"Утечка умов" – средневековое понятие

Есть три группы условий, при которых ученые потянутся в Россию: во-первых – условия материальные; во-вторых – условия социальные; в-третьих – ценностные.
Фото ИТАР-ТАСС

Привычный способ представления явления, именуемого «утечкой умов», сложился полвека назад совершенно в другой исторической обстановке, чем сейчас, – после Второй мировой войны, когда утечка умов понималась как разовый (конечный) процесс исхода научных кадров из разрушенной войной Европы в благополучную Америку.

В современном мире, в условиях глобализации, когда уже сложился мировой рынок труда, в том числе и в сфере исследований и разработок, ясно, что «утечка умов» – почти средневековое понятие. Адекватным современному состоянию мира является, на мой взгляд, понятие глобальной циркуляции научных кадров. При этом для каких-то стран на каком-то этапе развития включенность в этот процесс циркуляции человеческого капитала науки реально имеет однобокий характер и оборачивается почти исключительно утечкой умов. Так или почти так обстоят дела в современной России.

Способ включенности

Для нашей страны важно правильно идентифицировать происходящее. Если понимать процесс по старинке, то есть как утечку умов, то это – негативное явление, которому нужно противодействовать и нужно возвращать умы. Если же речь идет о естественной для рынка труда в условиях глобализации циркуляции кадров, то нужно иначе формулировать и задачи страны. Нужно менять способ включенности страны в данный процесс, в том числе налаживать приток необходимых для собственной экономики и инновационной системы научных кадров (не обязательно отечественного производства), нужно взаимодействовать с диаспорой, в том числе привлекать и возвращать ее представителей. Но невозможно отменить всеобщий характер науки и современный глобальный рынок труда.

С начала 1990-х годов миллион раз произнесены слова о том, что ученые перестанут уезжать и начнут возвращаться, когда в стране для них будут созданы «достойные условия». (По-моему, ученые должны и уезжать, и возвращаться, и снова уезжать, а кроме того, должны приезжать и уезжать и нероссийские ученые.) Обращусь к «достойным условиям». За полтора десятилетия их можно было бы и расшифровать.

На мой взгляд, есть как минимум три группы условий, при которых российская наука может оказаться нормальным образом включенной в естественный для глобального мира процесс циркуляции научных кадров. Во-первых, условия материальные и в жизненном, и в научном плане – оплата труда, жилищные условия, научное оборудование, на котором можно получать современные результаты. Это – наиболее понятная часть «достойных условий», хотя и здесь есть свои нюансы.

Во-вторых, условия социальные, включающие прежде всего сам научный социум, но также и более широкий социальный контекст.

В-третьих, условия, которые можно назвать ценностными, то есть конечные основания деятельности, связанные со смыслом и перспективой. Здесь учитывается не только социальный, но именно исторический контекст, не просто социальный статус науки, но ее исторический статус, роль и место. Люди ведь не только «живут в обществе», но еще и творят в истории.

Все это, а не только «зарплата и жилье», важно для определения характера взаимодействия российской науки с российской научной диаспорой, а также с мировым научным сообществом. Важно это и для решения проблемы притока одаренной молодежи в науку. Эти и многие другие проблемы коренятся внутри российской науки и российского общества. Без кардинальных изменений «здесь и сейчас» их решение невозможно.

Российский научный некрополь

Мой взгляд на проблему человеческих ресурсов науки изложен в ряде статей (прежде всего в статье «Человеческий капитал в сфере науки» и «Человеческий капитал в российской науке» – опубликовано соответственно в альманахе РИЭПП «Наука. Инновации. Образование». 2007, вып. 2, и в журнале «Вестник международных организаций: Образование, наука, новая экономика». 2007, № 4). Здесь же кратко скажу лишь о социальных и ценностных факторах в числе «достойных условий».

Российский научный социум мало привлекателен и для молодежи, и для диаспоры, и тем более для иностранных специалистов уже в силу своего закоренелого феодализма, сформировавшегося триста лет назад в условиях самодержавия и крепостного права. Этот социум – исторический ровесник барщины и человеческого бесправия. И меняться он (точнее, его «элита», а также ее дворня) никак не хочет.

Созданные в начале 1990-х годов государственные научные фонды попытались заменить барщину на оброк, но масштаб дозволенной им деятельности оказался демонстрационным. Научные кадры в этих условиях голосуют ногами. Проблема диаспоры и проблема научной молодежи имеют общий источник.

И, что хуже всего, российский научный социум не выздоравливает, а продолжает деградировать. Численность занятых в сфере исследований и разработок сократилась в России в 2006 году по сравнению с 1990 годом с 1943,4 тыс. человек до 807,1 тыс. человек соответственно. Но это еще полбеды.

В структуре человеческих ресурсов произошли странные изменения. Количество исследователей все это время сокращалось быстрее, чем «вспомогательный» и «прочий» персонал. Численность исследователей составляла в 2006 году 39,1% от уровня 1990 года. При этом численность вспомогательного персонала составила 47,7%, а прочего – 68,1%. Последнее обстоятельство – какая-то особая ценность категории прочего персонала по сравнению с исследователями – заслуживает специального внимания.

Несведущий человек может подумать, что речь здесь может идти о новых, востребованных временем, необходимых для инновационного развития профессиях (юристах, менеджерах, патентных поверенных и т.п.). Но все проще. Согласно принятому в статистике определению, «прочий персонал – работники по хозяйственному обслуживанию, а также выполняющие функции общего характера, связанные с деятельностью организации в целом (работники бухгалтерии, кадровой службы, канцелярии, подразделений материального обеспечения, машинистки и т.п.)». Именно данная категория оказалась значительно более устойчивой, чем исследователи.

Если вдуматься в это, то и состояние российского научного социума, и тем более тенденции его «развития» просто убийственны. Замечу, что, например, в США доля исследователей в общей численности занятых в сфере исследований и разработок составляла в 1990 году 80,6% (в России в тот же год – 51,1%). В 2000 году в США доля исследователей выросла до 87,2% (в России – снизилась до 48,0%). Полагаю, что отсюда ясно, как российская диаспора рвется из той науки в эту и как талантливая молодежь толпится у входа в российский научный некрополь.

Ценностный фактор

Не менее важную роль для определения будущего российской науки наряду с социальными факторами играют и ценностные. В современной России мы имеем стагнацию архаичной профессиональной структуры науки. Российская наука имеет структуру, характерную для индустриального общества, – с абсолютным преобладанием технических наук, с неразвитыми сегментами медико-биологических и социогуманитарных наук, с ослабленным информационным сегментом. И не нужно здесь говорить про страновые специализации (иначе можно довольствоваться и специализацией на вывозе леса-кругляка).

Показателен американский опыт трансформации науки образца индустриального общества в науку информационного общества. Еще в конце 1970-х – начале 1980-х годов дисциплинарная структура американской науки была похожа на современную российскую. Инженерные науки составляли те же две трети, что и технические сейчас в России. Но уже к 2000 году структура американской науки разительно изменилась, а по прогнозу на 2012 год она станет совсем трудносопоставимой с российской. Доля инженерных наук значительно сократилась: только с 2000 по 2002 год она снизилась с 40,4 до 30,3%. Напротив, доля математики и информатики стремительно растет. За те же годы она выросла с 39,6 до 51,4%.

Если же взять более широкие исторические рамки, то американская наука за полвека превратилась из типичной науки индустриального общества (в 1950 году математика и информатика – всего 2,2%, а инженерные науки – 76,9%) в науку информационного общества (в 2002 году те же показатели соответственно – 51,4 и 30,3%). Мы живем одновременно, но проживаем разные исторические эпохи. Главное же, что мы не прилагаем адекватных усилий для изменения ситуации.

Наука, встроенная в сосуществующие, но принадлежащие разным историческим эпохам социумы, обладает разной степенью привлекательности для той же диаспоры и молодежи. Смысл заниматься наукой образца прошлой исторической эпохи, ее ценность для исследователя – под большим вопросом. И никакое обильное, но неосмысленное финансирование ничего не могут в этом изменить. России нужна осмысленная, исторически масштабная реорганизация национального научно-технологического комплекса. Это и есть главное условие решения таких проблем, как диаспора и приток в науку одаренной молодежи.