Новые споры о главном

Галилео Галилей – первый человек, направивший телескоп на звездное небо.
Гравюра из книги «Галилео Галилей. 1643–1943», М.–Л., 1943

Один из круглых столов в программе Всероссийской конференции «Астрономия и общество», проходившей в конце марта в МГУ им. М.В.Ломоносова, был посвящен теме «Астрономия в науке и культуре».

Собственно, астрономия и создала культуру. Недаром даже у самых примитивных вроде бы народов обязательно есть своя космология. Это очень наглядно показал в докладе «Астрономия в мифах народов Австралии и Океании» член Союза писателей Евгений Кузнецов.

«Океан от Новой Зеландии до Гавайев был для аборигенов Океании озером – они прекрасно ориентировались по звездам, – подчеркивает Кузнецов. – Скорость их катамаранов была до 200 километров в сутки. Катамараны могли перевозить до 100 человек и более. Астрономией, в нужном им аспекте, они владели прекрасно. Очень обаятельное своей цельностью мировоззрение».

Но целостность мировоззрения часто вступает в противоречие с научной картиной мира.

«Любое мировоззрение может приспособить под себя научную картину мира», – отметил доктор философских наук Вадим Казютинский; его доклад так и назывался: «Астрономия и мировоззрение».

В связи с этим Вадим Казютинский сформулировал наиболее важные мировоззренческие проблемы, с которыми столкнулось современное общество. Например, как математический язык адекватно описывает мир?

И это действительно интрига на онтологическом уровне: существуют ли пределы применимости математики как средства адекватного отражения реальности? Почему, собственно говоря, окружающий нас физический мир должен подчиняться некой структуре математических символов?

«Вовсе не все уверены, что знания дают адекватную картину мира, – подчеркнул Казютинский. – Ничего объективного нет и быть не может, считают даже некоторые современные космологи». Так происходит столкновение (иногда – лобовое) мировоззрения и научной картины мира. Возможно, самый известный исторический пример такого «контакта» – судьба Галилея. (Кстати, заметим, что нынешний год объявлен ООН Международным годом астрономии.)

400 лет назад Галилей первым направил собранный им простейший телескоп – трубу, на концах которой располагались плосковыпуклые линзы, – на звездное небо. То, что он там увидел, меняло именно научную картину мира┘ Не случайно некоторые из оппонентов Галилея попросту отказывались смотреть в изобретенный им телескоп.

«В вопросах математических Священное писание должно приниматься в самую последнюю очередь», – пишет убежденный католик Галилей в письме к принцессе Лотарингской. С церковью он расходился только в оценке картины мира. «Противоречит Священному писанию┘» – вот главный аргумент инквизиции в суде над Галилеем.

В полемике с доктором богословия Франческо Инголи («Послание к Франческо Инголи», 1624 год) Галилей разделяет все аргументы своего оппонента против коперниканской системы мира на три группы: астрономические, философские и богословские. А затем приступает к методичному и безжалостному опровержению их всех. «┘я говорю все, исключая богословские, в отношении которых, как мне кажется, следует поступать иначе, чем в отношении остальных, поскольку они подлежат не опровержению, но исключительно толкованию», – пишет Галилей.

И здесь «невооруженным глазом» видны прямые аналогии с современными спорами о судьбе научной рациональности. Мол, на ее место надо вернуть религию, иррационализм. «Споры вокруг современной космологии повторяют коперниканские споры один к одному, – считает Казютинский. – Они, эти споры, мировоззренческие. Например, о расширяющейся Вселенной. В СССР клеймили идеалистическую лженауку – релятивистскую космологию, именно физики, а не философы. Например, астрономы Пулковской обсерватории».

Впрочем, не только отечественные ученые сомневались в адекватности концепции расширяющейся Вселенной. Сам Эдвин Хаббл, в 1929 году предложивший свой знаменитый закон: галактики разлетаются со скоростью, пропорциональной расстоянию между ними, – постоянно колебался, сомневался в его истинности.

Между прочим, Галилей как будто предвидел такое развитие событий: «Мне вовсе не претит та мысль, что мир, границы которого определяются нашими внешними чувствами, может быть столь же малым в отношении Вселенной, как мир червей по отношению к нашему миру». История повторяется┘