Андрей Ваганов В Москве на базе Российской академии государственной службы при президенте РФ (РАГС) состоялась международная научная конференция "Наука и науковедение в условиях социально-экономических реформ". Устроители этого форума науковедов - Институт истории естествознания и техники имени С.И. Вавилова РАН, РАГС, Российский гуманитарный научный фонд, институт "Открытое общество" (Фонд Сороса), Академия менеджмента и рынка - предложили вниманию участников четыре тематических симпозиума: "Основы научно-технической политики современной России", "Инновационная политика и новые формы организации науки", "Наука и образование: кризис или начало возрождения?", "Роль и задачи науковедения в современных условиях".
Как это ни парадоксально, но в стране, которая всегда гордилась и продолжает гордиться до сих пор мощнейшим научным потенциалом, науковеды (то есть люди, профессионально изучающие закономерности развития науки и накопления научного знания) почти всегда чувствовали себя маргиналами научного сообщества. Достаточно сказать, что лишь три года назад начал выходить первый и единственный пока журнал, занимающийся вопросами саморефлексии науки, - "Науковедение". Не случайно, что Эдуард Мирский (Институт системного анализа РАН) призвал своих коллег-науковедов: "Нам надо считать, что мы все-таки занимаемся наукой". А пока, по его мнению, "науковедение считают некой псевдонаукой, которая дает те или иные рекомендации начальству".
Другой участник конференции, Юрий Грановский (Центр ИСТИНА), причину такого плачевного состояния видит в том, что "азиатской экономике наука не нужна". Азиатский способ производства прост: власть рождает богатство.
Науковедческий анализ происходящих в российской науке перемен как никогда актуален именно сегодня. Так, на наших глазах идет полным ходом создание новой научной державы, которая называется Европа. Временные рамки такому беспрецедентному научному строительству определены очень жесткие - 3-4 пятилетки... В итоге 80% европейских исследований должны быть объединены (сейчас таковых 5%). Бюджет этой объединенной европейской науки составит 800 млрд. евро.
Впрочем, идеализировать европейский проект, по-видимому, не стоит. Бывший министр науки и технической политики РФ, а сейчас - президент Российского дома "Международного научно-технического сотрудничества" Борис Салтыков считает, что кончился "золотой век" науки вообще, во всем мире, еще в 70-е годы прошлого столетия. "Пришло время прагматизма, меркантилизма, цинизма... Наука низведена до одной из отраслей народного хозяйства, которая просит деньги у государства".
По мнению Салтыкова, российская наука как система потеряла два важных свойства: самоидентификацию и самоорганизацию. А в результате - 10-15 тысяч постоянно живущих за границей российских ученых и столько же тех, кто живет в режиме так называемой шаттл-мигрейшн - между Россией и заграницей (и неизвестно, где задерживается дольше). Кстати, это то самое количество активных ученых, которое показывают и конкурсы Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ). "Новая наука отъехала", - констатировал Борис Салтыков.
Возможно, именно нынешнему положению и перспективам развития грантовой (конкурсной) системы распределения финансирования в науке были посвящены самые фактурные, конкретные и интересные доклады на конференции.
Директор Российского фонда технологического развития Андрей Фонотов отметил, что в 2001 году 27% всех средств на науку прошло через фонды. И в то же время они чуть было не были закрыты в начале 2002 года. "Позиция Минэкономики - все само прорастет, - считает Фонотов. - Не прорастет. США вложили миллиарды долларов в развитие вычислительных машин во время Второй мировой войны, а уже потом появились знаменитые сейчас IT-компании: Хьюлетт-Паккард, Интел, Майкрософт┘ Везде сначало было государство".
У нас этим государством не пахнет, а если и пахнет, то как-то неаппетитно.
"По Бюджетному кодексу нельзя финансировать научные фонды напрямую, так же как и Российская академия наук не может быть бюджетополучателем, - подчеркнул уже цитировавшийся выше Борис Салтыков. - Нет игрока на верхнем поле игры, который отстаивал бы интересы науки". Такого и в самом деле никогда не было: в сегодняшнем российском правительстве отсутствует вице-премьер, отвечающий за науку.
Между тем, как отметил в своем докладе Андрей Фонотов, "наличие фундаментальной науки позволяет снимать сливки с новых рынков: килограмм нефти стоит 20 долларов, килограмм хорошего самолета - 1000 долларов". Но в России мы имеем совсем другую ситуацию. Налоговый кодекс: всех уровнять в правах и со всех спрашивать одинаково. 17% была ставка налога для предприятий, участвующих в инновационной деятельности; для остальных - 24%. И снижение ставки привело к снижению инвестиций. В отрасли, производящей программное обеспечение, единый социальный налог стал чистым разорением, ведь там доля зарплаты доходит до 80% (в нефтянке - 15-20%).
Очевидно, что фонды - это совершенно другая парадигма существования науки, а не просто инструмент в руках государства. В США, например, средний научный грант - 150 тыс. долларов на небольшую группу. (Для сравнения: средний размер гранта РФФИ - 149 тыс. рублей, Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) - 100 тыс.)
Любопытно, однако, как суровые реалии российской действительности сказываются на самосознании самих ученых. Очень интересные результаты на эту тему представила в своем докладе Елена Мирская (Институт истории естествознания и техники РАН). Исследование проводилось в 1996, 1998 и 2001 годах в элитных институтах Российской академии наук.
Гранты изменили стратификационную структуру науки - теперь уже нет должностной иерархии; научные сотрудники получили больше привилегий, чем руководители подразделений. Сегодня в большей мере востребован (и оплачивается) реальный научный потенциал ученых, а не положение в административной иерархии. Но при этом в 2001 году позитивно относились к грантам 58%, негативно 42%. И, что уже совсем удивительно, одна треть руководителей грантовых коллективов негативно относятся к грантам. Большая часть от них предлагают уменьшить долю конкурсного финансирования, передать эти деньги в институты и распределять, как раньше, по-собесовски.
Эти выводы находят подтверждение и в эмпирических исследованиях состояния научного сообщества в провинции. Юрий Плюснин (Томский научный центр РАН), например, привел еще более впечатляющие данные: 60% опрошенных им ученых ТНЦ РАН считают, что фонды выполняют лишь функцию ситуативного выживания в науке; 12% считают, что фонды не нужны вообще.
С другой стороны, удивляться тут нечему: извращенный "азиатский способ производства" не мог не оставить следов и в менталитете научного сообщества.
Кстати, Владимир Минин (РФФИ) подробно остановился на возрастной структуре российской науки, проанализированной на основе базы данных конкурсов РФФИ. Кривая распределения руководителей грантовых проектов по возрастам более или менее нормальная; кривая исполнителей имеет явный провал в наиболее продуктивных возрастах. Причем динамика провала начинается с 1994 года, когда стала падать численность в наиболее продуктивных возрастах. "Профессия ученого становится все менее привлекательной, - считает Владимир Минин. - Доля докторов наук до 30 лет упала в 15 раз".
"Гранты действительно не решают очень многих проблем развития науки в стране: инфраструктура, кадровая проблема, на основе грантов не может нормально развиваться информарий науки: библиотеки, музеи, коллекции, - резюмировал заместитель председателя Совета РГНФ, главный редактор журнала "Науковедение" Евгений Семенов. - Гранты наиболее эффективны применительно к малым формам науки. Но они стимулируют проектную форму организации науки. Вневедомственность здесь принципиально важна. Строго говоря, сейчас в России грантов и научных фондов не существует, сегодня они - государственные учреждения".
Однако, по мнению Евгения Семенова, суть политики президента РФ - прагматизм и эффективность. В том числе и в отношении отлично себя зарекомендовавшей грантовой системы в науке. "Возможно, реализация этой программы отложена на второй президентский срок", - выразил осторожную надежду Семенов. А что еще остается делать?..
