Бриллиантовые нобелианты

Тот самый снимок импортной "Экзактой": Нина Ивановна и Виталий Лазаревич, 1948 год.
Фото из семейного архива

Герои моего очерка поженились 62 года назад. В народе 60-летие супружества носит название «Бриллиантовая свадьба». Думаю, то, что сверх того, можно смело считать тоже бриллиантовым, как принято считать каждый год, прожитый после девяноста, – юбилейным.

«Экзакта» в подарок

В 1947 году происходило полное солнечное затмение, но наблюдать его можно было только с Западного полушария Земли. Под это дело по решению правительства СССР был специально оборудован теплоход «Грибоедов», и большая группа советских ученых отправилась к бразильским берегам. В состав экспедиции как один из ведущих в стране радиофизиков был включен молодой доктор наук, будущий лауреат Нобелевской премии Виталий Лазаревич Гинзбург.

На пути в Бразилию теплоход зашел в Стокгольм, и там Виталий Лазаревич купил подарок своей жене, о котором она давно мечтала, – хороший фотоаппарат. Она увлекалась фотографией, и это у нее получалось весьма неплохо на простеньком отечественном «ФЭДе». Виталий Лазаревич смолоду отличался широтой натуры: купил не какой-нибудь, а самый лучший на то время в мире аппарат – «Экзакту», потратив на него почти всю выделенную ему валюту. Нина Ивановна очень быстро освоила его и уже через год фотографировала как профессионал.

У фотокамеры имелось приспособление для автоматической съемки. И на годовщину свадьбы в 1948 году Нина Ивановна установила свою «Экзакту» на штатив, сама устроилась рядом с мужем и запечатлела сей миг прекрасный. А спустя 55 лет 11 декабря 2003 года королевский фотограф запечатлел не менее прекрасный миг: Нину Ивановну и Виталия Лазаревича в королевском дворце в Стокгольме на приеме в честь нобелевских лауреатов.

Не помогла и атомная бомба

Они познакомились в городе Горьком, «где ясные зорьки» и где проживала Нина Ермакова после освобождения из лагеря. Точнее, она проживала в селе Бор, так как ей, бывшей политзаключенной, было запрещено жить в больших городах, а тем более в режимных, каковым и являлся на тот момент бывший Нижний Новгород. И она каждый день на пароме переправлялась на противоположный берег, где училась в Политехническом институте. Однажды даже чуть не утонула, когда паром перевернулся и она оказалась в ледяной воде – дело происходило поздней осенью. После этого случая сняла комнату в Горьком и жила там полулегально.

Гинзбург же приехал однажды читать лекции, и в честь столичного гостя устроили вечеринку, где они и познакомились. Молодой ученый влюбился с первого взгляда в красавицу и умницу студентку. Роман их, учитывая характеры обоих фигурантов, развивался бурно, и вскоре они поженились. Любовь, конечно, великое чувство, но время было далеко не простое. Со стороны молодого доктора наук это был дерзкий поступок, вызов властям – жениться на ссыльной, дочери врага народа, террористке, задумавшей убить самого товарища Сталина!

Недавно один из друзей Виталия Лазаревича, долго рассматривая фотографию молодой Нины Ивановны, глубоко вздохнул и сказал под громкий смех гостей: «А Гинзбург – не дурак!»

В те далекие сороковые годы Виталий Лазаревич участвовал в атомном проекте, это и уберегло его, но отнюдь не помогло добиться разрешения на проживание законной жены в Москве. Семь лет они так и жили: Виталий Лазаревич, имея постоянную работу в московском Физическом институте Академии наук, ФИАНе, подрядился в качестве нагрузки заведовать кафедрой в Горьковском университете и постоянно наезжал туда. Ему даже дали комнату в коммуналке, куда перебралась Нина Ивановна. Она вообще очень оптимистическая женщина по своей натуре и обладает большим чувством юмора, что и помогло ей в немалой степени пережить и тюрьму, и последующие невзгоды. Разрешение вернуться в Москву Нина Ивановна получила лишь после смерти Сталина.

С видом на Арбат

А попала она под карающий меч органов по совершенно дикому обвинению в заговоре на убийство тов. Сталина. Якобы из окна ее квартиры на Арбате, по которому обычно проезжал Иосиф Виссарионович, направляясь на свою Ближнюю дачу в Кунцево, в вождя должны были стрелять заговорщики. И только на следствии выяснилось, что Нина с матерью проживала в комнате, выходящей окнами во двор, а две другие, которые у них отняли после ареста отца и которые действительно выходили окнами на Арбат, занимали... чекисты.

И тем не менее девушка просидела почти год сначала в Лубянской, а затем в Бутырской тюрьмах, пока шло следствие, и, несмотря на полную невиновность, получила три года лагерей. Тогда было так: раз попал под следствие – значит виновен. Ее освободили досрочно по амнистии по случаю Победы над фашистской Германией.

Отца же Нины, Ивана Петровича Ермакова, посадили еще в 38-м как английского шпиона. Он был известным инженером, крупным специалистом по холодильному оборудованию и часто бывал за границей в командировках для закупок оборудования. Ивану Петровичу присудили 15 лет лагерей и отправили в Воркуту. Там его назначили теневым главным инженером строительства ТЭЦ: как-никак на воле возглавлял трест «Мясохладстрой» Наркомата пищевой промышленности. Днем руководил стройкой, на ночь возвращался под конвоем в лагерный барак. Ермакова лично знал Микоян, нарком пищевой промышленности и член Политбюро ЦК ВКП(б), знал, конечно, и то, что никакой он не шпион.

В 1940 году Ермакова вернули в Москву для повторного следствия и поместили в Лубянскую тюрьму, но, когда началась война, Ивана Петровича, как и всех остальных сидельцев Лубянки и Бутырки, перевели в Саратовскую тюрьму. Там он оказался в одной камере с академиком Николаем Ивановичем Вавиловым, гениальным генетиком, ученым с мировым именем. С лета 1942-го заключенных практически перестали кормить, и поздней осенью Иван Петрович умер от голода, а в январе 43-го умер и Вавилов – тоже от голода.

О том, что ее отец сидел в одной камере с Вавиловым, Нина Ивановна узнала совершенно случайно, в той самой Лубянской тюрьме, в которой всего несколько лет назад находился ее отец. Из Саратова в Лубянку перевели заключенную по имени Люда. Она была по профессии медсестра, и в Саратовской тюрьме ей разрешили так называемое вольное хождение. Она ходила по камерам и оказывала заключенным элементарную медицинскую помощь. То же самое ей поручили и в Лубянской тюрьме. Узнав фамилию Нины, она спросила, не приходится ли ей кем-нибудь Иван Петрович. Узнав, что это ее отец, поведала горестную весть.

Как-то Сталин в одном из своих выступлений в 1939 году, когда вал репрессий пошел на спад, сказал: «Сын за отца не отвечает». Вся подлость этого заявления заключалась в том, что еще 15 августа 1937 года в самый разгар Большого террора был подписан приказ по НКВД СССР № 00486, который гласил: «Наблюдение за политическими настроениями детей осужденных, за их учебой и воспитательной жизнью возлагается на наркомов внутренних дел республик, начальников управлений НКВД краев и областей». Если дети не отрекались, причем публично, от своих репрессированных родителей, они, как правило, оказывались под колпаком. Так произошло и с Ниной Ермаковой.

Ее арестовали 1 июля 1944 года. Вместе с ней загребли еще 13 ее друзей. Они были молоды, почти все учились в вузах, война шла к победному концу, и жизнь брала свое: ребята часто собирались на квартире Валерия Фрида, пили чай, танцевали и «даже целовались», как сказала, смеясь, Нина Ивановна. Но вскоре стало не до смеха.

Кто-то из соседей настучал, что у Фридов собирается постоянно шумная компания. Этого было достаточно, чтобы установить за квартирой наблюдение. Чекистов больше всего привлек факт, с их точки зрения, совершенно крамольный: среди участников вечеринок было пятеро детей репрессированных: налицо заговор! Дело получило кодовое название «Мстители».

В числе «мстителей» оказалась и Лена Бубнова – дочь Андрея Сергеевича Бубнова, одного из старейших и крупнейших деятелей большевистской партии: 10 октября 1917 года на тайном заседании ЦК РСДРП(б) он был избран членом Политбюро, которое возглавлял Ленин, и членом Военно-революционного комитета (ВРК), этого штаба восстания, а 25 октября осуществлял общее руководство полевым штабом ВРК. В 1923 году на некоторое время примкнул к Троцкому, но вскоре порвал с ним и стал ревностным приверженцем Сталина. При его активном участии ИС одержал полную победу над Троцким и в благодарность назначил Бубнова на второй по значению и ключевой пост в армии – начальником Политуправления РКК. В 1936–1937 годах руководил вместе с Ворошиловым крупномасштабной чисткой в армии, выкосил в ней всех троцкистов, но в конце 1937 года был арестован сам и в начале 1938-го расстрелян. Сталин, оказывается, никогда не забывал его кратковременного союза с Троцким.

Посадили и мужа Лены – Володю, с которым она ходила на вечеринки, тоже сына заслуженного большевика – Даниила Егоровича Сулимова, с 1930 года председателя СНК РСФСР.

Несмотря на то что следствие так и не сумело доказать террористические замыслы «мстителей», всем подельникам присудили различные сроки заключения. Больше всех получили Володя Сулимов, Юлий Дунский и Валерий Фрид – по 10 лет. Последние двое были закадычными друзьями, учились во ВГИКе и вместе подали заявление в военкомат. Их взяли гебисты прямо в вагоне на пути на фронт. Спустя пять лет им удалось соединиться в одном лагере, это и помогло выжить – тоже целая эпопея. Ее замечательно описал Валерий Семенович в своих воспоминаниях «58 ╫. Записки лагерного придурка».

После освобождения и до самой смерти Дунский и Фрид не просто оставались верными друзьями, но и творческими соавторами: вместе написали сценарии к фильмам, вошедшим в золотой фонд советского кино: «Жили-были старик со старухой», «Служили два товарища», «Гори, гори, моя звезда»...

11 декабря 2003 года: Виталий Лазаревич Гинзбург со своей супругой Ниной Ивановной в королевском дворце в Стокгольме на приеме в честь нобелевских лауреатов. Фото из семейного архива

«Напарник в ярме»

Нина Ивановна и Виталий Лазаревич, поженившись, почти три месяца никак не могли расписаться. Дело в том, что у невесты не было паспорта, а лишь справка о том, что она – ссыльно-поселенка. Надо было ехать в Бор, но тамошний председатель сельского исполкома был жутким ненавистником врагов народа, к коим он причислял Ермакову. Но и Нина Ивановна недаром обладала решительным характером.

В один прекрасный день она села вечером в поезд и утром была в Москве, куда въезд ей был строжайше запрещен. Это было за две недели до нового, 1947 года. В столице в тот день стоял дым коромыслом: меняли деньги согласно денежной реформе. Может, поэтому работница ЗАГСа не стала придираться и быстро выписала брачное свидетельство. Так стали Гинзбург и Ермакова законными супругами уже вполне официально. А фактически они поженились в день рождения Виталия Лазаревича.

А далее была долгая и счастливая жизнь. И как-то в разговоре со мной Виталий Лазаревич полушутя, полусерьезно сказал: «Чтобы стать лауреатом Нобелевской премии, надо суметь долго жить». Он имел в виду тот факт, что ему присудили премию в 87 лет за 30-летней давности открытие. Потом он посмотрел на свою жену, и по его взгляду я все понял без слов. Виталий Лазаревич ничего не сказал, он вообще, как я успел заметить за время нашего знакомства, человек не пафосный. Но это отнюдь не означает, что он лишен эмоций┘

А в заключение, раз уж нынешний год назван у нас Годом семьи, расскажу о своем маленьком открытии, сделанном мною много лет назад. Дело в том, что я владею двумя языками: русским и грузинским. Так вот, на древнерусском, который я изучал в университете 46 лет назад, слово «супруг» звучит как «спръг», что означает «напарник в ярме». По-грузински же супруг звучит как «меугле». Слово «угели» означает ярмо, меугле же – напарник в ярме. Просто фантастика! Русский и грузинский языки относятся к совершенно разным языковым группам: первый к индоевропейской, второй – к хетто-субартской, так что никакого заимствования быть не может по определению. Просто народная мудрость и там, и там подметила в супружестве главное – сояремность┘