Виктор Шендерович: При симуляции демократии обязательно появится симуляция сатиры

«Страшно подумать, Михал Михалыч, что будет после нас...» Фото РИА Новости

Примерно лет тридцать назад, когда в ходу были такие слова, как «гласность», «перестройка» и «человеческий фактор», в районе Пушкинской площади в Москве появился клуб «Общение», организованный каким-то психологом (психология только входила в моду).

Все это напоминало вечера для тех, кому за тридцать. Приходили люди на чай с баранками и танцы. Но только люди как-то привыкали, расслаблялись и начинали помаленьку знакомиться, психолог громко оглашал аудиторию призывом: «Общаемся, общаемся!»

И все немедленно деревенели, разумеется.

Я вспоминаю этого психолога, когда вижу, как по телевизору запускают механизм почти насильственного «веселья». Нормальный человек, по моим представлениям, от такого веселья по отмашке – «не вижу ваших рук! » – и должен немедленно задеревенеть. Но уже воспитано, кажется, не первое поколение людей, которое откликается на команду «веселье» послушным смехом и рукоплесканием.

Источник: Левада–Центр

Если говорить о качестве юмора, то – понимаю, что вступаю на рискованную дорожку возрастного брюзжания, но кажется, моему поколению все-таки повезло больше. Высоцкий и Жванецкий, иронические интонации Окуджавы, Горин–Захаров, Юлий Ким… Рязанов и Данелия в кино. А Карцев и Ильченко? – это же почти чаплинский уровень!

Два поколения, воспитанные на образцах Петросяна и масляковского КВН, в этом смысле отрезанный ломоть. Ну или мы отрезанный ломоть, откуда посмотреть. Но это несовместимо в любом случае.

Качество юмора, конечно, не связано напрямую с политическим режимом, но некоторый парадокс состоит в том, что против ветра, при правильно поставленных парусах, корабль набирает хороший ход. Советские примеры блестящей работы сатириков внутри цензуры – на нашей памяти, и общественная акустика при позднем совке создавала выигрышные условия для позитивного процесса.

На поколение моих родителей пришелся ХХ съезд КПСС со всеми вытекающими последствиями, а к моей юности никто, кроме освобожденных секретарей, уже, в сущности, и не строил коммунизм. Был скучноватый общественный договор, заключавшийся в том, что мы не мешаем им делать вид. Ходили анекдоты про брежнеские «сиськи-масиськи», и за них уже не сажали; внутреннее отторжение было повальным.

Расклад был довольно простой. Лучшие люди (их, как всегда, были единицы) пытались бороться. Ощущающие дефицит свободы и самореализации – уезжали. Остальные как-то устраивались.

Но поскольку социализм из своей агрессивной стадии, по сути, вышел, то в отличие от Северной Кореи жить было можно. Свято идеологическое место пусто тоже не бывает: постепенно образовалась система параллельных ценностей – с Окуджавой и Аксеновым, «Современником» и Таганкой, Тарковским, Высоцким, Стругацкими… Это была очень престижная параллельная реальность, и – спасибо вегетарианским временам – ее обитателей было много, счет шел уже на миллионы. Страна была вполне намагничена этой альтернативной культурной жизнью.

Миллионы людей были объединены признанными (в их кругу) интеллектуальными, душевными, этическими параметрами. Так создавалась общая интонация. По цитатам, вкусам, предпочтениям узнавали своих. Человек, откликающийся на Ильфа и Петрова, Булгакова, Пастернака, Мандельштама – был свой. Этому маркеру можно было доверять.

Работала альтернативная контркультура, по которой узнавали друг друга самые разные люди. Узнавали по своим любимым театрам, фильмам, по книжным полкам, магнитофонным записям и т.д. И это было вполне обширным и многообразным.

Сегодня разделение на «свой-чужой» по культурным предпочтениям уже не работает. И в этом одно из моих удивлений в новые времена. Былые интеллигентские маркеры стали общим ассортиментом. Конченая номенклатура, Песков или Пушков какой-нибудь, прекрасно процитирует вам Булгакова и Бродского – это давно вошло в обиход. Путин шпарит из Ильфа и Петрова… Водораздел теперь проходит по гораздо менее ощутимым линиям. И понятие «мы – они» вполне размыто, увы.

И многие «мы» не убереглись и даже не поняли, как перешли в «они».

Вернемся к юмору. В советское время все обстояло довольно понятно: есть советская боевая политическая сатира (стихи Михалкова, рисунок Кукрыниксов), есть типовая дураковатая эстрада (тип куплетиста Велюрова из «Покровских ворот»); как вершина – Аркадий Райкин: великий, но совершенно советский артист, может быть, последний искренний «советский» человек на эстраде…

Но на идеологическом противоходе все время возникали то Эрдман, то Шварц, то Жванецкий, то Высоцкий, а то вообще Венедикт Ерофеев. Идеологическая интоксикация вызывала сильное сопротивление организма. И если говорить о силах, разваливших СССР (помимо мирового заговора против святой России, разумеется), то в значительной степени чувство юмора его и разрушило.

Кто мог читать «Записки диссидента» Андрея Амальрика или работы академика Андрея Сахарова о конвергенции социализма и капитализма? Счет шел на тысячи человек, включая компетентные органы. А пленки Высоцкого и Жванецкого диагностировали развал идеологии для десятков миллионов. Это была убийственная сила публичного смеха, неопровержимого по самой природе.

Да, «смеха боится тот, кто ничего не боится». В суде можно на «белое» сказать «черное» – и посадить невиновного. Но на «жванецкую» фразу 1983 года: «И что смешно: министр мясной и молочной промышленности есть и очень хорошо выглядит» – возражений не получалось. Они тонули в массовом, повальном хохоте. Это и означало конец «коммунизма». И доказывало верность диагноза писателя Леонида Лиходеева, сформулировавшего: «Смешно то, что это правда». Нельзя было обвинить Жванецкого в клевете: если бы это было клеветой, это не было бы смешным.

Нынешнее как бы неидеологическое телевидение с его пошловатым юмором – не ошибка, не размытая идеология: это идеология и есть! Полноценный и очень успешный политический проект. Растление, деградация – это ведь и есть нынешняя политика государства в отношении населения. Опасная тем более, чем менее она осознана как опасность.

Раньше власть говорила народу: «Мы с вами, товарищи, строим коммунизм», но с некоторых пор народ в ответ на это уже клал два пальца в рот. Сегодня согласие гораздо обоюднее. Власть говорит: вы лучшие! Народ отвечает: а то! Власть говорит: забей на все и веселись! И народ откликается на этот призыв вполне охотно. Олимпиады, чемпионаты, шоу, интимные расследования, анатомии измен и скандалов, детекторы лжи… Зашибись, не соскучишься!

Мы живем в симуляции демократии, и этому политическому недострою полагается симуляция сатиры, «такие гоголи, чтобы нас не трогали». Отсюда эти регулярные и жалковатые попытки создать замены свободной критике: все эти «мульты личностей» etc. Отчетливо помню бесстрашные куплеты, посвященные критике Буша, Немцова и Новодворской… Отличная груша для битья в последние годы – «либерал» Медведев.

В бесстрашные сатирики в этом выморочном пейзаже попадают то Ургант, то Галкин – люди очень талантливые, но довольно далекие от ювеналова бича. Что ж говорить о КВН и «Камеди клабе»…

Виктор Борисович Шкловский когда-то заметил: «Трудно объяснить вкус дыни тому, кто всю жизнь жевал сапожные шнурки». Только, увы, эти «сапожные шнурки» нам в пищу – не от бедности. Это политическое меню. И мы согласились есть эту дрянь, в этом главная печаль.

Что же до интернета как альтернативы ТВ – он, безусловно, будет усиливать свои позиции. Правда, и власть не дремлет и бросает немыслимые ресурсы на всяческое «ольгино», но свобода есть свобода, и когда появляется Юрий Дудь, тысячи проплаченных «троллей» начинают нервно курить в углу, и Соловьев с Киселевым заходятся в монологах ненависти. Значит, попало. Значит – правда!

Юмор интернета, совершенно новый в языковом смысле – все эти «пирожки», «порошки», фотожабы и демотиваторы – по сути, совершенно традиционны.

Да тут и не может быть ничего нового! Сатира – указание на болевые точки общества, юмор – смягчение жизни. (Вуди Аллен назвал юмор лейкопластырем, который не лечит, конечно, но помогает перенести боль…)

Вот в этом диапазоне – от жесткой общественной критики до человеческой улыбки – и существует наш так называемый веселый жанр. Так сказать, от Свифта до Джерома. А дальше – вопрос вкуса и мастерства...