Вероника Чернышева В Ростовском государственном университете прошла международная научная конференция «Университеты и интеллигенция в России (конец XIX – начало XXI в.)». «Интеллигенции больше нет, или совсем скоро ее не останется в том смысле, к которому мы привыкли: к такому неутешительному выводу пришли ученые, собравшиеся обсудить судьбы интеллигенции отечественной и не только. Постановили – на смену интеллигенту приходит интеллектуал, менеджер культуры, очищенный от традиционных интеллигентских комплексов и стремящийся наиболее выгодно приспособить к рынку свои гуманитарные знания. А если согласиться, что интеллигенция в России – это класс писателей-читателей, прибавить к этому переселение свободного печатного слова в сеть, то получается, что будущее за киберинтеллигентом, чьи характеристики пока еще более расплывчаты, чем описание собственно интеллигента.
В конференции приняли участие около полусотни философов, историков, культурологов, политологов, психологов из Москвы, Казани, Воронежа, Саратова, Краснодара. Зарубежную делегацию представляли доктор исторических наук, профессор Польской академии наук Иоганна Шиллер, профессор Варшавского университета Ежи Аксер, директор международных программ Американского совета Научных сообществ (ACLS) профессор Анджей Тымовски и другие. Анджей Тымовски рассказывал об изучении стратегий существования интеллигенции в Восточной Европе. Его проект гуманитарных исследований в этой области условно назван «Молчащая интеллигенция», или «Быть честным или хранить молчание».
Во время дискуссий сущность понятия все время ускользала. Феномен интеллигенции, наверное, еще и в том, что даже в научном сообществе стараются обходиться без дефиниций, дабы не уйти в мифологию. Кто-то предлагал называть интеллигентом всякого образованного человека. При этом возникали споры – куда же тогда относить чиновников, ведь большинство из них отвечают требованию – обладание просвещенным разумом, а куда – знаменитых самоучек, не имевших отношения к университетским системам. Как быть с нонконформизмом, который не вычитаем из обязательных слагаемых личности интеллигента.
Один из выступавших предложил сойтись на том, что в России по крайней мере интеллигенция – понятие историчное и конечное, ее началом можно считать 1860-е годы – а если точнее, то возникновение первого толстого журнала, которые во все времена представляли собой олитературенный вариант политической жизни в России. Точку же в существовании интеллигенции этот же оратор поставил в 1922 году, когда покинул пределы страны знаменитый философский пароход. А о драме так называемой советской интеллигенции предпочел говорить в иных терминах. Западную Европу и вовсе не брать в расчет, поскольку бытующее там более конкретное понятие интеллектуала вполне отвечает реальности и в избыточных смыслах не нуждается, оно очищено от мифологем и негативных коннотаций.
Где заканчивается и где начинается миф об интеллигенции и ее великой миссии в жизни общества, кто придет на смену интеллигенту, если этого феномена больше нет, – на эти вопросы «НГ» отвечает профессор Варшавского университета, глава Восточно-центральноевропейской школы гуманитарных исследований Варшавского университета господин Ежи Аксер:
═
– Пан профессор, как вы считаете, интеллигенция действительно вымирает?
═
– Да, и сейчас вопрос только в том, кто возьмет на себя ее роль в обществе. Как их будут называть, может быть, не так важно. Изменится костюм, не изменится роль. Знаете, это как в театре – роль все равно должна быть сыграна, кто бы ни уходил со сцены.
═
– В чем, по-вашему, функции интеллигенции, ее миссия?
═
– Главное, чтобы интеллигент не был во власти и не стремился к ней. Он всегда наблюдает и честно говорит о том, что он видит. Это наблюдатель. Он должен думать о будущем, не забывая о прошлом. Он живет для того и работает для того, чтобы народ, который он представляет, мог сохранять идентичность. Но то, что он делает, всегда должно быть только по велению сердца. Если то, что он говорит или делает, – стратегия сделать карьеру, то этот человек уже не интеллигент. В нем всегда должен быть элемент антисистемности, анархизма.
═
– Как бы вы все-таки определили интеллигента?
═
– Возможно, я сейчас буду рассуждать не как ученый, а как простой обыватель. Интеллигент – это тот, кто знает много вещей, которые ему не нужны. И интересуется он ими не потому, что должен, а потому, что любит это, не может без этого жить. Он ходит в театр, потому что любит, он читает стихи, потому что любит. Если он просто занимается чем-то в силу того, что это его профессия, он уже не интеллигент. Он интеллектуал, профессионал – все что угодно, но не интеллигент. Интеллигент – это ментальная болезнь. Мы не можем говорить о полуинтеллигентах, четвертьинтеллигентах, хотя в Польше есть такие понятия, мы их употребляем в шутку.
Мне понравилась точка зрения одного из докладчиков, что интеллигент – это тот, кто всегда находится между рынком и властью, он всегда занят тем, что невыгодно. Он не нужен ни экономике, ни государству, он в каком-то смысле инфантилен и всегда спрашивает, что, зачем и почему, причем делает это публично, всегда мечтает о невозможном.
═
– Как вы считаете, обязателен ли нонконформизм для интеллигента?
═
– Для той культурной традиции, в которой вырос и был воспитан я, это было обязательным, но не факт, что это остается актуальным для современности. Потом есть несколько вариантов конформизма. Конформизм может быть не только в отношении к власти или к какой-то конкретной политической ситуации, может быть и интеллектуальный конформизм, профессиональный.
═
– Кого бы вы назвали классическим образцом интеллигентности?
═
– Для меня это, безусловно, Дмитрий Сергеевич Лихачев. Мы были хорошо знакомы и гостили как-то у одного итальянского интеллектуала. Увидев на его стенах коллекцию русских икон, Лихачев точно назвал и атрибутировал каждую. Он знал все. Потом выглянул в окно, там стояла очень красивая лошадь, он спросил у итальянца, чья она. Тот ответил, что один богатый человек, который живет по соседству, держит ее, чтобы на ней ездили разные хорошие люди и почетные гости. Тогда Лихачев ответил ему, что животное в таком случае следует называть не «лошадь», а «кобыла», потому что у настоящей хорошей лошади должен быть только один наездник, он же хозяин.
Еще он говорил, хотя далеко не всем это нравилось: «Вы много рассуждаете о чудесах, но зачем они вам в нормальной жизни? Для чуда должно быть какое-то очень сильное давление, почти невыносимый прессинг, чудеса делаются только в этой ситуации. Когда я сидел в лагере, чудеса случались каждый день». Это потрясающе. Мне кажется, феномен русской интеллигенции – это и есть то чудо, которое всегда существовало благодаря такому давлению, благодаря ему она и возникла. А сам Лихачев был чистейшим интеллигентом, то, что я называю «правдивый интеллигент».
Мне известен был еще один настоящий интеллигент. Вряд ли кто-то из близко знавших Юрия Лотмана поспорит, что он по всем параметрам подходил под любое определение интеллигента, в какой бы системе знаний мы ни рассуждали об интеллигенции. Кстати, его притчу про старушку, которая каждый день ходила к морю с факелом и, не обращая внимания на упреки и насмешки, верила, что рано или поздно с божьей помощью море загорится, я бы назвал аллегорией миссии интеллигенции в обществе.
═
Ростов-на-Дону – Москва
