Реформировать нельзя консервировать

По коридорам и комнатам учреждений Российской академии наук пробежала очередная волна будоражащих слухов о том, что правительство наконец решило серьезно заняться реформой российской науки. Основная масса научных сотрудников реагирует на слухи просто: как бы не сократили. Но есть и такие, кто относится к этому по-другому. Они всерьез озабочены судьбами российской науки и осознают необходимость реформ, правда, с некоторой поправкой на возраст. Автору довелось слышать из их уст буквально следующее: "Хорошо, когда реформы проводятся, когда тебе сорок, но когда за пятьдесят┘" Почему же необходима реформа российской науки?

Ответ на этот вопрос так же прост, как и краток. Реформа необходима, потому что случилась вторая русская революция. Не стало Советского Союза, и на карте мира вновь появилась Россия, которая тяжело и мучительно, нервно и истерически, почти не желая этого, на грани срыва, прощается со своим тоталитарным прошлым.

Наука в дореволюционной России была устроена по образу и подобию европейской, существуя естественным образом в университетах, где русские профессора учили студентов тому, чему надо, и тому, чему бы не стоило учить ни под каким соусом, иначе бы российские студенты XIX столетия не стали бы злыми детьми из гумилевской эпиграммы: "Не царское Село - к несчастью, / А Детское село - ей-ей. / Что лучше: быть царей под властью / Иль быть забавой злых детей?" Эти-то злые дети и создали советское государство, оказавшееся на удивление последовательной реализацией коммунистической утопии. Очевидно, что в мире реализованной утопии идеалом могут быть только великие стройки - "пирамиды". Тогда и задача великой советской науки была соответствующей - совершать великие открытия на благо этих строек. Вся система Академии наук СССР, созданная тоталитарным государством, была направлена на создание "замечательных коллективов ученых", предназначенных для решения прежде всего грандиозных задач по строительству великих "пирамид".

Более того, академические институты, собравшие эти коллективы, оказались феодальными хозяйствами, во главе которых стояли феодалы советской закалки со всей своей дворней, включающей, как водится, людей, разных по таланту, независимости суждений и холопской преданности. Если во главе академического института воцарялся барин-гений, то тогда получался Институт физических проблем, или Институт химической физики, или Физико-технический им. Иоффе, или Институт ядерной физики СО РАН (Герш Ицкович Будкер даже называл свое хозяйство колхозом). Если же, что в годы застоя случалось намного чаще, во главе вставал барин-посредственность, то получался второразрядный академический институт.

В этой системе все оказалось перевернутым с ног на голову: основная образовательная функция науки была отодвинута, а ее заветным устремлением стала "улыбка познания┘ на счастливом лице дурака".

И, как ни удивительно, до сих пор она практически не изменилась, несмотря на все перипетии, вызванные развалом СССР и созданием нового Российского государства. И если целью молодой России является создание государства, в котором существуют реальная экономическая свобода и гражданское общество, российско-советская наука, конечно же, нуждается в радикальном реформировании, в выходе ее из полуфеодального существования и возврате к изначальному и принятому во всем мире состоянию, когда во главе угла стоит, повторюсь еще раз, критическая и образовательная функция науки.

И совершенно очевидно, что сейчас подобную реформу провести невозможно.

Что необходимо, чтобы провести успешную реформу? Первое: ясная политическая воля Власти. Второе: дружная команда профессионалов. Третье: вера народных масс. И самое главное, чтобы все эти три компоненты совпали во времени, хотя бы ненадолго.

Пример такой успешной реформы - гайдаровская реформа. И как раз в момент ее проведения был шанс реформировать и российскую науку. Но, увы, он был упущен. Сейчас этого шанса нет и в помине. Потому что отсутствует отчетливая и ясная политическая воля Власти. Вместо дружной команды профессионалов - обиженная на новые времена, сильно постаревшая и так и не забывшая свое замечательное советское прошлое команда академиков. Вместо верящих в необходимость и успех реформы научных сотрудников - огромная армия служащих академических учреждений, настроенных не менее агрессивно против каких-либо реформ, чем их старшие братья-академики.

В результате мы имеем то, что имеем. Какие-то комиссии правительства по оптимизации бюджетных расходов. Нервная реакция академиков. Не менее нервная - остальной научной общественности. И бесконечные дискуссии о величии и ничтожестве российской науки. Ничего хорошего в этом нет, так как вся эта суета бьет в первую очередь по тем, кто еще ставит эксперименты, решает уравнения и учит студентов и аспирантов, сильно отвлекая их от дела.

Но и ничего плохого, а тем более апокалиптического, я в этом тоже не вижу. Более того, в современном положении нашей науки есть одно положительное и, на мой взгляд, решающее обстоятельство, которое уже не отменить никакими реформами или контрреформами: нет больше железного занавеса. И российская наука, пусть и стоящая на голове, стала составной частью мировой науки, интегрировалась в нее и занимает в ней далеко не последнее место, как бы ее ни хоронили разного рода кликуши и ни хвалило академическое начальство.

Поэтому рано или поздно стихия научной жизни мирового сообщества заставит, не важно как, настроиться и нашу науку на нормальный мировой лад. Еще важнее другое - именно включенность российской науки в мировую позволяет молодому талантливому человеку искать свое место не только в учреждениях РАН, Минобразования и Минпромнауки с их полуфеодальной атмосферой, но и по всему миру. Ведь дело не в том, умрет или не умрет российская наука. Конечно, не умрет. И даже не в том, есть ли будущее у России. Конечно, оно есть. Дело в том, найдут или нет свое место в этом мире наши дети. Не важно где: в отечестве, в Новой Зеландии или на Марсе┘ Если там существует жизнь.

Новосибирск