Что теперь пишут в пособиях

В УЧЕБНИКАХ пишут теперь много разного. Много авторов, много подходов, большой простор для столкновения мнений, изложения позиций, сотворения концепций. Пособие для 11-го класса "Русская литература ХХ века" представляет собой, как сказано в аннотации, "сборник критических статей, посвященных творчеству самых крупных писателей ХХ века, изучаемых в школе. Пособие необходимо учащимся 11-го класса при подготовке к урокам литературы и для написания сочинений". Список авторов приведет некоторых представителей литературной общественности в негодование, других - в умиление. Те и другие, впрочем, немногочисленны. А уж школьников он и вовсе оставит равнодушными. Они (кому интересно) будут читать и делать свои выводы. А написано, надо признать, увлекательно. Во всяком случае, это не тот учебник, по которому русскую литературу стоит в школе "проходить". С этой книгой можно попытаться начать ее изучение.

Уже в кратком предисловии "От издателей" заявлен подход: "...в книге известные литературоведы и критики попытались каждый по-своему построить свой "урок"... Думается, что старшеклассников привлечет именно непохожесть уроков. Ведь каждый раз перед ними предстает "учитель", увлеченный своей любимой темой".

Вступительное слово Вадима Кожинова призывает отказаться от поверхностных представлений о судьбах писателей и самой русской литературы ХХ века (главным образом, в части деления на "советские" и "антисоветские" произведения, воззрения, персоналии). Далее начинаются собственно писатели, поэты и их творчество. Следует обзорная статья Л.А. Спиридоновой о Максиме Горьком, ее же - о ранних романтических произведениях Горького и В.Ю. Троицкого - о пьесе "На дне". Помещена статья Твардовского "О Бунине", далее - "Леонид Андреев" Анатолия Ланщикова, "Сын гармонии. Александр Блок" С.С Лесневского. Александр Михайлов пишет о Владимире Маяковском. Отец и сын Куняевы вместе - о Есенине, а по отдельности - Станислав Куняев о крестьянских поэтах, Николае Заболоцком, Ярославе Смелякове; Сергей Куняев - об Анне Ахматовой и Юрии Кузнецове. Александр Казинцев выступает с двумя работами - "Путь. Борис Пастернак" и "Я - русский поэт!". Осип Мандельштам", - равно как и Инна Ростовцева: "Столетье и час Марины Цветаевой" и "Долгий путь вместе со временем... А.Т. Твардовский". Два "урока" и у Всеволода Сахарова: "Реквием о "Мастере и Маргарите" М.А. Булгакова" и "В.В. Набоков - русский писатель".

Вадим Кожинов пишет о "Мирской чаше" ("Книга М.М. Пришвина не о природе, а о революции"), о творчестве Николая Рубцова и "Тихом Доне" Шолохова. Сюда же примыкают статьи Петра Палиевского "Мировое значение М.Шолохова" и "Восстановленный "Тихий Дон" Сергея Семанова.

Виктор Чалмаев дает три "урока": "Путешествие в страну Андрея Платонова", "Импровизация судьбы. Творческий путь Александра Солженицына" и "Слово, не сорвись на стон" - о Константине Воробьеве. Как и Валентин Курбатов: "Жизнь на миру. Виктор Астафьев", "Правда памяти и память правды. Валентин Распутин" и "Свой среди своих. Василий Шукшин". Ирина Стрелкова пишет о творчестве Василия Белова, а Михаил Лобанов - о романе "Русский лес" Леонида Леонова. Кроме того, в книгу помещена статья В.Непомнящего "Русская литература: истоки и рубежи" и кое-что еще - но об этом чуть ниже.

Вот и все. Как видим, набор довольно пестрый, даже судя по заголовкам и именам, можно о многом спорить (есть такой-то писатель, но нету такого-то; о Горьком и Шолохове - по три статьи, о Солженицыне - одна; о Леонове - только про "Русский лес" etc.). Важно, что пособие стало одним из первых опытов такого рода. Может быть, будут и другие, но пока есть что есть. Важно прочитать и суметь книгой воспользоваться.

Надо заметить, что в конце каждой статьи помещены обобщающие вопросы и задания. Вот, скажем: "Удалось ли Шукшину доказать, что такое русский человек в его Богом данной святой полноте?" Смотрим "ответы", то есть статью Валентина Курбатова. Там на эту тему два места. "Он [русский человек] обороняется, от смерти себя бережет, не лишнего ищет, а глядит, как бы хоть свое отстоять, душу живую в общем унылом равнодушии не погубить". И ниже: "Он [Шукшин] приходил напоследок показать, что такое русский человек в его замысле, в его Богом данной святой полноте, и мы успели почувствовать это и в час его смерти на мгновение вздрогнули, увидев, чем бы могли быть и что предали в себе, какая даль еще была возможна в нас!" Стало быть, Василий Макарович, во-первых, все-таки не "доказывал", а, по словам Курбатова, "показывал". А во-вторых, о ком Курбатов говорит "мы" и кому все-таки задается странный вопрос? Школьникам или тем, кто предал в себе то, чем мог бы быть?

Или другой пример. Из вопросов к статье В.С. Непомнящего. "В чем, по вашему мнению, историческая причина того, что все лучшее в русской литературе советского периода оказалось ближе к русской культурной православной традиции, чем так называемый "плюрализм" начала ХХ века, чем поэзия Серебряного века?" Возможный ответ: "Русский социалистический и коммунистический идеал, воспевавшийся советской литературой, есть секулярный перевертыш Царства Небесного: идея осуществления рая без Христа, без искупления, без покаяния и исполнения заповедей" и т.д.

А вот что пишет в статье о Набокове Всеволод Сахаров. Об "исторической ситуации", в которой формировался писатель: "Открылись возможности сытого существования кривобокого неоавангардизма и колченогого постмодернизма, тусовочный расцвет которых мы ныне наблюдаем". Далее: "Романы его [Набокова] написаны с большим пренебрежением к читателю обыкновенному" (?!). Наконец: "При нашем литературном богатстве, которое автор "Дара" высокомерно отрицал, мы вполне могли бы отдать его Западу, его любимой Америке, если страна эта до него доросла". Тут даже и смеяться как-то неловко. Напротив, грустно. А статья, напомним, называется "В.В. Набоков - русский писатель". Первая фраза: "Этот заголовок вполне может завершаться большим вопросительным знаком".

Надо сказать, что мы вполне сочувствуем выходу подобного издания и даже, признаться, не выдергиваем цитат специально - но что написано, то и читаем. Просто хочется, чтобы в школах ребята учились по нормальным учебникам (или пособиям), а не по публицистическим очеркам, к тому же порой безграмотным. Но все это надо обсуждать и тем самым приближаться к "истине во всей ее глубине и полноте", как призывает Вадим Кожинов во вступлении. И хорошо бы все-таки побольше литературы - и побольше любви, тем более что самой популярной темой выпускных сочинений в этом году в Москве оказалась "Любовь в русской литературе".

А есть ведь в сборнике и статьи хорошие, взвешенные, да просто написанные прозрачно, русским, понятным, но отнюдь не упрощенным языком. Не говоря уж о работе Твардовского, из статей Александра Казинцева, Сергея Куняева, Инны Ростовцевой, Станислава Лесневского, Михаила Лобанова, Александра Михайлова, Анатолия Ланщикова, да и других по крайней мере можно почерпнуть нечто большее, чем набор весьма условных, а потому примитивных идеологем; узнать и о творчестве писателя, и о жизни, судьбе. Но контекст зачастую идет этим работам во вред. И с этим трудно бороться.

Ну а заключает "Русскую литературу ХХ века" непонятный довесок в виде двух трудов, которые просто неуместны в школьном пособии (с заявленным названием): "К понятию гения" Петра Палиевского и "Нобелевский миф" самого редактора.

Петр Палиевский решил "получше изучить" "одно явление", а именно - "гений без гения, но обладающий всеми признаками гениальности и умеющий заставить считать себя гением", и пытается втолковать нам мысль, что, мол, сложившийся в массовом сознании образ гения как человека "с приветом" злонамеренно культивируется то ли самими гениями (в кавычках, конечно), то ли некими заговорщиками от культуры. Вытаскиваются на свет слова Бунина о Хлебникове - "нормальным он, конечно, никак не был, но все же играл роль сумасшедшего, спекулировал своим сумасшествием"; зачем-то приплетаются братья Стругацкие (при этом Румата Эсторский назван "современным молодым гением"); излагается история с портретом Стравинского работы Пикассо, который военные власти на границе приняли за секретный план и т.д. Весь набор для того, чтобы автор мог доверительно спросить учащихся: "А что, быть может, эти полицейские были не такие идиоты... среди немыслимых маэстро... портрет-то ведь и правда был не лицо, а "план"... при всем глубоком почтении к оригиналу угадать его было невозможно...", - и еще: "Позвольте, откуда Шонберг, почему Пикассо? А нипочему - просто "тоже"...". По-русски, кстати, принято писать Шенберг - но это в сторону...

Вадим же Валерьянович Кожинов поместил в учебник публиковавшуюся уже не раз работу. Видимо, для той же цели: заронить, так сказать, сомнение, развенчать "пропагандистский миф". Суть в полемике с книгой Аскольда Илюковича "Согласно завещанию. Заметки о лауреатах Нобелевской премии по литературе", а конкретно - с одной из первых ее фраз: "Авторитет этой премии признан во всем мире, и этого не опровергнешь". Кожинов, разумеется, опровергает. Насколько успешно - судить одиннадцатиклассникам. Мы же ограничимся констатацией: подходы Кожинова в этой статье прямо противоречат многому из заявленного в упоминавшемся выше "Вступительном слове". Кроме того, как заключает литературовед, "о литературах России и основных стран Азии вообще нет никакого смысла рассуждать в связи с Нобелевской премией". Отчасти, может, и верно. Но какой тогда смысл рассуждать о Нобелевской премии в учебнике "Русская литература"?