Андрей Ваганов
Русским всегда тесновато, всегда хочется чего-то большего.
Фото автора
После того как 31 октября, согласно подсчетам Фонда народонаселения ООН, число землян достигло 7-миллиардной отметки, у обывателя сразу же возникли два вопроса: как их прокормить? где их расселить? Именно поэтому немного философическая на первый взгляд тема очередного заседания «Никитского клуба» (Клуб ученых и предпринимателей России) в Москве – «Реванш пустеющего пространства» – вдруг оказалась чрезвычайно актуальной. Попала в точку, что называется. Естественно, говорили в основном о русском пространстве.
Впрочем, об этом говорят уже не одно столетие. И мы сами, и иностранцы. Вот, например: «Россия занимает больше места в географии, чем в истории». Или такое: «России ничего не угрожает. Нельзя завоевать страну, в которой нельзя жить». А вот – Бисмарк: «Россия сильна бесконечностью своего пространства и ограниченностью потребностей своего населения».
В этой теме вообще всегда велика опасность «свалиться» либо в сугубую географию, либо в поэтическую метафору. Но поразительным образом, и то и другое иногда соединяются в удивительно красивые и образные географические метафоры. Вспомнить хотя бы у Бродского: «┘помни: пространство, которому, кажется, ничего/ не нужно, на самом деле нуждается сильно во/ взгляде со стороны, в критерии пустоты./ И сослужить эту службу способен только ты».
Вот такой синтез в полной мере удался на заседании «Никитского клуба».
Главный научный сотрудник Института географии РАН Андрей Трейвиш для начала «приземлил» тему. Территория России больше, чем у Канады, КНР, США, на 7–7,5 млн. кв. км, то есть почти на целую Австралию или на две с лишним Якутии. Но вот если выделить из этого пространства территорию, комфортную для проживания (плотность населения 1 человек на 1 кв. км), – наш рейтинг будет четвертым-пятым в мире.
«Пространство России состоит в непростых отношениях с историческим временем, – подчеркивает Андрей Трейвиш. – Почему, например, 1830-е годы – характерный период критики российских пространств. Петр Чаадаев: в России нет истории, есть география. Почему в это время? Потому что во всем мире интенсивно начали строиться железные дороги. А Россия отставала».
К началу ХХ столетия это отставание было ликвидировано. По протяженности железных дорог Россия к 1914 году вышла на второе место в мире и пока его сохраняет (если не считать ЕС как целого). Но вот по их густоте мы близки к уровню Ирана, уступая десяткам стран. А общая длина автодорог до сих пор меньше, чем в Австралии, Китае, Японии, Франции.
Тут возникает очень интересный и важный вопрос: сжимается ли российское пространство и если сжимается, то в каком смысле? Андрей Трейвиш предлагает говорить о сжатии в двух смыслах.
Во-первых, сжатие как сближение (коммуникационное сжатие). «Римские императоры ездили по тем дорогам со скоростью 30 километров в час – вдвое больше, чем обычные скорости в то время, – напомнил Андрей Ильич. – Сеть римских дорог сжала обитаемую Ойкумену. Вот и в России, страшны не столько расстояния, сколько способы преодоления этого пространства. Сегодня ареалы покрытия территории страны сотовой связью гораздо точнее отражают закономерности распределения населения в Российской Федерации».
Во-вторых, локационное сжатие (стягивание). Оно в отличие от коммуникационного сжатия не сближает, а поляризует пространство за счет концентрации социальных явлений. Это ведет к абсолютным потерям: депопуляции, депрессии, забрасыванию поселений и земель. То есть стягивание как сокращение внутрироссийской ойкумены.
Этому сжатию, кстати, есть и сугубо физические пределы. Чтобы комфортно разместить все 7 млрд. населения Земли так, чтобы на каждую душу приходилось 20 кв. м «жилой площади», потребуется территория, эквивалентная территории такой страны, как Непал – 140 тыс. кв. км. Для России, с ее 143 млн. населения, чтобы обеспечить этот же показатель – 20 «квадратов» на человека, – достаточно будет территории┘ Ингушетии (2860 кв. км) или остров Готланд.
Если же немножко пофантазировать и предположить, что каждого россиянина решат наделить территорией в 2300 кв. м для проживания, то можно будет обойтись Южным федеральным округом без полупустынь (328 900 кв. км).
Но это – арифметика, без учета географии. В реальности же именно географические факторы определяют картину. Как напомнила Татьяна Нефедова, ведущий научный сотрудник Института географии РАН, южный регион России, Самарская область, – это 900 км севернее Монреаля, если смотреть по широте. Ее доклад назывался «Пространственное сжатие и социальная поляризация сельской России». Сухой остаток из него: «Сельское пространство России сжалось в отдельные очаги и ареалы, между которыми возникла социально-демографическая пустыня».
И опять без парадоксов в этой «социально-демографической пустыне» не обошлось. Татьяна Григорьевна привела, например, такие данные. В процентах от максимальной площади сельхозугодий вывод сельхозземель из использования в 1960–2001 годах составил: в Японии – 27,1%, в Италии – 25,3%, в России – 20,9%, в Великобритании и Франции – по 14,4%, в ФРГ – 13,1%, в США – 8%.
«Плотность сельхозугодий в России не так мала – 14% территории пригодно для сельского хозяйства, – поясняет Татьяна Нефедова. – Но происходит переход на неземлеемкие отрасли деятельности. 20% выведенных сельхозугодий – это не самый худший показатель в мире, в том числе и по сравнению с США и Канадой. Другое дело – там это был подготовленный процесс».
Именно поэтому, по мнению Татьяны Нефедовой, необходимо продумывать модели управляемого хозяйственного сжатия. «Не надо строить иллюзий, что в нечерноземной глубинке с заброшенными полями на месте исчезающих предприятий появится много фермеров с экологически чистой продукцией, – считает Нефедова. – Они там не выживают из-за деградирующей социальной среды, отсутствия надежных работников и элементарной инфраструктуры. У 25% трудоспособных – разная стадия алкоголизма; 25–30% трудоспособных (половина всех мужчин) – трудятся «на отходе» в Москве и Московской области».
Русским нужна цель, к которой нужно двигаться. Фото Владимира Захарина |
Отсюда и главная задача сохранения и освоения пространства России (Нечерноземья в данном случае) – надо поддерживать всеми силами имеющуюся инфраструктуру и попытаться вернуть «отходняков» в деревню. Это – последняя надежда пустеющих территорий. (К слову, в этом смысле и закрытие малокомплектных сельских школ – шаг, еще сильнее завязывающий узел на стягивающемся российском пространстве.) Объединение сельских поселений только усугубит ситуацию.
Профессор МГУ имени М.В. Ломоносова Леонид Смирнягин уверен, что сейчас Россия с сильным отставанием от передовых стран втягивается в глобальный процесс урбанизации. Неизбежные негативы этого процесса удручают как ученых, так и обывателей. Проблему усугубляет демографическая «заминка».
«Меня смущает только апокалиптический взгляд на все эти процессы, – подчеркнул профессор Смирнягин. – У русских это черта – мироотреченность. В 1930 году в США 30% населения было занято в сельском хозяйстве и 30% – в промышленности. Сейчас в сельском хозяйстве США – менее 1%. Они прошли через этот Рубикон. И мы должны пройти через это». По мнению Леонида Смирнягина, судя по опыту других стран, неизбежный выход – в росте производительности труда, в перестройке системы ценностей и в новых навыках освоения пространства. Путь долгий, но надо потерпеть.
С этим «потерпеть» вроде бы заминки быть не должно.
«Всю русскую историю можно представить как тысячелетнее испытание гигантским пространством, – считает Феликс Разумовский, публицист и историк. – Освоение пространства (природного и культурного) – важнейшая черта русской цивилизации». Но тут – одно важное уточнение: это освоение «несводимо к хозяйственной и территориальной экспансии, ибо оно никогда не было и не может быть нравственно нейтральным и духовно пустым».
Так, дискуссия на заседании «Никитского клуба» качнулась из области географических параметров в область даже несколько метафизическую.
У русской цивилизации – особые отношения с пространством. На какой культурной основе формировалось русское пространство? «Освоение пространства для русского – это художественная деятельность, – настаивает Феликс Разумовский. – Поэтому нас и угнетает сейчас пустеющее пространство. Пространствопонимание (термин Павла Флоренского) у русских сильно отличается от европейского. Богопознание идет через созерцание природы, пространства. Академик Дмитрий Лихачев говорил о пейзажном мышлении русских: при созерцании ландшафта образы имеют символическое значение».
Возможно, так оно и есть. Но при этом, как заметил Валерий Сударенков, член Совета Федерации РФ от Калужской области, Европейская ландшафтная конвенция, которой уже 11 лет, не ратифицирована нами до сих пор. «Ни один из субъектов Федерации не занимается ландшафтным, пространственным проектированием. Программы по школьной географии вообще не употребляют слово «ландшафт», – констатировал сенатор.
А вот по мнению архитектора, эссеиста, книжного графика и путешественника Андрея Балдина, «проектировать» Россию – это значит буквально сочинять страну (или даже присочинять). Мы же отказываем себе в этом. Балдин предлагает теорию сознающего поля: «Пространство вовсе не километры и не кубометры. Нужно различать пространство и пустоту. Пространство только в головах у нас существует. Его нужно выдумать, это – проект с серьезнейшим гуманитарным содержанием. Это уже не литература».
Так, согласно Балдину, Сахалин – это недописанное место. Значит – там пространства еще нет. Уехать из этого «минус»-пространства – это первое, о чем слышишь сегодня, находясь на Дальнем Востоке, на Сахалине. «Пространство – это продукт высокого творческого усилия, – настаивает Балдин. – А Россия сегодня перестала себя проектировать. У нас будущее исчезло».
Увы, пространство не только в головах у нас. Как напомнил директор Института демографии ГУ-ВШЭ Анатолий Вишневский, Россия не сможет удержать тем населением, которое имеется в наличии, ни Сибирь, ни Дальний Восток. «К концу XXI века в Азии будут жить 5 миллиардов человек, – поясняет Анатолий Вишневский. – Мы же сейчас занимаемся отстраиванием княжества Московского – Сколково, расширением Москвы и проч. А нам надо подумать, как удержать наши ресурсы – например, запасы пресной воды (Байкал) рядом с Китаем, у которого пресной воды нет».
«Обезлюживание пространств – верное средство от китайцев, – кажется пошутил один из сопредседателей заседания, научный редактор журнала «Эксперт» Александр Привалов. – Китайцы не селятся на пространствах, китайцы селятся на освоенных территориях».
И все-таки вполне успешный исторический опыт завоевания, обживания, присочинения обширных географических пространств у России есть. «Русские чудом сумели использовать методы Чингисхана в совершенно другой культурной ситуации, – рассказывает Виктор Мазурик, доцент кафедры японской литературы Института стран Азии и Африки МГУ имени М.В. Ломоносова. – Эта территория была самой хорошо управляемой во всем мире; самая эффективная администрация. Мы – это явно евразийская цивилизация. Россия – это пространство плюс движение. Русским нужна цель, к которой нужно двигаться».
Вот так, опять соединились суровая географическая реальность и метафорические способы помыслить пространство России.
