Космические особенности русского словаря

Лев Зеленый: 'Мы получим в распоряжение вещество, из которого строилась Солнечная система'.
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)

– Лев Матвеевич, а почему вы так сдержанно, мягко скажем, относитесь к идее экспедиции на Луну за гелием-3? На Земле этого уникального гелиевого изотопа очень мало. А ведь он может понадобиться для осуществления термоядерной реакции, которая в принципе призвана покончить с вонючим господством невосполнимых и потому исчезающих запасов газа, угля и нефти. А на Луне его, кажется, очень много...

– Поскольку нефть сейчас дорожает, то все эти разговоры насчет гелия-3 – очень хорошее знамя, под которым можно идти, но на самом деле за этим пока еще ничего не стоит. Сейчас пока еще не удается зажечь даже простейшую из термоядерных реакций, дающих энергию, дейтерий-тритиевую (Д-Т). Здесь нужно удерживать плазму при температурах в сто миллионов градусов, то есть в семь раз более низких, чем нужно для реакции с участием гелия-3. Вот когда реакция Д-Т станет пройденным этапом, тогда действительно можно будет задуматься об использовании гелия-3, да и то вряд ли.

Дело в том, что при несколько более высоких температурах, примерно в 1,1 миллиарда градусов, можно зажечь куда более простую реакцию с участием бора, которого на Земле очень много. Со всех точек зрения она куда более привлекательна. Мечтать, конечно, можно и о гелии-3 тоже, но если уж мечтать, то по-крупному.

– То есть вы противник колонизации Луны?

– Нет, конечно. Мы эту идею полностью принимаем, поддерживаем, есть, например, разработанная учеными Академии наук программа «Луна-Глоб», очень, по-моему, разумная. Колонизация Луны – это и политически важная и выигрышная миссия, да и для науки она может дать очень много. Например, обратная сторона Луны – идеальное место для астрономических наблюдений. Но это как бы другая песня.

– Президент Джордж Буш недавно заявил, что после 2009 года США, выполнив свои обязательства перед партнерами, уйдут из программы Международной космической станции и полностью переключатся на Луну. Нынешний глава НАСА тоже сомневается в необходимости орбитальных станций. Может быть, действительно, обитаемые орбитальные станции типа нашего «Мира» или МКС представляют собой только переходный период космонавтики по пути к межпланетным, а то и межзвездным программам, и поэтому МКС в самом ближайшем будущем окажется никому не нужна?

– Я бы так не сказал. Орбитальные станции нужны сейчас, да и в будущем тоже не окончательно утратят свое значение. Главное, по-моему, что дали орбитальные станции, – это серьезный, даже суровый медицинский эксперимент по длительному пребыванию человека в невесомости, сначала на «Мире», потом на МКС. Эксперимент, которого природа не знала. Мы поняли, что происходит, начали бороться с негативными процессами, вызываемыми невесомостью┘

Возможно, в будущем (извините, займусь фантастикой), если мы по-настоящему прорвемся в космос, появится новая генерация людей, с самого начала не приученных к гравитации, – людей с тонкими костями, людей, у которых нет привычного перепада давления, которым кровь не ударяет в голову в невесомости┘

Но возвращаюсь к вашему вопросу. В словах руководителя НАСА есть разумное зерно – сегодня действительно пилотируемые орбитальные полеты вокруг Земли мало что дают. И для науки, и для политики. Если говорить о науке, то практически все запланированные для МКС эксперименты в принципе можно было бы провести на непилотируемых аппаратах, без участия людей, причем без потери качества, а может быть, даже и с повышением его. Просто сегодня пока послать человека в космос дешевле.

Есть еще одно предназначение орбитальных станций – космическое строительство. Строить космические устройства в космосе значительно выгоднее на орбите, чем строить их на Земле, – главным образом потому, что не надо тратиться на их запуск с земной поверхности и строить их с учетом этого запуска. Сегодня без человека здесь обойтись невозможно, однако лет через 10–15 ситуация может перемениться, появятся соответствующие роботы.

Но сейчас набирает силу еще одно направление – космический туризм. Считаю, что это – будущее пилотируемой космонавтики. Это, возможно, будет еще одним видом экстремального туризма, средством, которое будет приносить людям одновременно и пользу, и радость.

– А что вы можете сказать насчет отечественной программы освоения спутника Марса – Фобоса?

– Запуск зонда на Фобос запланирован на 2009 год. Какие-то деньги на эту программу выделяются, причем в этом году они в семь раз больше прошлогодних, так что «жизнь налаживается». Однако даже с такими деньгами к 2009 году мы не успеем – нужно больше.

– Но почему именно Фобос? Потому что тема Марса «закрыта» Америкой и Европой?

– Я бы так не сказал. Фобос заинтересовал Россию, то есть Советский Союз, давно, еще когда я был школьником. Все началось со статьи академика Иосифа Шкловского, в которой он, изучая орбиты Фобоса и Деймоса, доказал, что оба этих спутника Марса – полые, то есть имеют искусственное происхождение. Статья произвела фурор, она была перепечатана в «Комсомолке» и, кажется, в «Технике молодежи», но потом выяснилось, что это не так и они не полые. Статья вообще была мистификацией – Шкловский, по его словам, написал ее на спор, заявляя, что сумеет опубликовать ее в научном журнале. Но слово было сказано, «осадок остался», и выяснилось, что у Фобоса много своих, невымышленных загадок.

Как вы, возможно, знаете, к нему был запущен аппарат, который частично выполнил свою задачу, в течение двух месяцев проведя запланированные исследования Марса, очень хорошо там поработал, но, когда он подлетал к Фобосу, связь с ним оборвалась. Вопросы остались, поэтому мы проявили настойчивость и добились утверждения более амбициозной программы – не близкого подлета к Фобосу, а посадки на него с последующей отправкой капсулы с фобосовским грунтом на Землю.

По нашему плану, на Фобос сядет аппарат со специальной платформой, которая специальной механической рукой пробурит в грунте дыру, возьмет такую длинную кишку грунта и, дождавшись удобного баллистического расположения планет, отправит ее на Землю. Если это удастся, это будет великое достижение, мы получим в распоряжение вещество, из которого строилась Солнечная система. Устройство, оставшееся после этого на Фобосе, будет следить за Марсом и одновременно изучать поверхность, на которой оно находится. Оно будет выискивать мелкие камешки, помещать их в специальную камеру, нагревать и по испарениям определять состав.

– Возвращаясь к «Гелию-3». Не опасаетесь ли вы, что эта программа, гигантская по затратам, поглотит все имеющиеся ресурсы и сделает путешествие к Фобосу нереальным?

– Такие опасения есть. Наша программа космических исследований, не говоря уже о том, что она очень скудна финансами, обладает по сравнению, скажем, с американской одним существенным недостатком – может быть, из-за особенностей русского словаря. В США такие исследования разделяют на две две статьи – Exploration и Research. Эксплорейшен трудно переводится на русский язык, это что-то вроде «покорения новых земель», но вдобавок переводится и как исследование. Рисёрч – тоже исследование, но уже чисто научное. Первая статья имеет не только научное, но и очень понятное политическое значение, поэтому на нее выделяется денег значительно больше, чем на Рисёрч. Так, наверное, и должно быть, но главное, чтобы эти две кучки не смешивались, а у нас в России такого разделения нет.