Мария Раевская
Леонид Мартынов любил поэтизировать такие темы, на которые писали в «Науке и жизни».
Дружеский шарж И. Игина
Со знаменитым поэтом Леонидом Мартыновым в этом году связаны две памятные даты. 9 мая отмечалось столетие со дня его рождения, а вчера исполнилось четверть века с момента смерти Леонида Николаевича. Мартынов скончался во сне 21 июня, в, как говорил Андрей Вознесенский, «тяжелый для сердца год взбесившегося активного солнца». Того самого солнца, которое мечтал обуздать лирический герой одного из известных стихотворений Леонида Николаевича:
«Да и странно, чтоб твое пылание / Так утихомирилось бы сразу: / Я-то знаю это состояние / Плазмы, что еще непостояннее / Твердых тел, и жидкости, и газа <┘>/ Я с тобою совладаю вскоре / Не затем, чтоб над земными нивами / Ты горело шапкою на воре, / А затем, чтоб сделать всех счастливыми! / Я, создатель новой энергетики, / По своей преобразуя воле / Этот мир страдания и боли, / Соберу пылающие цветики, / Отдыхая на магнитном поле; / Обуздаю древнего дракона я, / Усмирю его непостоянство / И возьму под власть свою законную / Искривленное / Пространство!»
Мартынов вообще любил поэтизировать такие темы, на которые писали в «Науке и жизни». В его стихотворениях интересуются тем, «Что делается / В механике, / И в химии, / И в биологии┘», рассуждают о судьбе древнего материка Гондваны, раскапывают завалы пепла в Помпее, а лучшей рифмой к «розе» выбирают «коррозию металла». Критики 1960-х, вдоволь наспорившись о поэзии Мартынова, примирительно объявили ее «романтической интерпретацией научных истин». И вправду, Леонид Николаевич на основе научной новости умел сотворить самодостаточную поэтическую конструкцию. Прочел, например, поэт в популярной брошюре, что «мать известного математика К.Гаусса видела невооруженным глазом фазы Венеры и некоторые спутники Юпитера», и стал не столько восхищаться сверхъестественным фактом, сколько упиваться созвучием слов: «Вслушайтесь: / «Мать / математика┘» <┘> Это не мистика, / не публицистика, / это – поэзия!»
Стихотворению «Мать математика» был посвящен подробный доклад Ирины Подгорной на Четвертых Мартыновских чтениях, состоявшихся на родине поэта, в Омске. Первая такая конференция прошла в 1983 г., и на ней тогда еще немало говорилось о вкладе Мартынова в освоение ленинской темы. Сегодня исследователи предпочитают обращать внимание на иные аспекты творчества Леонида Николаевича. Например, на то, что поэзия Мартынова в начале 50-х годов прозвучала как первая капель начинающейся литературной «оттепели» (доклад Мариэтты Чудаковой, профессора Литинститута им. А.М. Горького).
Целая секция чтений была отдана молодым ученым из Омского государственного университета имени Ф.М. Достоевского, которые анализировали «проблему героя», «философию природы» и смыслообразующую доминанту времени в лирике Мартынова. Другая секция была посвящена творчеству Леонида Николаевича в культурном пространстве Омска. На ней рассказывалось о неизвестных архивных документах, связанных с Мартыновым, предъявлялись проекты использования мартыновской поэзии на уроках по литературному краеведению, звучали опасения, что старые черты Омска, воспетые Леонидом Николаевичем, могут стереться из облика современного города, если их не оберегать.
А вот о самой важной – футуристической – традиции в поэзии Мартынова предпочли говорить не в «региональном», а в «глобальном» аспекте. («Региональный» аспект был исследован еще в 1980-е годы Сергеем Поварцовым, одним из ведущих литературоведов ОмГУ: он немало писал о том, как в 1919 г. в Омске побывал с гастролями знаменитый Давид Бурлюк, «раскаливший» своими концертами местную творческую молодежь. Вокруг местного поэта Антона Сорокина собрался кружок «мечтателей, фантастов, футуристов», как аттестовал эту публику Мартынов, сам деятельный член объединения.)
Профессор МГУ Владимир Новиков, земляк Мартынова, описал в докладе на пленарном заседании принципиальную особенность сходства поэзии Леонида Николаевича и великих футуристов – виртуозную организацию стиха. В поэзии Мартынова встречаются настоящие «футуристические» каскады рифм: «Ты / Не почитай / Себя стоящим / Только здесь вот, в сущем, / В настоящем, / А вообрази себя идущим / По границе прошлого с грядущим». Мартынов мог заставить заиграть внутреннюю форму слова, перебирая звуками, как струнами: «Вода / Благоволила / Литься! / Она / Блистала / Столь чиста┘», «И тебя / Я не виню. / Ты проста. / Так относится к огню / Темнота. / Так относится костер / К темноте, / Так относится простор / К тесноте┘»«Из смиренья не пишутся стихотворенья, / И нельзя их писать ни на чье усмотренье. / Говорят, что их можно писать из презренья. / Нет! Диктует их только прозренье». Чуткий слух и неравнодушная зоркость Мартынова и помогли превратить в поэзию научный феномен – невероятные возможности зрения матери математика Гаусса.
Омск–Москва
