Лошади университетского архитектора

 
Вновь прибывший архитектор перенял дела у своего предшественника архитектора Пятницкого, тоже воронихинского ученика, уже успевшего несколькими годами раньше поставить выходивший многоколонным портиком на Воскресенскую улицу Главный корпус. Коринфскому предлагалось довоплотить план Пятницкого по созданию величественного университетского двора-парка с классической ротондой в центре. Предполагалось возвести обсерваторию и анатомический театр, лаборатории и кабинеты, квартиры для профессоров и казармы для студентов. Для выполнения всех этих работ Коринфский командируется в Петербург – дабы там и выполнить чертежи и фасады, ориентируясь на столичные вкусы и моды. 

 
Коринфский – опытный и образованный проектировщик. Его «диплом» – участие в возведении по проекту учителя Казанского собора в Петербурге на Невском проспекте. Его профессиональное крещение – строительство грандиозного Воскресенского собора в Арзамасе. В Казань он приезжает из Симбирска, где строит «в римском стиле» величественный однокупольный Троицкий собор, а также множество домов, церквей и гостиниц по всему Поволжью. Коринфский известен императору – до сих пор распространена легенда, что выходец из арзамасской мордвы Михаил Варенцов получил псевдоним Коринфский с легкой руки Николая I, собственноручно переправившего фамилию автора на конкурсном чертеже с удачной постройкой в «коринфском стиле». 

 
Лобачевскому был симпатичен новый архитектор – свой, волжанин, не чиновный сухарь и не столичный сноб. Выходец из церковных резчиков (рука, значит, твердая), самоучка и устроитель самого себя. И такой архитектор ректору университета был нужен. 

 
* * * 

 
Но и такому архитектору был нужен университет. Михаил Коринфский, спроектировавший к тому времени весь просторный уклад русской жизни – от собора до кладбищенских монументов, от дворянских усадеб до гостиных рядов, теперь нуждался в постройке обсерватории и анатомического театра – чтобы пересечь бесконечную плоскость российской обыденности поверхностью другого порядка – чистой гармонии наук и искусств, идущей от классического римского духа. Архитектор тоже строил свою неевклидову геометрию, стремясь слить эти, казалось бы, от рода непересекающиеся поверхности. 

 
Коринфский решает изменить план Пятницкого, оставив лишь полротонды в центре двора в виде полуциркульного фасада анатомического театра. Другие сооружения он планирует разместить более свободно на обширной территории – на бровке откоса над казанским подолом. Но это пока лишь идеи, проекты будут выполняться им в Петербурге. 

 

Анатомический театр.      Акварель автора

Коринфский приведен к присяге «на верность службе», и ему выдано 150 рублей на содержание в пути и 396 рублей 81 копейка «на прогоны» туда и обратно из расчета на две лошади. Однако, понимая грандиозный объем задачи при очень ограниченных сроках, Коринфский решает взять с собой в столицу слугу, «умеющего делать архитектурные чертежи, инструменты и планы снятия со строений». Но тогда двух лошадей не хватит – и Михаил Петрович Коринфский обращается к ректору Николаю Ивановичу Лобачевскому, а тот к попечителю округа Михаилу Николаевичу Мусину-Пушкину, а тот к его превосходительству господину министру просвещения с просьбой «выдать ему сверх прогонов на две лошади еще и на третью».
В Национальном архиве Татарстана хранится прошение за подписью Лобачевского к Мусину-Пушкину, а также ответ министра на недошедшее до нас письмо Мусина-Пушкина от 28 января 1832 года. Из письма становится ясно, что Коринфский, не дождавшийся решения лошадиного вопроса, оплатил третью лошадь сам, за что и поплатился. Как пишет господин министр своему подчиненному, попечителю Казанского учебного округа, «…как Коринфский состоит в обер-офицерском звании, а таковым выдавать прогоны на три лошади никаких положений не дозволено, то я и не считаю себя в праве разрешить настоящее представление Ваше, с каковым и входить ко мне не нужно, когда нет к тому законных оснований». 

 
Бедный архитектор, видимо, никак не рассчитывал на такой оборот. Получивший изрядную прореху в бюджете и «имея ныне надобность в деньгах», он вновь пишет уже в июне 1833 года Мусину-Пушкину рапорт с покорнейшей просьбой «об удовлетворении меня жалованием и суточными деньгами по 1 рублю 50 копеек в сутки, сколько причитаться будет». В том же рапорте архитектор напоминает, что «проекты сии с следующими к ним сметами… сделаны, а именно: 1) анатомического театра, 2) библиотеки, 3) химической лаборатории, 4) физического кабинета, 5) астрономической обсерватории с принадлежащим оным для чиновников квартирами, 6) бани для студентов с прачечными, 7) двух корпусов служб для помещения пожарных инструментов и погребов, 8) оранжереи, 9) обсерватории». 

  

* * * 

 
Отметим, что проекты эти – отменные, и постройки неплохо сохранились до наших дней, так что полюбоваться ими может любой посетитель Казанского университета. Анатомический театр, центр всей композиции – римский пантеон с куполом, отверстие которого прикрыто по нашему климату восьмигранной стеклянной пирамидой. Изящная обсерватория – сама напоминающая диковинный астрономический инструмент – в плане неевклидов треугольник с вогнутыми внутрь сторонами (так удобнее было провести через зал с меридиальными приборами линию меридиана – и сохранить при этом фасадное единство всего университетского ансамбля). Библиотека с встроенным в корпус римским же куполом над вестибюлем, также прикрытым стеклянной крышкой. Химический корпус со скромными, но величественными дорическими портиками подъездов. Еще была полукруглая колоннада, соединявшая библиотеку, анатомический театр и химический корпус, – увы, она не дошла до наших дней. 

 
Заказчики остались довольны строительством, Коринфский был отмечен и, уволившись из университета, продолжал проектировать для Казани университетскую клинику, семинарию, здание дворянского собрания, дома, грандиозный собор в кремле – свой третий собор, оставшийся непостроенным.

Обсерватория в Казанском университете.     Акварель автора

За труды получил потомственное дворянство. Своего сына назвал Аполлоном – а тот назвал Аполлоном своего сына, внука архитектора. Этот внук стал известным поэтом и как-то написал пару строк о деде, «пытавшемся сыграть роль маленького Ломоносова на театре своей жизни». Другой внук, Николай, описал биографию деда со слов отца, Николая Михайловича, для казенного учреждения в 1928 году. 

 
* * * 

 
Легенда с фамилией обрастает здесь совсем уж причудливым зигзагом с упоминаем, правда, в полной путанице, и Казанского университета: «Он был отдан сначала в школу, которую хорошо окончил, был отдан в гимназию, где оказал удивительные способности. По окончанию чего был зачислен в число студентов Казанского университета, окончил его одним из первых. Ему была назначена стипендия, и он был послан в Грецию, в город Коринф, для пополнения знаний. Вернувшись в Россию, он держал при Академии наук выпускной экзамен… Дед Михаил Варенцов представил заданный проект в коринфском стиле…» Дальше автор повторяет легенду о высочайшем переименовании архитектора, а также прибавляет, что за беспорочную службу его дед дважды получал из рук императора Николая драгоценные перстни. 

 
«Эти оба перстня по наследству перешли к моему отцу, а отец передал мне как младшему сыну. Меня судьба заставила один из них продать в голодный год на пропитание семьи, а второй я продал в прошлом 1927 году на покупку лошади». 

 
Так вот и вышло, что архитектор Варенцов оплачивал лошадей не только для императорского Казанского университета, но и для введенного в бедность новой властью внука. А тот заканчивает свой меморандум так: «В заключение всего считаю долгом добавить, что за научные труды Михаила Коринфского в нынешнем 1928 году был исключен его правнук Владимир Коринфский из 8 школы 2 ступени имени Крупской по постановлению ячейки как сын дворянина».
Тут падает занавес над всей этой историей. Перед занавесом по краям сцены – два небольших гипсовых бюста «в коринфском стиле» – архитектора Варенцова и геометра Лобачевского. Впрочем, их можно изобразить и в полный рост. Даже и в виде двух аполлонов или в позах укротителей лошадей, как на Аничковом мосту в Петербурге. Мне кажется, их это не обидит. Таким образом, очень кстати к мизансцене добавляются две гипсовые лошади.
Из-за упавшего занавеса звучит хриплый голос Председателя Земного шара Велимира Хлебникова: «Что больше: «при» или «из»? Приобретатели всегда стадами крались за изобретателями... Лобачевский отсылался вами в приходские учителя... Вот ваши подвиги! Ими можно исписать толстые книги!.. Вот почему изобретатели в полном сознании своей особой природы… отделяются от приобретателей в независимое государство времени...» 

 
Сцена постепенно погружается в темноту. Еле слышно звучит дорожный поддужный колокольчик…