Не доверяю тем, кто мыслит строем...

Теперь уж точно не забуду... Фото PhotoXPress.ru

Чем бюрократ отличается от героя? 

Герою по силам сделать абсолютно невозможное возможным. Бюрократ в состоянии сделать возможным абсолютно ненужное. Или же невозможным абсолютно необходимое.

Оба они фантастически изобретательны. 

Герой всегда хорошо знает –  что. Но никогда наперед не знает – как. Изобрести способ преодоления непреодолимой трудности – в этом его фирменная фишка. Объект приложения героических усилий налицо. Общественная польза очевидна. Цель не вызывает сомнений. Остаются, так сказать, неувязки методологического характера.

Бюрократу приходится творить в куда более сложных условиях. Как – вообще не вопрос. Как – для бюрократа очевидно. Потому что методов у него всего два: напечатать и припечатать. В особо торжественных случаях – еще и присургучить или там прошить суровой ниткой для солидности. А вот для  чего – полнейшая неясность.

Герою в поисках геройских вызовов суетиться не приходится – вызовы сами громогласно к нему взывают. А если могучий мачо придремал или отвлекся, ангажементы на подвиг назойливо подсовываются ему под самый нос, преодолевая инерцию рыцарского игнора: прекрасной даме не в лом притащиться пешкодралом из тридесятого королевства, чтобы подать пэрам Круглого стола официальную жалобу на расплодившегося в окрестностях фамильного замка огнедышащего дракона.

У бюрократа иная забота: все уже давным-давно учтено и подписано – казалось бы, уже и не найти нового поля деятельности для всеобъемлющей бюрократизации. Вот тут-то и приходится проявить смекалку.

Где только я не видывал инвентарных номеров! На стендах и чайниках. На зданиях. И даже на заборах. Ну как, спрашивается, в таких условиях и дальше победно продвигать великое дело инвентаризации? 

Куда уж дальше?

Так рассуждает заурядный человек, чей канцелярский кругозор невыносимо узок – от офисного чайника до учрежденческого отдела кадров. Бюрократ же орлино мыслит вдаль и вширь, за тесные горизонты познания.

Вот если вас спросить: дорожка в сквере – это движимое имущество или недвижимое? Это вообще имущество? Признайтесь, вы, пожалуй, даже над этим и не задумывались. А в канцеляриях соседнего вуза задумались. И нанесли на университетские дорожки многоразрядные инвентарные номера. И, должно быть, завели в бухгалтерии особый журнал инвентарного учета путей сообщения.

По мне, так это тянет на Книгу рекордов Гиннесса: первая инвентаризованная тропинка в России! Кстати, Гиннесс – это как раз про бюрократов духа, а не про героев. Про тех, кто прилагает героические усилия, чтобы сделать возможным совершенно ненужное.

Первая колонна

Честно говоря, не люблю ни пятую колонну, ни первую (тех, кто ура-патриотично марширует под агитки Первого канала).

Я вообще не доверяю людям, которые мыслят строем.

Поэтому меня одинаково раздражают обе риторические модели, столь популярные в российских интернет-срачах (хотел было сказать «дискуссиях», да язык так эвфемистично не изворачивается): депрессивное нытье про тупых «ватников» и агрессивное вытье про Иуд земли русской с их непременными сионистско-пиндосскими «тридцатью сребрениками».

Надо быть, мягко говоря, не очень умным человеком, чтобы искренне полагать, что все имеющие мнение, отличное от твоего, – прозомбированные до потери сознания придурки. И надо быть, цитируя министра культуры РФ, «мразью конченой», чтобы непременно подозревать во всяком, кто мыслит отлично от тебя, беспринципную, продажную сволочь.

Тут, пожалуй, и коренится главная наша проблема.

Покуда социально активные граждане в массе своей простодушно веруют, что ценности и убеждения, радикально не совпадающие с их собственными, могут быть объяснены лишь как уродливое отклонение от нормы, никакое гражданское общество в нашей стране невозможно, разве что те пародийные эрзацы, которые мы имели и имеем.

Потому что гражданское общество начинается с признания за другим права жить, мыслить и говорить иначе – в том числе и так, как для тебя самого абсолютно неприемлемо.

Три цитаты

Журналист газеты «Заря» Полтавского района Омской области о вручении паспортов молодым полтавчанам:

«Наблюдая за тем, как трепетно и грациозно развевается на ветру флаг родной страны, поневоле сердце каждого из нас наполняется необъяснимой силой, уверенностью в светлом будущем, патриотизмом». 

Собравшихся на праздник ребят, их родителей, полтавчан приветствовала первый заместитель главы района Валерия Никитина.

«Этот праздник придает особенную торжественность сегодняшнему вручению паспортов, – сказала Валерия Владимировна. – Вы, ребята, вступаете во взрослую жизнь с новыми правами и обязанностями. Гордитесь тем, что вы живете в России и являетесь ее гражданами». 

Она же о посте, который опубликовала в «Одноклассниках» ее односельчанка, жалуясь на скверное состояние дорог в Полтавском районе:

«Там содержится дезинформация, допускаются экстремистские, на мой взгляд, высказывания в отношении всех уровней власти. Фамилии называются и губернатора, и президента. Это рассчитано на определенную аудиторию. Но в комментариях я не могла ничего объяснить, это не уровень власти. Поэтому написала обращение в полицию». К сожалению, эти цитаты – части одного общего текста нашей жизни, где пламенный официозный трепет столь же стилистически неубедителен, сколь искренни и убедительны доносы.

История в надписях

На полях средневековых рукописей нередко встречаются маргиналии – в том числе комментарии переписчика, касающиеся либо содержания текста, либо душевного и телесного состояния самого пишущего (ибо переписка книг вручную – процесс довольно утомительный и продолжительный).

«Ох, вконец рука утомилась писать! Зовут меня Васька Косой. Всем салют!» – выцарапывал занемевшими пальцами какой-нибудь древнерусский книжник (текст слегка адаптирован к современным реалиям).  

«Всем привет – ноги ужасно болят!» – из последних сил выводит на перилах лестницы Тысячи ступеней современный курортник.  

В заключение остается отметить две существенные детали.

Тысяча в данном случае – отнюдь не преувеличение. А надпись сделана ступени примерно так на сотой. 

О патриотизме

Вчера прочитал одно интервью с одним умным человеком.

 Вначале речь шла о проблемах высшего филологического образования в России. Потом, видимо, чтобы придать беседе огоньку, журналист решительно направил ее в политическое русло. Один из заданных им вопросов был такой: «Не кажется ли вам, что понятие родины в России несколько преувеличено? Об этом говорит, в частности, повсеместное написание этого слова с заглавной буквы, равно как и регалий чиновников: «Мэр», «Губернатор», «Президент».

«Все продам, чтоб родину защитить...» Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

«Мне кажется, что тут есть все время какая-то подмена, когда этими заглавными буквами, пафосом, громкими словами замещают то, что вообще-то должно быть очень интимным. У человека всегда есть отношения с миром, в котором он живет, с улицей, по которой он ходит. Но есть люди, у которых их нет, – и это прекрасные люди…»

Что вопрос, построенный на игре смежными, но не родственными понятиями, что ответ – слишком уж однобокий и поверхностный в своей однобокости – меня не удовлетворил.

Если бы мне пришлось отвечать на этот вопрос, я бы, пожалуй, ответил на него так. Прежде всего не будем смешивать понятия «родина» и «государство». Заглавные буквы в названиях чиновничьих должностей и чиновных учреждений – не от первого, а от второго. «Родина» – категория ментальная. Это то общее в образе мыслей, обычаях, языке, культуре, что нас объединяет, делает нас одним народом. «Государство» – категория вещественная. Это те законы, те социальные, политические и бюрократические институции, те конкретные люди на конкретных должностях, благодаря которым невещественные отношения, называемые нами «родиной», обретают плоть и кровь, опредмечиваются в вещественной реальности.

Связь между родиной и государством сродни связи между душой и телом. Нет ничего печальнее скитаний бесплотного духа (вспомним трагедию еврейского народа), и очень сильна должна быть у такой души воля к жизни, чтобы, лишившись телесной оболочки, не раствориться в пустоте. И нет ничего отвратительнее зрелища, когда жизнь души целиком подчинена потребностям тела: это развращает и уродует душу.

Неправильно сводить понятие родины к интимным отношениям человека с окружающим его пространством: улицей, городом, миром. Родина – это отношения человека с другими людьми, составляющими народ, к которому он принадлежит. Есть люди, у которых слово «патриотический», а тем более сочетание слов «патиотическое воспитание» вызывают рвотный рефлекс. Не буду кривить душой: меня от них тоже слегка подташнивает – главным образом потому, что патриотическое воспитание у нас обычно принимает формы махровой казенщины.

Разграничить в любви к родине интимное и всеобщее непросто; здесь надо действовать с великим тактом и большим умом. Но если мы привыкли делать что-то из рук вон плохо, это не значит, что оно плохо по определению и что его не надо делать вообще.

Патриотизм – странное растение. Оно может самосейкой взойти в диком поле. Может вымахать так жутко и непролазно, никому жизни не станет. А может и пожухнуть на корню без всяких видимых причин. Но чтобы оно принесло добрые плоды, за ним нужен добрый уход.

От добрых же плодов и польза велика.

И тошнить от них никого не станет.