Ада Горбачева - Игорь Витальевич, ваша должность главного детского онколога Минздрава, само существование Института детской онкологии и гематологии свидетельствуют о том, что детей со злокачественными заболеваниями достаточно много...
- Заболеваемость детей злокачественными болезнями, конечно, гораздо меньше, чем у взрослых, - всего 4,5 тыс. на 100 тыс. детского населения. Однако это официальные данные, во всех регионах России отмечается недоучет детей с онкологическими заболеваниями. Еще 5-8 лет назад такие болезни были абсолютно фатальными. Можно было говорить только о продлении жизни. Сейчас речь идет уже об излечении. Выживаемость детей с любыми злокачественными опухолями в среднем составляет 55-60%.
В основном злокачественные новообразования у детей носят врожденный характер и связаны с тем, что перенесли когда-то их родители, в каких условиях они жили, подвергались ли радиационному, химическому влиянию. В последнее время поступает достаточно много детей с радиоиндуцированным раком щитовидной железы. Это дети тех, кто попал в зону радиационного облака после чернобыльской аварии. При этом родители таких пациентов чаще всего относительно здоровы. В России, как и во всем мире, за 10 лет количество онкологических заболеваний у детей выросло примерно на 20%.
- Чем объясняется этот рост?
- С одной стороны, ухудшением экологии, с другой - улучшением методов обследования. Таких причин рака, как курение, серьезные травмы, у детей не бывает. В отличие от взрослых у детей чаще всего встречаются опухоли низкодифференцированные, саркоматозные. Эти опухоли хорошо поддаются химиотерапии, лучевому лечению. К операциям у детей прибегают реже, чем у взрослых. Основной метод - полихимиотерапия, в ряде случаев прибегают к высокодозной полихимиотерапии, возможно, с пересадкой костного мозга.
Среди наших пациентов уже есть небольшая армия тех, что выросли, трудятся, вступили в брак и сами имеют детей. В 1976 г. известный американский ученый Дональд Пинкель говорил, что тому, кто будет утверждать, что лейкоз у детей излечим, - место в желтом доме. Сейчас при остром лимфобластном лейкозе излечиваются до 80% больных, при миелобластном - 40%. В этом направлении проводятся исследования нашим институтом, несколькими отделениями детской онкологии в России совместно с детским онкологическим отделением американского Лос-Анджелесского университета.
- Есть разница в уровне достижений российской и американской, европейской, японской детской онкологии?
- В плане научных и практических достижений разница только в одном - в финансировании исследований. Если финансирование нашей науки находится на сегодняшний день на нуле, то, например, бюджетное (подчеркиваю это) финансирование Лос-Анджелесского отделения детской онкологии - небольшого, всего 25 коек, - 11 миллионов долларов в год.
- А у вас?
- Деньги перечисляются только на зарплату, на лечение больных, а на научные изыскания - практически ничего. Все научные тематики ведутся бесплатно. И тем не менее успехи в лечении, о которых я говорил, достигаются на основе именно научных исследований. Конечно, мы получаем некоторые гранты. Отделению реабилитации помогает Фонд Сороса, клиническим подразделениям - московское правительство, хотя НИИ детской онкологии и гематологии - федеральный институт.
- Разве в отделении реабилитации тоже ведутся научные исследования?
- Все подразделения нашего института занимаются научной работой. А реабилитация требует серьезного научного подхода. После перенесенного тяжелого заболевания, тяжелого противоракового лечения у ребенка страдают все жизненно важные органы. Ведь химиопрепараты, которые приходится вводить, - это в основе своей яды, уничтожающие злокачественные клетки, но воздействующие и на здоровые. Лучевое лечение своим названием говорит само за себя. Хирургические операции тоже тяжелые. Пребывание в онкологическом стационаре, часто длительное, не может не отразиться на психике. Ребенок оторван от семьи, от школы, от сверстников, чаще всего прикован к постели. Он видит своих плачущих родителей, понимает, что с ним происходит, узнает и о смертях в отделении, как бы мы ни старались это скрыть. После болезни ребенок становится аутичен, замыкается в себе. Ему требуется физическое и психическое восстановление, научные методы которого разрабатываются в отделении реабилитации.
- Каковы ближайшие перспективы?
- Я бы выделил перспективы научные и практические. Как главный детский онколог начну с практики. В России сейчас около двадцати детских онкологических отделений, разных и по мощности, и по квалификации врачей, и по оснащению. Несколько крупных центров: в Петербурге, в Екатеринбурге, в Ростове-на-Дону, в Нижнем Новгороде, во Владивостоке. Нужно, чтобы они получили официальный статус государственных межтерриториальных центров. Это улучшит их финансирование, они смогут получать средства и из федерального, и из местного бюджетов. Нужно принять серьезную федеральную программу по детской онкологии.
Что касается собственно научных исследований, то, если финансирование останется на прежнем уровне, трудно ожидать каких-то запланированных прорывов. Хотя вопреки всем трудностям открытия все-таки совершаются. Одно из главных направлений, за которым будущее в онкологии, - трансплантология, в детской онкологии - трансплантация костного мозга. Наш институт занимается отработкой неродственной трансплантации костного мозга плюс трансплантации стволовых клеток. Из стволовой клетки в процессе развития происходят все остальные клетки организма.
В 1991 году в Институте детской онкологии и гематологии было открыто отделение трансплантации костного мозга - первое в стране, которая еще называлась Советским Союзом, и через месяц после открытия произведена первая в стране пересадка костного мозга.
Парадокс, но через 13 лет - в нынешнем году - премию "Призвание" присудили именно за трансплантацию костного мозга в детской онкологической практике как за новацию, что выглядело, мягко говоря, насмешкой над реальностью. Всем детским онкологам хорошо известно, что такая операция впервые в стране сделана вовсе не тем человеком, которому присудили премию. Еще в 1991 году она была выполнена под руководством академика Льва Дурнова, корифея отечественной детской онкологии. Большинство ведущих детских онкологов России и СНГ - его ученики. 14-летний мальчик из Воронежа, первый пациент, перенесший трансплантацию костного мозга, сейчас взрослый человек, женат и, наверно, не случайно выбрал профессию медика - работает медбратом. В Республиканской детской больнице такая операция была сделана позднее.
Недавно мне как главному детскому онкологу России поступило официальное предложение представить кого-то из ведущих детских онкологов на ежегодную национальную премию "Призвание". Признаться, это предложение поставило меня в тупик. Неясно, кого же при такой ситуации представлять на премию и есть ли смысл вообще кого-то представлять: может быть, вопрос решается заранее по неизвестным медицинской общественности соображениям.
Кроме трансплантации костного мозга и стволовых клеток, важнейшее направление исследований - совершенствование препаратов для химиотерапии. Они должны стать менее токсичными. В составе Онкологического научного центра есть Институт канцерогенеза, Институт экспериментальной онкологии и терапии опухолей. Сейчас там создано четыре новых противоопухолевых препарата. Но будущее онкологии - за иммунологической, генетической, молекулярно-генетической диагностикой. Совместно с Институтом физики РАН проводятся экспериментальные работы по применению микрочипов в онкологии. Это генная инженерия, лечение больных можно программировать на генетическом уровне. Использование биологических микрочипов для диагностики позволяет изменять генные структуры, внедряться в иммунологические процессы. Может быть, уже через год микрочипирование придет в нашу клинику.
