Виктор Макаренко
Задние мысли не всегда надо показывать широким массам.
Кадр из фильма «Великий диктатор». 1940
В советских и российских источниках Александр Койре, француз российского происхождения, квалифицировался как философ и историк науки. Но в его творчестве есть мощный пласт социально-исторических, политических и этических проблем.
Причем многие размышления этого мыслителя были обусловлены родословной мыслителя и, следовательно, касались России. Это со всей определенностью доказывают его книги «Философия и национальная проблема в России ХIХ века» и довольно известная статья «Размышления о лжи».
Через эти инструменты можно рассматривать многие аспекты в деятельности, поведении и мышлении современных российских политиков и подданнических идеологов.
Койре считал «правительственную философию» следствием «духовного режима». И включал в ее состав органическую концепцию истории, согласно которой Россия представляет собой особый мир, отрицательно воспринимающий изменения государственного порядка и порицающий заимствование идей за рубежом. Французский исследователь отмечал устойчивое положительное российское отношение к идее «возврата в прошлое», приписывание правительству просвещенческой функции и дивился порицанию русской властью философии как подозрительного, опасного, бесполезного и разрушительного начала. Из вышесказанного становилось понятным стремление властных идеологов создать благонамеренную философию, политизировать мышление граждан при отсутствии в стране нормальной политической жизни. Особое место в этих исследованиях философ отводит равнодушию к истине.
Он объясняет это тем, что политическая ложь – постоянная характеристика истории цивилизации. Человек определяется речью, а последняя вводит возможность лжи. Правила и техника демагогии и пропаганды были систематизированы и кодифицированы тысячи лет назад. Они присутствовали в практике греческой софистики и других учениях о побуждающей силе слова.
Однако Койре интересует современная политическая ложь. Вот его исходный тезис: никогда не лгали так, как в наше время, и никогда не лгали столь массово и тотально, как сегодня; потоки лжи изливаются на мир; весь технический прогресс поставлен на службу лжи. Изощренность техники пропаганды идет в ногу с топорным содержанием ее утверждений, которые показывают абсолютное и тотальное презрение к истине и даже к правдоподобию. Иначе говоря, ложь и пропаганда близнецы-сестры, по убеждению Койре.
О чем позабыл Нюрнберг
Эта его констатация схожа с идеями Ханны Арендт, немецко-американского философа, автора теории тоталитаризма. В книге «Банальность зла» она называет главную правду ХХ века: к концу Второй мировой войны все понимали, что технический прогресс в создании средств насилия сделал преступную войну неизбежной.
Устарели различия между солдатом и гражданским лицом, армией и мирным населением, военными объектами и мирными городами, на которых покоились дефиниции военных преступлений Гаагской конференции. «На самом деле эти преступления уже никак не зависели от войны, они ознаменовали собой политику продолжения систематических убийств в мирное время. Перед рассмотрением этого преступления судьи в Нюрнберге чувствовали себя неуверенно, и суть злодеяний они оставили потомкам в соблазнительно двусмысленном состоянии. Понятие об агрессии как тягчайшем международном преступлении было молча забыто».
Продолжение систематических убийств в мирное время и забвение понятия агрессии как тягчайшего международного преступления образуют актуальный политический соблазн, в который впадает большинство государственных деятелей, поскольку право объявления войны и мира у них до сих пор никто не отнял.
Статья Александра Койре «Размышления о лжи» хронологически и содержательно предшествует книгам Ханны Арендт «Истоки тоталитаризма», «Банальность зла» и эссе «Истина и политика», которые могут служить методологическим введением в конкретное описание природы лжи как предпосылки политического соблазна агрессии.
Главными соблазнителями выступают государственные деятели. Зазывалами служат официальные философы тоталитарного режима, группу которых анализирует Койре. Это они отвергают понятие объективной истины, полагая главным критерием ее соответствие духу расы, нации, класса. Оказывается, только такая гармония делает истину полезной.
 |
| Войны и революции выжигают не только города, но и остатки разума. Фото Reuters |
Поэтому у официальных философов тоталитаризма миф всегда предпочтительнее науки, а риторика важнее рационального доказательства. Но в отличие от них, Койре утверждает, что различие между истиной и ложью существует даже внутри концепции тоталитарного режима, хотя она основаны на примате лжи. Поэтому концепции тоталитаризма тоже нуждаются в систематизации с точки внутренних противоречий истины и лжи.
Естественно, здесь возникает вопрос: какую концепцию истины избрать в качестве абсолютного критерия для такой систематизации? На этот вопрос лично я пока ответить не готов.
Кормилица сильных душ
Что касается Койре, то пренебрежительный взгляд на истину он показывает на примере отношения религиозной, философской и социальной морали ко лжи. Правила морали в мировой монотеистической религии осуждают ложь и квалифицируют ее как серьезный грех. Слово праведника вслед за божественным словом может и должно быть словом истины.
Но за исключением Канта и Фихте, другие философы морали полагали, что «не всякую истину не всегда и не всем стоит говорить». Потому как истина является «кормилицей только сильных душ». Для слабых духом она может быть опасна. Ее надо дозировать, учитывать последствия ее использования. Поэтому не существует общего морального долга и права говорить правду всем.
Что же до норм социальной морали, то здесь ложь допустима, пока она не мешает нормальному функционированию социальных отношений. Исключением остается война, во время которой использовать ложь «правильно и хорошо».
Стало быть, мысль Койре состоит в том, чтобы все виды морали (религиозную, философскую и социальную) подвергнуть, как сейчас бы сказали, проверке на детекторе лжи, причем в мирное время.
Здесь не обойтись без фундаментального метарелигиозного, метафилософского и метаэтического исследования, которое стремится переосмыслить традиционное отношение между моралью, религией и политикой.
Не менее важной проблемой является квалификация войны как социального контекста лжи. Койре ставит вопрос: что происходит, если война из исключительного, эпизодического и преходящего состояния превращается в постоянное и нормальное состояние общества? Ложь превращается в норму поведения. Истина для своих, ложь для других становятся социальной нормой.
Все это позволяет описать сферу международной политики государств с учетом взаимосвязи между деятельностью церкви и институтом войны. Есть работы, в которых детально описаны генезис, структура и практическое воплощение концепта священной войны в любой мировой религии, рано или поздно начинающей способствовать войне. Под таким углом зрения можно изучать и роль РПЦ в процессе внутренней мобилизации России.
Скрывай то, что есть, выдумывай то, чего нет
 |
| «Справочная, как мне дозвониться до двадцать первого века?» Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru |
Для перехода к анализу внутренней политики стран Койре ставит вопрос: что происходит, если какая-то группа людей начинает представляться враждебной обществу? Тут же внешнее давление на группу резко возрастает, а вслед за ним повышается ценность способности лгать и достоинства лжи. Возникает крайняя ситуация абсолютной и тотальной вражды. Инакомыслящая группа оказывается перед выбором: раствориться практически или ускользнуть от противников, применяя технику и оружие лжи. Для такой группы ложь тоже привлекательна, она становится условием существования и главным модусом бытия.
Проблема истины становится элементом социологии любого тайного общества, очерк которой также предложил Койре. Любое общество создает проницаемую границу между собой и другим обществом; устанавливает отношение единства и солидарности между членами; придает важность защите символов, которые формируют ее содержание; видит в верности долг членов; устанавливает организацию и иерархию.
Эти же действия в тайном обществе крайне усугубляются. Граница становится непроницаемой; доступ превращается в акт посвящения; солидарность становится преданностью; символы приобретают сакральную ценность; верность оборачивается высшим долгом членов; иерархия засекречивается, дистанция между уровнями иерархии возрастает, авторитет становится безграничным, а подчинение руководителю образует правила поведения и отношения между членами группы.
В соответствии с данными критериями Койре предлагает разделить все тайные общества на общества доктрины и общества действия. Выживание обоих связано с сохранением двойной тайны: существования; цели и деятельности. Отсюда следует, что высший долг члена тайного общества состоит парадоксальным образом в сокрытии самого факта существования данного общества. «Скрывать то, что есть, и для этого изображать то, чего нет, таков, следовательно, модус существования, который всякое тайное общество неизбежно навязывает своим членам».
Это значит: никогда не говорить то, что думаешь и во что веришь, а говорить всегда обратное. Для любого члена тайного общества слово является средством таить свою мысль.
Отсюда вытекает главное следствие существования такой группы или общества: любое публично произнесенное слово и вся их совокупность являются ложью. Истинным является только то, что не говорят или открывают лишь «своим». Истина становится эзотерической, скрытой, недоступной для публичного, вульгарного, профанного. Поэтому член тайного общества никогда не поверит тому, что услышит на публике от человека из своего сообщества. И никогда не примет за истину то, что будет публично объявлено его вождем, ведь он всегда публично обращается к другим, к тем, кого обязан оставлять в дураках. Именно в отказе верить тому, что говорится на людях, выражается вера члена партии своему руководителю.
Койре вводит концепт заговора среди бела дня для анализа тоталитарных партий и правительств, в которых совпадают свойства тайных обществ и политической лжи. Их цель состоит в поглощении всей нации (или расы) целиком. А деятельность сводится к использованию макиавеллиевской техники лжи второго уровня.
Фюрер всегда говорит правду
Гитлер публично объявил всем свою программу действий. Он это сделал потому, что знал, что в нее не поверят «другие», его заявления не будут приняты всерьез непосвященными. Говоря им истину, он был уверен, что обманет и усыпит бдительность своих противников. В этом случае сама истина становится инструментом дезинформации.
Именно с помощью публичности государства и тоталитарные партии демонстрируют своей деятельностью в буквальном смысле заговор среди бела дня. В этом и состоит политическая инновация.
Заговор среди бела дня – вот какую форму политической борьбы рождает эпоха массовой демократии. Оказывается, тайное общество, нацеленное на действие, нуждается в концентрации внимания публики на самом себе, особенно в этом нуждаются его лидеры. Но победа заговора не ликвидирует свойства тайного общества. Наоборот, она укрепляет чувство превосходства нового правящего класса, его убежденность в причастности к элите, отделенной от массы аристократии.
Тоталитарный режим это заговор, который имеет свой исток в ненависти, страхе, зависти, он движим желанием мести, доминирования и грабежа. Такой заговор частично преуспел в завоевании власти, захвате государства в свои руки и заставил остальное общество признать победителей. Возникает вопрос: не является ли понятие заговора среди бела дня противоречием в определении?
Ответ Койре звучит так: в этом заговоре лишь элита знает действительную цель заговора, которая создается из руководителей и ведущих членов «партии». Но поскольку элита вынуждена действовать в открытую, она создает публичный дискурс. Поэтому сохранение тайны означает постоянное применение правила: всякое публичное высказывание является криптограммой и ложью. К ним относятся теоретическое высказывание, политическое обещание, официальная теория (религия) и заключаемые элитой договоры. Посвященные об этом знают, понимают, расшифровывают и различают покров истины. Все остальные принимают публичные заявления за истину. Тем самым они проявляют себя как недостойные узнать тайную истину и войти в элиту.
Короче говоря, мысль Койре однозначна: вся социально-политическая сфера поражена ложью; элита – вдохновитель и организатор тотальной лжи. Члены элиты понимают сокровенную мысль руководителя, знают тайную и реальную цели движения. Поэтому их не смущают противоречие и беспочвенность его публичных заявлений: они знают, что их целью является обман массы, противников, «других», и восхищаются руководителем, который применяет и использует ложь. Другие показывают своим доверием к элите нечувствительность к противоречию, неподверженность сомнению и неспособность мыслить.
Эта установка свойственна любому тоталитарному режиму и предполагает определенную антропологию и пропаганду, которые также анализирует Койре.
Правильные народы думать не обязаны
Тоталитарная антропология настаивает на примате действия, презирает теоретическую мысль, но высоко оценивает рассуждающий и рассчитывающий дискурсивный разум. Она ставит его настолько высоко, что отказывает в нем большинству смертных.
В тоталитарной антропологии человек не определяется мыслью, разумом, суждением, потому что, согласно ей, абсолютное большинство людей этих свойств лишены. Тоталитарная антропология не признает существование единой и всеобщей человеческой сущности.
В тоталитарной антропологии различие между истиной и ложью, решением и суждением почти не встречается. Оно является делом элиты, а не массы. Здесь масса ведома инстинктом, страстью, чувствами, озлобленностью. Она умеет лишь подчиняться, но не умеет думать и хотеть. Она верит всему, что ей настойчиво говорят, потворствуя ее страстям, ненависти и страху. Таким образом, бесполезно стараться остаться по эту сторону границ истинности: наоборот, чем больше и резче лгать низам, тем больше они поверят и скорее последуют за своей верой куда угодно.
Также не стоит стараться избегать противоречий: масса никогда их не заметит. Бесполезно согласовывать то, что говорят одним, с тем, что говорят другим: никто не поверит тому, что говорится другим, все поверят тому, что говорится именно им.
Тоталитарный подход не предполагает наличие у массы памяти. Поэтому не стоит скрывать от нее истину: она совершенно неспособна ее воспринять. Бесполезно даже скрывать от массы то, что ее обманывают: она никогда не поймет, что речь идет о ней, что это всего лишь приемы, которые к ней применяются.
Именно на такую антропологию опирается пропаганда руководства и членов заговора среди бела дня. Ее успех объясняет презрение элиты и сторонников тоталитарного режима к массе противников и единомышленников. Масса это все, кто им верит и идет за ними. А также те, кто им верит, но не следует за идущими.
Койре считает такую установку легитимной. Представители и руководители тоталитарного режима имеют все возможности судить об интеллектуальной и моральной ценности их единомышленников и жертв.
В заключение автор констатирует: если успех заговора сторонников тоталитарного режима может считаться экспериментальным доказательством их антропологической доктрины и эффективности основанных на ней методов обучения и образования, то это доказательство имеет ценность лишь для их стран и народов.
Оно не имеет ценности для демократических стран, которые обнаружили исключительную недоверчивость и не поддались на удочку тоталитарной пропаганде. Именно народные массы, согласно принципу тоталитарной антропологии «вырождающихся» и «слабеющих» демократических стран, обнаружили собственную принадлежность к высшей категории человечества, которая состоит из мыслящих граждан.Одновременно именно тоталитарная псевдоаристократия являет собой категорию легковерных и слабо мыслящих людей.
