Владимир Покровский Читатель, который хотя бы от случая к случаю интересуется новинками отечественной и мировой науки, вероятно, наслышан о так называемых биочипах, одном из главнейших биологических открытий российской науки последнего времени. Это что-то вроде набора сотен и тысяч "микропробирок", точнее, гелевых капель, фиксированных на стеклянной пластинке и объемом в одну миллионную миллилитра. Каждая из капель заполнена особым реактивом. На биочип наносят исследуемый материал. В тех "микропробирках", где произошло взаимодействие реактива с препаратом, наблюдается специфическое свечение. Свечение всех микропробирок биочипа регистрируется специально разработанным в России микроскопом и обрабатывается компьютером. По результатам свечения отдельных микропробирок можно судить, что представляет собой исследуемый препарат.
Биочип можно заправить ДНК болезнетворных бактерий и вирусов для обнаружения этих патогенов в окружающей среде или у пациента в крови, слюне и других образцах. Это дает в руки врачей быстрый, надежный и дешевый способ обследования больного. В ячейки биочипа можно поместить многие другие зонды для решения самых разнообразных задач - возможности здесь поистине неисчерпаемы.
Гонка за приоритетом
Примерно в то же самое время эта же идея родилась и на Западе, в фирме "Аффиметрикс". Однако российский приоритет был заявлен публикацией в 1989 г. статьи на английском языке в международном журнале, то есть на два года раньше, чем "Аффиметрикс" заявил о своей версии биочипа.
"Идея биочипа родилась в рамках российской программы "Геном человека", - рассказывает директор Института молекулярной биологии им. В.А. Энгельгардта РАН академик Андрей Мирзабеков. - Поначалу у нас все шло очень хорошо - выделялись необходимые финансы, активно разрабатывались биочипы┘ пока в 1991 году не наступил крах. Бюджетные поступления практически прекратились, и мы кое-как перебивались на небольшую помощь, предоставляемую Министерством энергетики США и президентом частной фирмы "Аффиметрикс", с которым, кстати сказать, у нас сохранились хорошие отношения. В 1993 году нас неожиданно посетил директор биологического отдела Аргоннской национальной лаборатории Министерства энергетики США и предложил мне одному или с парой моих сотрудников перебраться к нему для продолжения наших работ. Возможно, я принял бы его предложение, если бы не был директором института и не отвечал бы за судьбу большого коллектива, так что в моем случае отъезд был морально неприемлем. И тогда я сделал контрпредложение - создать совместную лабораторию".
Структура, предложенная Мирзабековым, была совершенно уникальной. Формула ее сводилась к следующему: деньги в США добываются Мирзабековым, работу проводят главным образом российские ученые, часть лаборатории находится в Аргонне, часть - в ИМБ РАН, причем сотрудники посещают США "вахтовым" методом, кто на полгода, кто на три месяца, кто, как было в паре случаев, на целых два года - словом, пока не закончат проводимое ими конкретное исследование.
Идея поначалу ошеломила аргоннцев, и нельзя сказать, что понравилась, тем более что возникли некоторые юридические трудности (действующего директора российского института нельзя было взять на постоянную работу в штат Аргоннской лаборатории, а на этом директор ИМБ категорически настаивал, ибо статус штатного сотрудника Аргонна давал ему доступ к финансовым источникам, которые иначе были недоступны). В конечном счете удалось найти вариант, при котором Мирзабеков и сохранял пост директора ИМБ, и включался в штат Аргоннской лаборатории. Была достигнута также договоренность, защищающая права Института молекулярной биологии на разрабатываемые совместно технологии и патенты.
В первый год Мирзабекову выделили на создание лаборатории 100 тыс. долл. В дальнейшем лаборатория должна была работать на те деньги, которые он сам же и будет изыскивать. Понятно, что на 100 тыс. лаборатория в США прожить не может. Но именно так устроена в США наука - ты получаешь оклад, а остальные деньги должен изыскать сам. Именно этим и занялся Мирзабеков на первых порах.
"Это было очень тяжелое время, - рассказывает он. - Мы ездили повсюду, где только можно достать деньги. Велись долгие переговоры с Министерством энергетики США, потом вышли на агентство, которое финансирует перспективные оборонные исследования, - Defence Advanced Research Project Agency (DARPA), а потом завязали контакты с фирмами "Моторола" и "Паккард". Их заинтересовали наши предложения, и по соглашению между компаниями и Аргонном мы стали получать очень серьезное финансирование".
От любви до ненависти
Для лаборатории в АНЛ, названной Центром биочиповых технологий, началось счастливое время. Исследования проводились одно за другим, множились публикации, патенты, часть денег уходила в ИМБ РАН в виде оборудования и реактивов. "Вахтовый" метод работал как часы и приносил ощутимую пользу - новые идеи обдумывались, разрабатывались и опробовались экспериментально дома, в России, а завершающие этапы проводились уже в США.
Начало трансформироваться само понятие научного института. Армейское разделение на отделения, отделы, сектора и лаборатории перестало работать, это позволило Мирзабекову приглашать исследователей из любого подразделения своего института, из любого другого института нужных в данном конкретном исследовании специалистов на выполнение разовой работы.
А вот дальше начались неприятности, которые в конечном счете и привели к тому, что после шести лет совместной работы контракт с Аргонном не был продлен. Сначала "Моторола", испытывая серьезные трудности, прекратила финансирование работ по биочипам в Аргонне, а затем и у себя на фирме. Проблемы начались и в DARPA, когда научная часть разработки биочипов была успешно завершена и пришло время заняться их внедрением.
Что произошло в действительности, понять трудно. Сам Мирзабеков считает, что прекращение контракта было следствием того, что наши ученые на американские деньги создали биочипы, позволяющие менее чем за час регистрировать патогены типа сибирской язвы, которые уже давно относятся к ведомству биологического оружия.
У руководителей АНЛ - другая версия. Они предложили Мирзабекову перебраться окончательно в США, он отказался, и это дало повод не возобновлять контракт.
"Очень скоро и "Моторола", и "Паккард", и Аргонн перестали видеть в нас научную лабораторию, - говорит Мирзабеков. - После того как в Аргонн были перенесены российские биочиповые технологии, мы стали для них чем-то вроде обслуживающей группы по производству биочипов и решению частных, чисто технических вопросов. Занятия собственно наукой не приветствовались".
Расстались тяжело, под конец почти с криминалом.
"Произошла странная вещь, - рассказывает Андрей Мирзабеков. - Согласно контракту, заключенному с "Моторолой", эта корпорация могла в любой момент прекратить сотрудничество, предупредив нас об этом за шесть месяцев. Когда дело дошло до разрыва, соответствующее уведомление было выслано в Аргонн и там┘ затерялось. Мы продолжали работу, не подозревая о том, что деньги на нее уже не выделяются. Потом меня вдруг вызывает к себе директор Аргоннской лаборатории и говорит, что возглавляемый мной Центр биочипов растратил ни много ни мало - 600 тысяч долларов! Директор просто не знал, что делать. Я уже приготовился познакомиться с американской тюрьмой, но потом все-таки разобрались, ведь в конце концов мы не крали эти деньги, а выполняли на них дорогостоящие исследования! "Моторола" согласилась купить результаты наших шестимесячных исследований за 600 тысяч. На том мы расстались".
Внутренний раскол
Проблемы были не только во взаимоотношениях Аргонна и лаборатории Мирзабекова.
"С самого начала, - говорит Мирзабеков, - мы установили правило: в нашем Аргоннском центре биочипов трудятся только ученые, остающиеся гражданами России и постоянно работающие в России. Эту позицию тогда поддерживала и администрация АНЛ, считая, что ее задачей является сотрудничество для сохранения, а не разрушения российской науки. Я не возражаю, если кто-то решает эмигрировать, но если уж человек принял такое решение, он должен от нас уйти. К сожалению, не все россияне это приняли, хотя открыто никто не возражал. Некоторые увидели в альянсе с Аргонном возможность постепенной эмиграции и присвоения российских технологий. В результате, когда контракт с Аргонном закончился, пятеро из полусотни сотрудников решили остаться и работать в АНЛ дальше по направлениям, в значительной части инициированным и развивающимся в России. Таким образом, бывшие российские ученые создали в Аргонне конкурирующую, а не сотрудничающую с Россией группу. Заодно они попытались, что мне кажется совершенно аморальным, прихватить с собой и те результаты, которые были получены их коллегами в Москве без поддержки и даже вопреки желаниям Аргонна".
Поначалу Мирзабеков попытался восстановить лабораторию уже с другими партнерами, вел переговоры в США, во Франции, даже почти договорился о финансировании┘ Но потом сконцентрировался на российской земле.
А Родина милей
"Осмотревшись в России, - говорит он, - я обнаружил, что здесь большая нужда в биочипах, что государство и Российская академия наук собираются поддерживать оригинальные отечественные научные разработки, обещающие быстрое внедрение и существенный экономический эффект. Я понимал, что в принципе могу остаться на Западе, там прекрасные условия, очень хорошие деньги, но пройдет 2-3 года, и начнется наше вырождение. На Западе исследования и развитие биочипов уже переместились исключительно на частные фирмы с их концентрацией усилий на узких задачах и необходимости получения быстрых практических результатов. Словом, мы сосредоточились на российских нуждах. И заодно стали без помех развивать то, в чем нас ограничивали в Аргонне".
Можно сказать, что сейчас группа Мирзабекова живет достаточно хорошо для России, да и во всем Институте молекулярной биологии наука возрождается быстрыми темпами. Исходно сложная и малоэффективная пятиступенчатая технология производства биочипов первого поколения осталась в прошлом веке и в Аргонне. Разработана и внедрена уже целиком российская и значительно более совершенная технология 3-го поколения для серийного производства биочипов. Продолжаются работы по развитию новых белковых биочипов, а также наночипов, способных вмещать на стеклянной пластинке десятки тысяч "пробирок"; созданы биочипы, позволяющие существенно дешевле и в считанные часы, а не недели обнаружить возбудителя туберкулеза и его устойчивость к ряду лекарств; в Российской детской клинической больнице биочипы используются для того, чтобы определить тип лейкемии, что позволяет выбрать правильный курс лечения и повышает нередко до 100% вероятность полного выздоровления. При ИМБ РАН создано малое предприятие, которое производит как ранее разработанные, так и только разрабатываемые биочипы.
Западный рынок биочиповых технологий представляет сегодня небольшую группу примерно из четырех-пяти десятков компаний. От российской компании их выгодно отличает наличие больших или очень больших денег. Однако есть преимущества и у нас. Это и технологии, каких не знает остальной мир, это начинающееся применение биочипов для медицинской диагностики благодаря поддержке ряда медицинских учреждений и Министерства здравоохранения РФ, тогда как западные биочипы изготавливаются пока еще в основном для исследовательских нужд.
То есть здесь все хорошо. А вот уникальная, нигде не бывалая организационная структура разрушена. Может, она была совсем из какого-то другого мира, а может, из того будущего, где нет межгосударственных границ. Так и неясно, могла бы такая "вахтовая", двухгражданская лаборатория обрести необходимую стабильность. Были силы объединяющие - интересная работа, великолепные исследования, статьи в самых престижных журналах, фейерверк патентов┘ И было взаимное непонимание как внутри, так и снаружи. Но так или иначе, шестилетнее существование совместной лаборатории помогло нашим ученым успешно развивать отечественную технологию биочипов в тесном сотрудничестве с США, что, безусловно, принесло пользу обеим странам, а российскому коллективу позволило пережить очень тяжелые времена. Академик Мирзабеков это подчеркивает: они весьма признательны за это Аргоннской лаборатории.
Дарья Гармоненко