Владимир Покровский Неприятно сознавать, но от обезьян, что бы мы там ни говорили, пахнет намного приятнее, чем от нас, только мы этого не чувствуем. Во всяком случае, наше обоняние значительно хуже. Мало того, что об этом говорят результаты исследований группы генетиков из Института эволюционной биологии Макса Планка в Германии и Вейцмановского института в Израиле, так это, если подумать, ясно и без всякой науки - например, таможенники в поисках взрывчатки или наркотиков пользуются услугами собак, а сами лично ни к чему не принюхиваются.
В человеческом геноме, равно как и в геноме любого другого млекопитающего, содержится порядка тысячи генов, отвечающих за обоняние. Только вот беда - у нас больше половины этих генов выключено, а у мыши, например, выключено только 20%. Вышеупомянутая группа генетиков как раз и решила проверить, является ли проблема слабого нюха общей для всех приматов или это недостаток, присущий только царям природы (нам то есть).
Они вот что сделали - секвенировали (то есть выделили, идентифицировали) одни и те же пятьдесят нюхательных генов, взятых от двух людей, двух горилл, двух орангутангов и двух макак. В геномах этого Ноева микроковчега они искали мутации, которые не дадут генам работать. Там так - сначала пробирки, реактивы, микроскопы, компьютеры, белые халаты, а на выходе длинные тексты из четырех букв (A, C, T и G), представляющие собой техническое задание по строительству того или иного белка. Как и ожидалось, у людей 54% генов не работали. Среди прочих участников эксперимента процент генов-прогульщиков варьировался от 28 до 36%.
То есть уже на этой фазе исследований можно было сказать - для приматов проблемы нюха почти не существует. Она чуть серьезнее, чем у мышей. Это только мы, слишком умные, из рук вон плохо воспринимаем обонятельную информацию. А когда ученые расположили найденные мутации в генеалогическом порядке, то есть привязали их к эволюционному древу приматов, то выяснилось, что проблемы с обонянием в той эволюционной ветви, которая ведет к гомо сапиенс, нарастали в четыре раза быстрее, чем в других ветках. Почему - непонятно.
Йоав Джилад, один из руководителей группы, представляющий германскую ветвь исследования, считает, что обонятельная "генетическая эрозия" поразила людей из-за их страсти к кулинарии. Научившись разжигать костры, они стали поджаривать пищу, в результате чего многие токсины, которых следует избегать млекопитающему, при высокой температуре распадались. За многие тысячи лет эта привычка к подогреванию привела к тому, что людям стало безразлично, есть в их еде вышеуказанные токсины или нет; соответственно нюхательные гены выключились из дарвиновского отбора - эволюции стало наплевать, пахнет тот токсин или не пахнет. И обонятельные гены выродились больше чем наполовину.
С доктором Джиладом согласны не все. Это и понятно. Если ты получил некий научный результат, который можно проверить, тут уж ничего не поделаешь - это уже установленный факт. А вот если ты попробуешь его интерпретировать, тут с тобой можно и поспорить. Скажем, Ребекка Канн из Гавайского университета с Йоавом Джиладом не согласна. По ее мнению, токсины тут совсем ни при чем. Большинство их сконцентрировано в тех частях еды, которая в процессе приготовления заранее удаляется. Г-жа Канн подозревает, что нюхательной эрозии мы обязаны причинам более социального порядка. Таким, например, как появление сельского хозяйства. Грубо говоря, квартирный вопрос нас испортил. Как только у людей появились поля, вынудившие их вести оседлый образ жизни, они стали ютиться под крышами в хижинах, концентрируясь во множестве в очень ограниченном пространстве. Воздух там застаивался, и запах, исходящий от соплеменников, доходил до уровня малопереносимой вони - люди к ней привыкали, не замечали, и обоняние ухудшалось.
Тут тоже можно поспорить - лисы и кроты живут в норах, и ничего. А уж как пахнут козлы, даже нашему половинному обонянию не вынести. Так что вопрос "почему" остается пока открытым.
Дарья Гармоненко