание, что в ИФ РАН есть целый отдел, занимающийся проблемами философии науки, то грех был бы не использовать этот научный потенциал в образовательных целях аспирантур институтов РАН. По сути дела, кафедра выполняет ту задачу, которую ставил перед собой AFOS, но уже с учетом наших отечественных условий и традиций, заботясь о философском образовании будущих ведущих специалистов академической науки.
Судьба, ожидающая кафедру после отмены кандидатского минимума по философии науки, непредсказуема: от простой ликвидации до сохранения в качестве сокращенного довеска к тем аспирантурам РАН, которые могут ввести философию науки в качестве дополнительного экзамена. Более печально то обстоятельство, что отмена экзамена автоматически приведет к сокращению учебных программ за счет философии науки, к ликвидации не только кафедр философии науки РАН, но и ряда университетских кафедр.
– Почему среди представителей высшей школы (да и не только) такое негативное отношение к философии? Неужели современным российским философам приходится расплачиваться за тот самый идеологический экзамен по философии, а проще говоря – за диамат и истмат?
– В определенной степени вы правы – имидж философии явно испорчен именно за счет искусственного насаждения диамата и истмата в советские времена. Однако с момента крушения СССР прошло уже более 20 лет, и выросло целое новое поколение философов, которым этот экзамен сдавать не пришлось. Неужели к ним тоже относятся как к носителям той самой идеологии?
Печальнее то обстоятельство, что парадоксальным образом дух диамата и истмата вдруг пророс в умах нового поколения, в чем они сами себе не отдают отчета. Но как не вспомнить о теории примата «базиса» над «настройкой», когда читаешь о создании новых научных и инновационных центров, когда единственной заботой являются не люди, создающие их, но финансы, которые туда вкладывают. Получается, что совершенно безразлично, кто будет это делать: дадут деньги, и они автоматически создадут все что угодно самого высочайшего научного уровня – ты гениален, если у тебя деньги. А как же талант, результаты, без которых наука мертва? И тянется череда коррупционных скандалов, и выделяются баснословные деньги на оплату «профессоров», не имеющих высшего образования.
Вспоминается история, когда академик Петр Леонидович Капица начал атомный проект с постройки коттеджей для ученых, широко известных в научных кругах, а не с возведения огромных цехов и бараков для тех же самых ученых, как это было принято в то время. Реакция Лаврентия Берии была предсказуема. В наше время тоже начинают с коттеджей, но вот обитатели их вряд ли «широко» известны в «узких» кругах научной общественности. Настораживают странная безликость и полное отсутствие интереса к субъекту подобных начинаний.
Видимо, аналогичное происходит и в рядах нового поколения представителей науки, когда они негативно относятся к философии, не желая замечать людей, делающих ее не одно десятилетие вопреки царившей в стране идеологии. Предлагая зачеркнуть свою историю и начать все сначала, они забывают слова американского философа Сантаяны: «Не помнящий прошлого обречен пережить его дважды».
– Как вы в целом охарактеризуете современное состояние кандидатского экзамена по истории и философии науки с точки зрения кадровой и методической обеспеченности?
– Тут, несомненно, есть ряд проблем, вызванных былым отсутствием интереса к философии науки.
Что касается кадрового дефицита, то он потихоньку ликвидируется с помощью системы сертификатов на преподавание философии науки. Процесс это непростой, но дело обстоит отнюдь не так, как с обязательным преподаванием логики в школе, когда после ночной лекции профессора Валентина Фердинандовича Асмуса по логике Сталин приказным порядком ввел повсеместное ее преподавание в средней школе. На подготовку кадров преподавателей логики никто внимания не обращал, в результате чего процесс сам по себе сошел на нет.
– И в заключение нашей беседы – философский вопрос. Разделяете ли вы позицию английского философа науки Томаса Куна: «Ученые исходят в своей работе из моделей, усвоенных в процессе обучения, и из последующего изложения их в литературе, часто не зная и не испытывая никакой потребности знать, какие характеристики придали этим моделям статус парадигм научного сообщества. Благодаря этому ученые не нуждаются ни в какой полной системе правил. Согласованность, обнаруженная исследовательской традицией, которой они придерживаются, может не подразумевать даже существования исходной основы правил и допущений; только дополнительное философское или историческое исследование может их вскрыть. Тот факт, что ученые обычно не интересуются и не обсуждают вопрос о том, что придает правомерность частным проблемам и решениям, наводит нас на мысль, что ответ на них известен им по крайней мере интуитивно. Но это можно считать признаком того, что ни вопрос, ни ответ не являются чем-то непосредственно касающимся их исследования».
– Что касается Куна, то он лишь зафиксировал позитивистские установки, дающие ученому уверенность в праве на отсутствие интереса к «исходной основе правил и допущений», которую вскрыть может только «дополнительное философское или историческое исследование». Однако заметьте, что эти установки, получившие статус «интуитивных», на самом деле были получены учеными из рук философов (позитивистов – первых, вторых, третьих). Отрадно, что ученые поверили философам «на слово», но тут в игру явно вступил фактор удобства – делай, что должно, и пусть будет, что будет.
Однако со времен Куна прошло уже немало времени, и наука XXI века уже «на слово» не верит. Мы живем в эпоху постнеклассической науки, идеалы исследования которой требуют учета многих дополнительных факторов, непосредственно не относящихся к объекту исследования. Трудно, например, себе представить ситуацию в классической науке, когда исследования могут быть закрыты по соображениям этики, как это имеет место в случае клонирования – в XIX веке никакие этические протесты против вивисекции не привели к закрытию исследований. И большинство этих факторов так или иначе относится к сфере философских исследований, а взаимодействие науки и философии приобретает все более глубокий характер.