Скелет Будущего

Неожиданно мгновенно – даже в краткосрочной исторической ретроспективе – футурология сделалась вполне университетским, академическим даже занятием. В ноябре 2007 года, например, международным гуманитарным общественным фондом «Знание» был объявлен открытый конкурс научных работ молодых ученых по истории и футурологии. «Конкурс направлен на поиск и поддержку талантливой молодежи, молодых специалистов и исследователей, осуществляющих фундаментальные исследования в сфере истории и футурологии. Планируется присуждение 18 премий в размере 200–500 тыс. руб., 10 премий молодым ученым в возрасте до 25 лет, выделение грантов на реализацию исследовательских проектов», – подчеркивали организаторы. А буквально через месяц произошло событие, уже и формально даровавшее политическую легитимность футурологии в России: гуру футурологии, американец Элвин Тоффлер выступал в Москве на заседании круглого стола со сложноподчиненным названием – «Глобальный стратегический форум «Будущее – в поисках координатора?». Среди слушателей мэтра – заместитель руководителя администрации тогдашнего президента Российской Федерации Владислав Сурков.

Любопытно, что западная волна футурологии докатилась до нас примерно с таким же отставанием «по фазе», что и генетика и кибернетика: 20–30 лет. Третья из великих «лженаук»! Однако, заметим, что во всех трех случаях у колыбели этих научных направлений (или: научных идеологий) стояли российские персонажи: кибернетика – Александр Богданов; генетика – Николай Вавилов, футурология – Константин Циолковский. (В начале XX века Константин Эдуардович дал фактически подробную характеристику сетевым формам сознания: «Это будет особенное животное. В него не проникают ни газы, ни жидкости, ни другие вещества. Из него также они не могут и удалиться┘ Оно живет только солнечными лучами, не изменяется в массе, но продолжает мыслить и жить как смертное или бессмертное существо┘ такое сформированное существо уже может обитать в пустыне, в эфире, даже без тяжести, лишь бы была лучистая энергия». Cool!)┘

Еще одно «любопытно»┘ Любопытно, что такой трансформации футурологии из «низкого жанра» в предмет академических студий мы обязаны прежде всего социологам, философам, политикам, социальным и политическим философам: Даниелу Беллу, Станиславу Лему, Алвину Тоффлеру, Збигневу Бжезинскому, Фрэнсису Фукуяме, Зигмунту Бауману, Мануэлю Кастелсу┘ Все они работают с социальным.

Но в последние лет 10–15, похоже, пальму первенства в вопросах предсказания-прогнозирования-моделирования-исследования будущего все чаще и чаще у социальных философов и писателей-фантастов перехватывают ученые и инженеры: Стивен Хокинг, Рэй Курцвайль, Энди Гроув, Кевин Уорвик... Выступая осенью прошлого года на Московской конференция Cisco Expo-2007, один из топ-менеджеров Cisco Марк Миллер так объяснил этот феномен: «Тенденция заключается в том, что инженеры думают о возможном. Большинство из них работают над тем, что возможно сделать реальностью. Этот менталитет очень характерен для инженеров». Доклад самого Марка на конференции назывался «Информационные технологии и мы. Взгляд в будущее».

Все эти факты – важный сигнал (знак) или по крайней мере повод выдвинуть рабочую гипотезу: социальное проектирование – это технологическое приложение футурологии. Впрочем, и здесь без русского духа не обошлось, «Действовать на людей можно только грезя их сны яснее, чем они сами грезят...», – отмечал еще Александр Герцен. И еще он же: «Для деятельного вмешательства надобно больше страсти, нежели доктрины». Воплощать в реальность идеально сконструированные объекты – это вообще в традициях России: Третий Рим; образовательный проект Екатерины; «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» (XXI съезд КПСС, 1961 год); «суверенная демократия» («папа» этого семиотического фантома (см. ниже), Владислав Сурков отмечает: «Различия между тем, что было, что есть и что, как предполагается, будет, столь поразительны, что мы часто называем нашу страну новой Россией. Как если бы это был Новый Свет. Или новый дом»); нанотехнологическая инициатива (цитирую по агентству «ИнформНаука»: «┘по оценкам академика Алфимова, результаты этих исследований будут заметны только после 2015 года не только из-за сложности поставленной задачи, но и из-за отсутствия специалистов в этой области не только в России, но за рубежом. По мнению Михаила Владимировича, общество должно помочь ученым в определении наиболее перспективных и востребованных направлений в развитии нанотехнологий. Для этого необходимо провести масштабные социологические исследовании, привлечь к определению трендов психологов и футурологов».)

А ведь еще в не таком уж и далеком прошлом в СССР футурологию отождествляли в лучшем случае с научной фантастикой (science fiction). А фантастика наряду с детективами и в литературе, и в кино относилась к жанрам третьестепенным, несерьезным. Точно так же и сегодняшняя тенденция – сваливать в одну кучу horror (ужасы), fantasy (фэнтези) и фантастику. При этом забывают, что фантастика носит прежде всего когнитивный характер, тогда как фэнтези и хоррор – жанры, рассчитанные на эмоции, даже на физиологическое возбуждение. «Фантастика в отличие от фэнтези и ужасов имеет дело с альтернативными вероятностями», – замечает канадский культуролог Барри Кит Грант.

«Альтернативные вероятности» – это и есть другое название для социального проектирования; и этот факт действительно сближает фантастику с футурологией и их обеих – с социальным проектированием.

Для футурологии, которая вся – порождение, то есть называние потенциальных сценариев будущего, существует три принципиальных способа актуализации этих потенций (то есть три способа социального проектирования):

1) через гаджеты (от англ. – gadget: приспособление, принадлежность, техническая новинка; но также – безделушка, ерунда), то есть через технические и технологические инновации;

2) через создание особых знаковых систем, обладающих признаками вирусных инфекций; основатель литературного направления киберпанк Уильям Гибсон называет их «семиотические фантомы»;

3) через сознательное конструирование правовых систем (законодательства).

Каждый из этих инструментов «думания» будущего заслуживает отдельного рассмотрения. Но это уже другая статья.