Дмитрий Квоном Российская наука коллапсирует на глазах и переживает настоящий апокалипсис. Не пугайтесь – речь идет всего лишь о ее онтологическом и гносеологическом содержании и не касается житейских сторон. В этом отношении с российской наукой все в порядке. Зарплаты научных работников, конечно, не достигли уровня западных коллег, но точно превышают среднюю зарплату по стране. Да и с научным инструментарием дела не так уж плохи. За последние 10 лет произошло практически полное приборное переоснащение многих российских лабораторий, правда, исключительно импортным оборудованием, но от этого они остались только в выигрыше.
Если же говорить о науке как о занятии, требующем прежде всего трезвого и критического отношения к природе и миру, то, повторяю, в современной России оно исчезает апокалиптическими темпами. У означенного апокалипсиса – три источника.
Первый источник – геронтологическая революция, произошедшая на наших глазах в Российской академии наук, когда достижения современной медицины и неплохие условия жизни высшего академического сословия позволили ему заметно повысить свой средний возраст. Теперь энергичный член-корреспондент или академик 70–80 лет – это главный герой российской науки, обладающий всей полнотой как финансового, так и административного ресурса.
Но против законов природы не попрешь, и даже сейчас, когда наиболее плодотворный возраст для занятий науки заметно вырос и сместился куда-то в район 30–60 лет, увы, к 70–80 годам научный потенциал человека, несмотря на все завидное здоровье, исчерпывается. Автор статьи знает только одно исключение (разумеется, подтверждающее правило) – выдающегося физика-теоретика академика Анатолия Ивановича Ларкина, писавшего первоклассные работы вплоть до самой своей кончины в возрасте 72 лет, нередко вместе с молодыми соавторами, годившимися ему во внуки.
К тому же в подавляющей своей массе – это люди, не подходящие к приборам и не решающие уравнений уже в течение многих десятков лет. Их основное времяпрепровождение сводится к бесконечным заседаниям, празднованиям юбилеев, присуждениям наград и премий, каждодневным заботам о здоровье… и похоронам. Но сколько энергии, бодрости в их действиях, сколько веры в свою научную святость! Какие замечательные у них глаза! Они постоянно навыкате, но никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла, но зато какая мощь (какая духовная мощь!). И, господи, какие только фантасмагорические идеи и мысли не приходят им в голову!
Второй источник – научная политика государства, олицетворенная Министерством образования и науки РФ. Какой у этого министерства был современный министр Андрей Фурсенко! И интервью налево и направо раздавал, и с бесконечным терпением разъяснял свою позицию, и бесстрашно вел диалог с возмущенной и почти ненавидящей его научной общественностью.
А какие молодые, энергичные менеджеры в этом ведомстве! Следуя мстительному и плебейскому чувству неприязни к академическому сословию и своим, в основном некритически содранным с Запада управленческим рецептам, поощряемые властью с соответствующими немалыми финансовыми возможностями, а также вооруженные современной оргтехникой, они затевают свои игры с второсортной вузовской наукой и разного рода госконтрактами и мегагрантами, сопровождаемые таким количеством инструкций, какое не снилось даже в годы расцвета советской бюрократии.
Результат не преминул сказаться. Вдруг абсолютно не обладающие ни необходимой инфраструктурой, ни, что важнее, квалифицированными кадрами провинциальные вузы становятся национальными исследовательскими университетами и получают миллионы долларов на покупку самого современного импортного оборудования. И смело покупают его… и теперь оно пылится в не приспособленных для него помещениях или ржавеет под дождем. Как в поздние годы советской власти, когда советское телевидение заполоняли сюжеты о нерадивом и нерачительном использовании народных денег. Или, того хуже, с помощью них плодится огромное число низкопробных научных публикаций во всякого рода второсортных научных изданиях, о существовании которых узнаешь не без некоторого изумления, но входящих в непомерно раздутый перечень Высшей аттестационной комиссии (ВАК).
И, наконец, третий источник – это какое-то фондово-конкурсное безумие, охватившее академические и вузовские просторы России под девизом «Молодым везде у нас дорога». Все кому не лень – и уже упомянутые академики и министерские чиновники, международные организации, олигархи, московские и региональные власти, даже чиновники районного масштаба – учреждают фонды, премии и гранты и проводят бесконечные конкурсы и поиски молодых талантов. Если к этому добавить полуграмотные и фальшиво-восторженные очерки местных и федеральных СМИ, освещающие оные, то атмосфера, в которую попадают студенты и аспиранты с их нищенскими стипендиями, более всего напоминают «Фабрику звезд». И многие молодые ученые не выдерживают и с таким энтузиазмом бросаются в написание бесконечных грантов и проектов и такие дают направо и налево интервью о чудесах науки, что тут уже не до работы.
На описанном празднике бодрящейся старости и энергичной молодости есть место чему угодно, только не нормальной, спокойной и не терпящей суеты (служенье муз, а тем более науки не терпит суеты) научной деятельности. И в настоящем загоне оказывается научный сотрудник, еще не потерявший вкус к неожиданным решениям уравнения Дирака, или сутками борющийся с неожиданно возникшими шумами и наводками в затворной цепи, или истово ползающий по историческим архивам своей ужасной и прекрасной родины.
Новосибирск
