Об экономике будущего на фоне пандемии

Революционные события 1917 года в зеркале коммуникаций нынешнего века. Фото Reuters

Нынешняя зима (точнее, ее отсутствие) обрушила вместо снега избыток различных проблемопадов и сугробов экологических тревог, среди которых уже вечное глобальное потепление и неиссякаемый экологический апокалипсис.

В этой же атмосфере месяцами находились женщины перед открытыми гардеробами: в сезон 2019/20 ни разу не использовались сотни тысяч шуб, которые, согласно теориям ухода за мехами, «надо выгуливать», выходить в них на воздух той температуры, ради которой мать-природа их и создавала.

Растерянность жен перед привычным гардеробом – образ, наводящий на аналогии: точно так их мужья стоят перед книжными шкафами, выбирая, какая из социально-политических моделей лучше подойдет в сезон глобальных экологических катастроф. Весна, пришедшая под ручку с вирусом, добавила таких вопросов, угроз и трагедий, что зимние проблемы глухо забылись раньше времени.

Тем не менее о будущем российской экономики и политики мне удалось расспросить известных экономистов Евгения Ясина и Михаила Хазина в их кабинетах. Конечно же, пандемия вызвала необходимость говорить с этими интересными людьми по телефону и интернету.

Так что, следуя известному анонсу, могу сообщить: «За время записи интервью ни один ученый не пострадал!»

Евгений Ясин, экономист, научный руководитель Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». Доктор экономических наук, министр экономики 1994–1997 годов.

– Евгений Григорьевич, каков, по вашему мнению, сегодня горизонт прогнозирования в экономике и политике?

– Примерно 25–30 лет. При условии, что прогноз базируется на анализе предыдущего периода тоже не менее 25–30 лет. Не возьмусь давать прогнозы по мировой экономике, а по части российской в самых общих чертах скажу, что путь, развития, которым мы шли последние 20 лет, исчерпан. После революционных преобразований 1990-х мы задержались. Убежден, что нашей стране предстоят крупные изменения в экономике, политике в сторону либерализации.

Коммунизм – вчерашний день. Поддерживается он в российской политической действительности как элемент не вредный, не опасный для нынешней власти. А в будущем мы будем иметь дело с формами капитализма: левой или правой. Я по своим взглядам умеренный либерал. Мы только недавно выползли из капитализма зародившегося и сделавшего шаг назад – к традиционализму. Сейчас предстоит возвращение либеральной модели, которая будет определять развитие до 30-х, 40-х годов.

– А вы могли бы сравнить возможности коммунистической и капиталистической моделей в ресурсном и планетном сбережении?

– Считаю абсолютно бессмысленным говорить о коммунистической модели, мертвой на данный день. Нынешняя власть поддерживает некие коммунистические воспоминания, потому что у нас ранее был квазикоммунистический строй. А в политической реальности возможны лишь две формы: капитализм широкого диапазона, левый, связанный с бытом сравнительно бедных слоев, и господство крупных собственников с высокой дифференциацией уровней жизни. До конца века у нас будет работать рыночная модель с постепенно снижающейся дифференциацией в обществе.

– А если бы вас, экономиста, попросили написать футурологический роман, вам захотелось бы продемонстрировать свои интуитивные предвидения, озарения?

– Я бы никогда за это не взялся. Потому что для этого я сам должен испытывать тяготение к такой форме творчества, а его у меня нет. Но могу отчасти назвать сбывшимся прогноз, над которым мы работали в конце 1980-х годов, предполагавший, что в результате Россия вернется к рыночному, капиталистическому развитию.

– Как нынешняя пандемия повлияет на экономику?

– Долгосрочное влияние будет сравнимо с прошлыми кризисами. Оценки на 2020 год: падение ВВП России – до 5%, пессимистический сценарий – 8%.

Михаил Хазин, экономист, предсказавший кризис 2008 года.

– Михаил Леонидович, в наших сегодняшних обстоятельствах какие у вас могут быть прогнозы и что вы думаете о качестве экономических моделей?

– Все зависит от того, какие модели. Если речь идет о макроэкономических, в стиле МВФ, то у них максимальный горизонт 2–3 года. Но при этом есть одна большая проблема: они «не видят» серьезных кризисов. Это просто аппроксимация в будущее текущих тенденций.

Есть еще прогнозы отраслевые, которые могут быть куда более сложными, но поскольку в мире властвует одна-единственная финансово-экономическая модель, главным стратегическим прогнозистом которой является именно МВФ, эти прогнозы крайне аккуратно относятся к своим собственным результатам, если они противоречат МВФ. Классический пример: катастрофа рейтинговых агентств осенью 2008 года.

Есть еще отдельные макроэкономические модели. Так, в процессе изучения структурных дисбалансов экономики США в начале 2000-х годов мы на основании межотраслевого американского баланса США разработали соответствующие модели, которые показали неизбежность предстоящего серьезного кризиса. Другое дело, что на их основании совершенно невозможно указать сроки, можно говорить только о вероятностях. Впрочем, кризис 2008 года можно было попытаться предсказать на основании другой модели, а именно связи экономического роста со снижением учетной ставки ФРС США. Как только она снизилась практически до нуля, кризис стал неизбежен.

Сейчас мы рассматриваем и другие модели, нелинейные. Они где-то на границе микро- и макроэкономики и дают очень хорошие результаты с точки зрения структуры экономики по итогам кризиса. На них можно даже посмотреть посткризисную структуру цен. Но к сожалению, они не дают информации о самом процессе кризиса и сроках, за которые экономика выйдет на минимум. В общем, для более или менее адекватного прогноза нужно анализировать много моделей, у каждой из которых есть свои достоинства и свои недостатки. И все равно кризис всегда начинается очень неожиданно.

– Вы могли бы обрисовать экономическую/политическую ситуацию конца XXI века?

– Нет. Этот срок выходит за рамки любого экономического прогноза. Сегодня можно говорить только о ситуации середины века. С моей точки зрения, в это время мировая экономика будет представлять собой несколько (относительно) независимых экономических систем, которые будут активно конкурировать друг с другом в части внедрения новых (относительно сегодняшней ситуации) моделей экономического развития.

Скоро выходит моя новая книга (условное название «Идеи современной экономики»), в которой есть глава, посвященная как раз одной из таких моделей, как мне кажется, наиболее связанной с авраамической (и православной, и исламской, и коммунистической) ценностной моделью.

Но гарантировать, какая из таких моделей (некоторые из которых еще даже не придуманы) выиграет, на сегодня совершенно невозможно. Собственно, вторая половина XXI века в этом смысле будет принципиально отличаться от кризисной первой половины, которая началась с кризиса дот-комов и закончится существенным падением мировой экономики и ее разделением на валютные зоны.

– Действенны ли будут капитализм/коммунизм?

– Как показано в упомянутой книжке, модель развития, предложенная капитализмом, находится на пределе исчерпания. Социализм по большому счету в рамках «соревнования двух систем» тоже исходил из логики капиталистического развития (ускоренного развития разделения труда), а свой потенциал, который можно было бы направить на создание новых систем развития, в общем, потратил на другие задачи. Из-за чего и проиграл в 80-е годы холодную войну, которую в 70-е мог и выиграть.

По этой причине сам термин «капитализм» скорее всего довольно скоро уйдет в историю (как, например, «феодализм»). А вот «коммунизм» вполне может и сохраниться, поскольку он представляет собой реализацию «красного» глобального проекта, у которого есть серьезные перспективы.

Ключевая концептуальная проблема капитализма – противоречие между консервативной системой ценностей и отказом от запрета на ссудный процент. Это противоречие в XVIII веке привело к возникновению двух альтернативных глобальных проектов: «западного» (основанного на либеральной модели, главным принципом которой является свобода, понимаемая как право любого человека самостоятельно выбирать/менять свою ценностную модель) и «красного», который возвращал запрет на ссудный процент через запрет на частное присвоение прибыли от него. Совсем отказываться от ссудного процента нельзя (он поддерживает существование индустриальной экономики), поэтому запрет на частное присвоение прибыли от него является вполне адекватной мерой.

А вот коммунистическая идея состоит в конкретной реализации этого принципа через запрет на частную собственность на средства производства. Теоретически она вполне может быть реализована снова, особенно в варианте СССР до середины 50-х годов ХХ века, в котором было разрешение на малый (и даже частично средний) бизнес. Однако не исключено, что будут реализованы и другие варианты «красного» проекта.

– Какие экономико-политические модели, уклады будут в конце XXI века?

– Этот вопрос продолжает предыдущий ответ. С моей личной точки зрения, капитализм заканчивается бесповоротно, а что касается альтернативных моделей – большой вопрос. Все зависит от того, какого масштаба будет деградация экономики по итогам начавшегося в 2008 году экономического кризиса. Если она будет очень сильная, то вполне возможна и реинкарнация экономической модели «исламского» проекта, в которой вообще не может быть индустриальной экономики в современном понимании этого слова. Но я не исключаю и появления каких-то иных моделей, главное, чтобы в них не было встроенного имманентным образом обязательства «развиваться ради развития», которое, собственно, и погубило современный капитализм.

– А можно ли сравнить возможности этих моделей в ресурсном и планетном сбережении?

– Проблемы ресурсосбережения как раз связаны с тем, что инновационный процесс встроен в модель экономического развития капитализма имманентным (неотчуждаемым) способом. Капитализм даже в условиях кризиса остановиться не может и активно сжигает ресурсы. А вот отказ от него может существенно изменить ситуацию. Но для того запуска процесса отказа необходимо, чтоб кризис капитализма все-таки произошел. Это займет какое-то время, возможно довольно значительное. Но к середине этого века скорее всего процесс будет закончен.

Отмечу, что всякие зеленые технологии, столь модные сегодня, не имеют никакого отношения к реальному ресурсосбережению. Это просто инструмент, с помощью которого наиболее индустриально и технологически развитые страны собирают дань в свою пользу с остального мира. Без изменения капиталистической экономики вопрос о сокращении потребления ресурсов решить невозможно.