Старт с низкой базы

Еще в первой трети ХХ столетия известный экономист Йозеф Шумпетер дал классическое определение понятию «инновация». С его точки зрения, инновация – это встреча идеи и предпринимателя. Сегодня уже и в России люди, отвечающие за развитие научно-технической сферы (шире – за социально-экономическое развитие), предпочитают говорить не о государственной научно-технической (технологической, промышленной) политике, у всех на устах – инновационная политика. Вот только «инновации» все продолжают понимать по-своему.

Реальность буквально вопиет о внесении системы и единой методологии во все эти разговоры о создании национальной инновационной системы. Именно этой задаче была посвящена Годичная конференция в Российском НИИ экономики, политики и права в научно-технической сфере (РИЭПП) – «Наука, инновации и образование в современной России».

Двадцать семь докладов, представленных на конференции, охватили очень широкий спектр проблем развития национальной инновационной системы: от новых тенденций в миграции научного потенциала России до прошлого и настоящего теневой науки. (Очень интересный доклад на эту тему представил член-корреспондент РАН, заместитель директора Института психологии РАН Андрей Юревич; в частности, автор делает вывод, что «на каждом витке развития общества возрастает экстремальность проявлений теневой науки».)

Принципиально важный доклад «Экономический рост как фактор инноваций» сделал доктор экономических наук Евгений Балацкий. Действительно, вряд ли кого-то сегодня можно удивить констатацией трех очевидных макроэкономических и макросоциальных тенденций: 1) ускорение темпов роста экономики; 2) возникновение экономики инноваций (знаний); 3) потеря предсказуемости будущего. Весь вопрос в том, как эти факторы связаны между собой. Балацкий попытался не просто предложить очередной умозрительный вариант ответа, но обосновал его с помощью изящной математической конструкции.

«Как только темпы роста экономики становятся больше некоторой критической величины, инновации становятся оправданными, – отметил Евгений Балацкий. – То есть темп роста экономики – компенсатор снижения горизонта планирования. Короткие горизонты можно компенсировать только бешеными темпами роста. А в горизонт планирования включены факторы и субъективные, и социальные – политическая стабильность, например».

Другими словами, парадоксальным образом инновации делают нашу жизнь непредсказуемой. Вот иллюстрация к разговорам о нарастающем темпе инноваций. Свыше столетия ожидала фотография практической реализации уже установленного наукой принципа, в области телефонной связи на то же самое потребовалось немногим более 50 лет, для реализации идей дизельного двигателя – 30 лет┘ Соответствующие сроки для радара – 15 лет, для атомной бомбы – около 6 лет, для транзисторной техники – 3 года, для лазеров – 0,5 года; факсов – 3 месяца┘

«Тот, кто сумеет нарисовать детальную и полностью адекватную картину будущего, просто не может быть человеком – это волшебник, – заметил как-то современный американский футуролог и писатель-фантаст Брюс Стерлинг. – Подобного пророка немедленно сочли бы крайне опасным и попытались изолировать от общества». Кстати, не случайно, что футурологией сегодня занимаются фантасты и социальные философы – Даниел Белл, Станислав Лем, Алвин Тоффлер, Збигнев Бжезинский, Фрэнсис Фукуяма, Зигмунт Бауман, Мануэль Кастелс, но не экономисты. Поэтому, опять же кстати, «ожил» и сам термин «футурология».

В СССР, например, футурологию отождествляли в лучшем случае с научной фантастикой (science fiction). А фантастика наряду с детективами и в литературе, и в кино относилась к жанрам третьестепенным, несерьезным. Точно так же и сегодняшняя тенденция – сваливать в одну кучу horror (ужасы), fantasy (фэнтези) и фантастику. При этом забывают, что фантастика носит прежде всего когнитивный характер, тогда как фэнтези и хоррор – жанры, рассчитанные на эмоции, даже на физиологическое возбуждение. «Фантастика, в отличие от фэнтези и ужасов, имеет дело с альтернативными вероятностями», – замечает канадский культуролог Барри Кит Грант. Но именно поэтому, по мнению Балацкого, 80-летние программы планирования инноваций в Японии – это от лукавого, игра ума. Наверное, так оно и есть.

Впрочем, существует ведь концепция самореализующихся прогнозов. Может, в этом и состоит главная функция долгосрочных прогнозов развития – выявление «альтернативных вероятностей». Ведь фактически это и есть другое название для социального проектирования, и этот факт действительно сближает фантастику с футурологией и их обоих – с социальным проектированием. «Как будто грань между действительностью и воображением все более утончается и мы вступаем в мир, где вымысел становится формой знания о завтрашних вещах», – считает философ Михаил Эпштейн.

Но экономическая реальность, конечно, гораздо жестче футурологических конструкций. Мы можем сколько угодно гордиться (и заслуженно гордиться!) отечественной школой научной фантастики, но, по экспертным оценкам, доля России на мировом рынке наукоемкой продукции составляет сегодня не более 0,3%. Почему же подавляющее большинство инноваций сконцентрировано в развитых странах, чем они отличаются от остальных стран? «Темпами экономического роста, – уверен Евгений Балацкий. – У «вялых» в экономическом отношении стран и инновации не идут, как в России, например. Но, обратите внимание, и у нас есть отрасли, где с инновациями все более или менее нормально – информационно-коммуникационные технологии: в них темп роста около 30% в год. То есть темп роста позволяет этой отрасли наращивать инновации. А вот нанотехнологии не идут – нет отрасли, куда они могут пойти».

Пример с нанотехнологиями очень показателен, на мой взгляд. Ведь никто не отрицает, что по некоторым направлениям нанотеха у нас очень неплохой научный задел. Однако около 60% технологий, требующихся для модернизации российской экономики – автомобилестроение, станко- и роботостроение, электронная промышленность и приборостроение, – придется приобретать за рубежом (Е.Б.Ленчук, РИЭПП). Пока же доля оборудования старше 20 лет растет монотонно и составляет на данный момент более половины. Фактически это означает, что мы можем, конечно, «обгонять время», создавая какие-то продукты и технологии, но инновациями они не становятся и не станут, пока не начнется экономический рост с вполне определенным темпом.

Есть ли выход или по крайней мере надежда найти таковой? Есть.

«В России сейчас высокий темп роста экономики, пусть и на основе нефтяных денег, по большому счету это неважно, – считает Евгений Балацкий. – Важно сохранить этот параметр. Сейчас он не срабатывает просто потому, что база, от которой происходит этот рост, очень низкая».

Инвестиции венчурных капиталистов в нанотехнологии в США в 2002 г. (млн. долл.). Источник: Н.В.Гапоненко, «Развитие нанонауки...»/ Альманах «Наука, инновации, образование», М., РИЭПП, 2006 г.