Естественнонаучная реформация

Итак, образовали Министерство науки и образования Российской Федерации. Это радует. Все-таки не задвинули науку, как задвинули департамент Швыдкого, в разряд третьего никому не интересного уровня, в эти самые, в агентства. Чего-то, значит, от этой науки ждут. Там, во властях.

Вот, правда, не совсем понятно, чего именно ждут. Наверное, министерство, курирующее науку, у нас реформировали чаще, чем все остальные, – правда, без особого влияния на конечный результат. Вспомним.

Сначала при советской власти был ГКНТ – Государственный комитет по науке и технике, серьезное было ведомство. При Горбачеве его сменили на ведомство менее серьезное, но с теми же людьми под названием ГКНВШ (Госкомитет по науке и высшей школе), а после путча в 1991 году, в октябре месяце, при том же кадровом составе комитет превратили в министерство. Несколько месяцев оно, как и сейчас, объединяло науку вместе с высшим образованием, однако эта попытка объединить по западному примеру исследовательские учреждения с университетами оказалась бесплодной. Ректоры возроптали, им совсем не улыбалась мысль сидеть под единой бухгалтерией с исследовательскими институтами, и в конце концов Борис Ельцин с извинениями сообщил тогдашнему министру науки Борису Салтыкову, что давление велико и он вынужден образование у него отнять. Министр, по нашим сведениям, отнюдь не загоревал.

Наука тогда страдала, умирала тогда наука в России, о соединении ее с образованием слишком рано было задумываться. Борис Салтыков, по оценке тогдашнего главного редактора журнала Nature Джона Мэддокса, «самый интеллигентный из российских министров», взялся за дело рьяно. Точней, разумно. Это с его подачи в Россию пришел Джордж Сорос с его Международным научным фондом, который, к сожалению, международным так и не стал. Это с его подачи примерно в то же самое время был создан Российский фонд фундаментальных исследований с точно такой же, как и у Сороса, независимой экспертизой. Многочисленные наши ученые, не имеющие возможности уехать за границу, перестали рыдать от беспомощности и принялись изучать непростую науку написания аппликаций – заявок на гранты. Российская академия наук взвыла, у нее появился могущественный конкурент, претендующий на свою долю бюджетного пирога. Началась война между министерством и академией, причем министр, человек, как уже было сказано, самый из министров интеллигентный, воевать вовсе не собирался, а, напротив, изо всех сил перед академией расшаркивался, позиций своих, впрочем, ничуть не сдавая.

На чем и сгорел. Он продержался долго, дольше, чем все из министров первого ельцинского призыва, однако в 1996-м под мощным давлением президента РАН Юрия Осипова был смещен. На том, собственно, и кончилась война между министерством и академией. К сожалению, комментариев по этому поводу у Бориса Салтыкова корреспонденту «НГ» получить не удалось – Борису Георгиевичу надоело быть козлом отпущения и служить для академиков красной тряпкой, он наотрез отказывается давать какие бы то ни было интервью по научным поводам, и его можно понять. Для академиков сегодня есть два имени для постоянных проклятий – Гайдар и Салтыков. Их постоянно поминают в РАН по поводу и без повода, хотя оба этих имени давным-давно ушли в прошлое.

После падения Салтыкова в Министерстве науки началась настоящая чехарда. То его преобразовывали в комитет, то есть отлучали от сидения в кабинете министров, то возвращали обратно, министры менялись с частотой смены носков у больного потливостью ног (см. прилагаемую к тексту таблицу). Запомнился министр Владимир Булгак, решивший по примеру Салтыкова реформировать академию, – тот разразился решительными заявлениями, но потом очень быстро сгинул неизвестно куда.

Последние годы Министерство науки было слито с Министерством промышленности, и многие считали это концом российской науки, поскольку наука с ее микробюджетом имела все шансы раствориться в куда более серьезных проблемах промышленности.

Академик Владимир Фортов, один из бывших министров науки, а теперь возглавляющий академический департамент по энергетике, считает, что этот опыт слияния был неудачным, и возлагает большие надежды на новое слияние – образования и науки. В разговоре с корреспондентом «НГ» он напомнил, что такая связка довольно обычна для стран Запада.

«Главное здесь – финансы, – подчеркивает он. – У нас много говорят о необходимости повышения финансирования образования и науки, но на самом деле ничего в этом смысле мы пока что не видим. Но, во всяком случае, мне эта конструкция нравится больше, чем та, которая была раньше».

На самом деле кроме финансов большую роль играет и личность человека, занявшего сегодня кресло научного министра – Андрея Фурсенко (с ударением на первый слог). Бывший замдиректора ленинградского Физтеха, сын академика, он, по общему мнению, хорошо разбирается в проблемах сегодняшней российской науки и вполне способен реформировать ее, если такая реформация вообще возможна. Очень возможно, что он представляет собой улучшенный, то есть более решительный вариант Бориса Салтыкова. Что у него получится в результате, бог весть. Он вряд ли будет уничтожать академию, как того боятся лидеры этой непонятной организации, но, похоже, настроен сделать ее более понятной. На сегодня, припомним, она потребляет примерно треть российского научного бюджета, причем практически неподконтрольно не проявляя энтузиазма ни в получении заказов от государства, ни как бы то ни было отчитываться перед ним – то есть получая, по выражению академика Арцимовича, удовольствие за государственный счет. Удовольствие стоимостью почти в полсотни миллиардов рублей в год.