Александр Мельников
Где кончается наука фундаментальная и начинается прикладная?
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
Сейчас все более и более становится понятно, что академической науки в том виде, в каком она существовала до сих пор в России, уже не будет. А что же будет? Свой подход к решению проблемы предлагает Евгений Демихов, профессор, доктор физико-математических наук, заведующий криогенным отделом Физического института РАН, генеральный директор ООО «Криомагнитные системы».
– Евгений Иванович, этот спор ведь имеет очень давнюю историю: где кончается наука фундаментальная (чистая, академическая) и начинается прикладная (отраслевая)...
– Мне бы хотелось начать вот с чего. Любое предприятие, которое занимается производством, прекрасно понимает, что вся продукция со временем устаревает. Поэтому, если предприятие хочет жить долго, оно должно быть заинтересовано в высоких технологиях. А любая технология требует научных разработок. В отсутствие отраслевых институтов центр тяжести неизбежно переносится на сами предприятия. Во всем мире так и происходит. Компания «SONY», например, имеет в своей структуре гигантский исследовательский сектор, который превосходит многие наши академические институты. Это правильная структура, к которой надо идти.
При этом фундаментальная наука сохраняет свою роль в структуре государства (и это очень важный момент), как ключевое звено, производящее знания. От этого никуда не денешься, и говорить противное – нелепо. Поэтому исходная позиция состоит в том, что есть фундаментальная наука и есть предприятия, которые эти знания используют и на основе этих знаний сами в рамках своих исследовательских отделов разрабатывают новые технологии.
– Сейчас активно продвигается программа создания технопарков в сфере высоких технологий. Вся инфраструктура – «под одной крышей», на отдельной площадке и т.д.
– Идея хорошая. Но вы пройдите по территориям наших научных институтов. Хотя в большей части помещений ведутся исследования, вы обязательно найдете иногда целые корпуса, которые заняты устаревшим оборудованием и в которых уже мало что происходит. Для того чтобы привести эти помещения в порядок, необходимы люди, средства, а у институтов их нет. Между тем в этих же институтах появляется все больше самостоятельных в финансовом отношении научно-производственных структур, работающих в рамках общей институтской тематики. И они готовы реанимировать направления, которые когда-то в них развивались, либо развернуть в них новые производства в сфере высоких технологий.
Такая модель – наиболее эффективная форма развития новых наукоемких предприятий. Государство и научные организации должны это поддержать. Наличие таких фирм сулит много выгод и самим институтам: например, позволяет провести эффективное сокращение путем перевода части сотрудников из прикладных, производственных и сервисных подразделений в эти фирмы.
– По существу, это готовые «мини-технопарки»...
– В такие структуры охотно пойдет молодежь, желающая заниматься наукой. Во-первых, там, как правило, совершенно другая зарплата. Во-вторых: то, чем занимаются такие фирмы, находится на самом острие передовых научных идей. И, в-третьих, эти фирмы жизненно заинтересованы в своем развитии, а значит, не могут существовать и без своих собственных новых научных разработок, без использования достижений фундаментальной науки. Такие структуры представляют собой сплав бывшей когда-то у нас отраслевой науки, академических СКБ, опытных производств.
Мудрость руководителей институтов и состоит в понимании этого, а не в том, чтобы «отстреливаться до последнего патрона». Они должны понять, что это, возможно, единственный путь развития академической науки сегодня и что если институт обезлюдить, и в нем замрет активная исследовательская деятельность, сюда неизбежно придут те, кто будет очень далек от науки.
Многие крупнейшие зарубежные фирмы с мировым именем вышли из маленьких научных лабораторий. Такой алгоритм хорошо показал себя. Но! В нашем случае проблема заключается в том, что начиная с 90-го года мы потеряли практически все свои рынки, в том числе и рынок высокотехнологичной продукции. Именно продвижение конкретных научных фирм, а не ведомств на внешние рынки и есть конкретная работа по изменению имиджа России.
Конечно, расширение рынков произойдет, только если наши высокие технологии будут конкурентоспособны. А это опять невозможно без развития научных разработок. Значит, все естественным образом замыкается. У науки появляется реальный шанс. Хотя трудностей здесь немало, и одна из них – кадры. Через три-четыре года ситуация в научных учреждениях может принять обвальный, критический характер. Только из-за этого наша наука может сильно пострадать.
Но я убежден: у нашей науки еще есть реальный шанс, которым мы просто обязаны воспользоваться. И тогда бизнесменов не нужно будет уговаривать обратить внимание на новые технологии. Но у науки просто обязано появиться новое лицо.
