Юрий Соломонов
Жизнь в переходном обществе полна неопределенностей... Фото Reuters
На вопросы ответственного редактора приложения «НГ-сценарии» Юрия СОЛОМОНОВА отвечает доктор философских наук, профессор РГГУ Игорь ЯКОВЕНКО.
– Игорь Григорьевич, первый вопрос хочу задать в стилистике советского времени, которое нам с вами не понаслышке знакомо. С какими качественными показателями подходит российское общество к 100-летию русской революции?
– Российское общество стало гораздо более однородным, гомогенным. 75% населения живет в городах и крупных населенных пунктах. Фактически произошла урбанизация страны. Изжита безграмотность. За это время общество пережило вначале изгнание религии, а затем ее резкое возвращение. Это непростые для социума процессы.
За последние 100 лет в России произошел демографический переход. Сегодня у нас рождаемость не обеспечивает воспроизводство населения, так что его численность падает.
Это самые базовые и наглядные характеристики. Другие требуют более серьезного анализа.
– А куда исчез такой громкий замысел советской идеологии, как формирование нового человека?
– Вероятно, туда же, куда исчез сам Советский Союз, который не просто ушел в историю а, надорвавшись, рухнул. Эксперимент себя исчерпал. Что же до нового человека, то это еще более утопичный и химерический проект. Образ нового человека, как его представляла идеология и рисовала советская фантастика, катастрофически не соответствует тем требованиям, которые предъявляет к нашему современнику эпоха глобализации. Советский человек жил вне экономического измерения реальности. Ему полагалось принимать на веру, поддерживать и одобрять все, что исходило от власти. Говорить о навыках анализа, критическом мышлении, независимом сознании в такой реальности не приходилось. Массовый советский человек был напрочь лишен экономического мышления. Не понимал, что такое оптимизация, доход, убыток, ресурсы и т.д. Ему были неведомы те компетенции, которыми сегодня владеют вписанные в современный мир, успешные молодые люди. Новая реальность, требующая самостоятельности, ответственности, риска и упорства в достижении целей, которые они сами перед собой ставят, – все это бесконечно далеко от прожектов нового человека.
Будем помнить, что изменение сознания – сложный и болезненный процесс. И он происходит не в лабораторных условиях, а в реальности стремительно изменяющегося мира. В контексте рисков и угроз. Вообще говоря, серьезные перемены происходят чаще всего в силу необходимости. Люди редко меняются от хорошей жизни. Вход в новую реальность гарантирует многие трудности. Здесь возможен один базовый критерий оценки: если это движение от несвободы к свободе, развитие идет в правильном направлении.
– Но возможно ли такое движение к свободе без другой базовой ценности – права частной собственности? Да, это право более четверти века назад было прописано в Конституции РФ. Но то, что мы видим в реальности, никак не назовешь сакральным отношением прежде всего власти к этому важнейшему праву человека…
– С этим трудно не согласиться. Иногда можно услышать, что такое отношение привито нам советской идеологией, так как в СССР частная собственность отсутствовала. Однако и в дореволюционную эпоху с правом частной собственности были серьезные проблемы. Великая французская революция утвердила максиму: «Частная собственность есть священное и неделимое право». Этого в России не было никогда. Право может быть только всеобщим. В противном случае это не право, а привилегия. Российские крестьяне не знали частной собственности и не хотели ее признавать. Не имея своей собственности, они не признавали собственности барина, кулака, купца. При случае «богатею» можно было подпустить «красного петуха». И люди видели в этом торжество справедливости.
Большевики активно использовали такие настроения. Отрицание права собственности обеспечивало массовую поддержку большевиков в Гражданскую войну. Крестьянская масса и большевики в несколько приемов последовательно уничтожали кулачье. История пионера-героя Павлика Морозова с доносом на собственного отца – яркое свидетельство и документ той трагической эпохи.
Далее последовало еще полвека советской власти, при которой общество было полностью лишено опыта владения и распоряжения частной собственностью. В последние 25 лет институт частной собственности и практики владения ею все же входит в нашу жизнь. А индоктринированный советский человек отдаляется в прошлое. Развивается малый и средний бизнес. Собственность – уже реальность, которую осваивают, к которой привыкают.
Надо понимать, что исторически этот институт во всем мире развивался и укреплялся не одним или двумя поколениями. Целыми веками шло строительство рыночной экономики. Увы, в России такого серьезного опыта практически не было. Незыблемой и священной собственности у нас, конечно же, нет, но институт этот «опривычивается», входит в сознание и культуру.
– В сознание граждан, может быть, и входит, но при этом они видят, что не работают законы, включая Основной…
– С законами плохо. Их не соблюдает прежде всего власть. Но и население, согласитесь, не демонстрирует ни уважения к законам, ни пиетета перед чужой собственностью. Сакральное отношение к этим понятиям не присуще массовому россиянину. В Европе такое законопослушание называется легализмом, который отличает наследников Римского права от нашего, с позволения сказать, следования законам.
У стихийного сопротивления законности есть объективные причины. Исторически законы в России не имели отношения к реальной жизни простых людей. Например, в советское время Конституция была вещью абсолютно номинальной, от нее ничего не зависело. Сегодня же на Конституцию РФ уже ссылаются, что говорит про обнаружение в ней некой инструментальности.
Иными словами, логикой исторического развития Россия движется к новому отношению к законам. Сколько времени это потребует – другой вопрос. Правда, власть активно работает над выхолащиванием правовых норм, лишая граждан инструментов легального отстаивания своих прав.
– А что можно сказать про обсуждаемый период с точки зрения развития культуры, духовности и прочих ценностных признаков как личности, так и общества?
– Что касается религии, то реально Церковь в Советском Союзе существовала начиная с 1943 года. Но она осознавалась как заповедник для стариков, малосознательных граждан, жертв суеверий. С началом нового этапа нашей истории Церкви стали открыты все возможности. Причем одна из религий стала преподноситься в качестве главной и претендовать на роль государственной.
Если старики и люди пожилого возраста реагируют на новый статус православия спокойно, то про молодежь этого сказать нельзя. При этом она выражает свой протест в самых разных формах.
Кроме того, высокий процент верующих, согласно социологическим опросам,
 |
| Щедро поделиться своей
свободой было доброй традицией советских людей. Фото РИА Новости |
говорит о том, что православие превратилось в формулу идентичности современного россиянина. Из логического вывода: «Я – русский, а значит, я – православный» вовсе не следует, что такой человек верит в Бога, имеет какое-то представление о доктрине, что он воцерковлен.
– Сегодня очень многие люди начинают отмечать такие неприятные социальные признаки общества, как стагнация экономики, деградация личности, упадок отечественной культуры, стандартизация и примитивизация всех уровней образования… Что вы думаете об этом?
– Вы наверняка знаете: есть такая иллюзия, когда каждое старшее поколение считает, что идущая за ним генерация хуже. Раньше и солнце светило лучше, и яблоки были слаще, и девушки добрее. Такая аберрация психологически объяснима, но имеет слабое отношение к реальности. Если же говорить о реальных процессах, то с ними надо разбираться серьезно.
Как университетский преподаватель, я могу свидетельствовать, что с каждым годом уровень подготовки первокурсников снижается. Разумеется, частично эта проблема упирается в школу. Но не только. Традиции чтения как художественной литературы, так и научно-популярных изданий у современных школьников практически иссякают. Эти пытливые умы сидят в соцсетях, занимают себя компьютерными играми. С точки зрения цифрового общества и компьютерной грамотности они скорее всего будут достаточно продвинутыми людьми.
Но чтение – это гуманитарное строительство личности, развитие творческого мышления, чувственного мира человека, его представления о добре и зле.
Конечно, и раньше классику читали меньше, чем о ней говорили. Но все-таки читали. Погруженность в классическую культуру была престижна, свидетельствовала о культурном статусе, о претензиях молодого человека. Затем пришло время, когда выпускались некие дайджесты по мотивам лучших произведений. Просмотрел десяток страниц и узнал содержание «Войны и мира» или «Мертвых душ». Сейчас же не каждый молодой человек скажет, кто такой Толстой, чем он знаменит и кого убили на дуэли в «Евгении Онегине».
Молодые люди демонстрируют фантастическое невежество в вопросах не только всеобщей, но и отечественной истории. То же самое с географией. Что же касается астрономии, то, по данным одного из опросов, каждый пятый респондент был уверен, что Солнце вращается вокруг Земли.
– Но может быть, причины надо искать в тотальной формализации и бюрократизации образования, в остаточном финансировании всего того, что в развитых странах всегда является приоритетными вложениями в будущее?
– Если мы говорим про нормальную, конкурентную рыночную экономику, то в динамичном, свободном социальном пространстве всегда есть конкуренция, борьба за рабочие места, научные гранты, корпоративные стипендии для студентов, мотивирующие инициативу конкурсы для школьников. Такая социальная политика побуждает людей больше знать, больше уметь, многого добиваться.
Кроме того, студент на Западе отдает себе отчет в том, что уровень знаний и компетенций определяет его стоимость на рынке рабочей силы. Такой ход мысли чужд нашим студентам. Они не осознают себя будущими участниками конкурентной борьбы на рынке, а перспективы трудоустройства и карьеры связывают с родственниками и полезными знакомствами. То есть у нас совсем иной пейзаж.
Заметьте, когда в Москву из глубинки приезжают люди, они чаще всего устраиваются на непыльную работу, которая не требует ни высоких знаний, ни компетенций. Сторожа, охранники, водители… Люди ищут не напряженный труд и карьеру, а спокойную жизнь и зарплату, которую у них дома не заработаешь.
 |
| «А замуж выйду за букиниста...» Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru |
Иными словами, наша экономика как целое не требует людей с высокой квалификацией, серьезной мотивацией и безупречной трудовой моралью. А с другой стороны – большая часть общества не рвется к высокой культуре и профессиональному мастерству. В такой ситуации качество человеческого капитала неизбежно и последовательно снижается.
Что же касается средней школы, то при всех разговорах о ее проблемах в реальности ничего не меняется. Отметим, что у советской школы тоже были проблемы. Можно вспомнить идеологизацию образования, общий консервативный дух. Однако советская школа работала по хорошо отработанным программам. И наконец, в советскую эпоху существовал престиж знаний. Высокий культурный статус образования и компетентности. В 90-е годы все это рухнуло. Сотрудники академических институтов с задержками получали нищенскую зарплату, а удачливые молодые люди с неполным средним образованием, торгующие чем бы то ни было, осваивали курорты Антальи.
До тех пор пока ценность образования не будет осознана обществом как сугубо прикладная сущность, необходимая для успешной жизни, ничего не изменится.
Пока что мы наблюдаем осознание ценности отдельных компетенций: владение иностранными языками, Интернетом, азами банковских операций. А в остальном все довольно грустно.
Утверждение престижа знаний требует стратегических усилий. И прежде всего человеческих, интеллектуальных, духовных. Если желания и ресурсов для такой работы нет, то не стоит удивляться тому, что главным преподавателем разумного, доброго, вечного у нас назначен телевизор, который в Интернете называют «зомбоящик». Наше ТВ умеет делать три вещи: внушать, пугать и развлекать. Оказывается, это достаточная культурная триада для солидаризации, единства и чувства благополучия массового человека.
– Значит, иначе быть и не может?
– Это не так. Не только наши наблюдения, но и данные социологов свидетельствуют: молодежь и люди средних лет все больше уходят в виртуальное пространство. Туда, где можно выбирать информационные источники и вести диалог. А это совершенно иная реальность. Нам еще предстоит осознать последствия современной информационной революции.
– То есть жизнь все-таки подводит общество к необходимости многообразия – как условия развития во всех сферах жизни?
– Как вы понимаете, относительно многообразия разворачиваются идеологические и политические битвы. Сторонники традиционного для России единомыслия противостоят лагерю плюрализма и либеральных ценностей.
На стороне единомыслия мощная традиция, симпатии старших поколений, интересы начальников самого разного уровня. У сторонников либеральных ценностей в запасе один-единственный, но зато решающий стратегический аргумент: единомыслие блокирует историческую динамику.
В горизонте тактического мышления общество можно подмораживать, насаждать натужную лояльность, и, казалось бы, все должно быть хорошо. Но такая политика обернется серьезными проблемами в стратегической перспективе.
Николаю I приписывают фразу, которую на самом деле сказал австрийский император Франц Иосиф. В ответ на предложение строить железные дороги он ответил: «Нет-нет, ни в коем случае. По этой железной дороге ко мне приедет революция». Николай думал точно так же. Вспомним, что для Австрии это обернулось разгромом армии в битве при Садовой в Австро-прусской войне (1866), а для России – проигранной Крымской войной (1853–1856).
Жизненная философия и психология временщиков некоторое время может доминировать в обществе. Но за этим неизбежно следует жесткая отмашка.
– Так революция однажды приезжала к нам в немецком пломбированном вагоне…
– Это обыденные объяснения происходящих исторических катаклизмов. Если бы в России к тому времени не сложилась определенная историческая ситуация, у Ленина ничего бы не получилось.
Революции, как фундаментальное явление мировой культуры и социального процесса, происходили и будут происходить. Пример тому – арабская весна. Или бархатные революции в странах Восточной Европы конца 80-х годов. Или «Весна народов» в 1848–1849 годах в Европе.
Революции – неустранимый момент исторического развития. Если общество оказывается не в состоянии изменяться эволюционно, в нем неизбежно происходит революция.
Наша современная реальность далека от предреволюционной, но проблем хватает. Их надо решать, не впадая в ничем не оправданные страхи. Таких решений требуют образование, наука, медицина, снижение рождаемости…
Надо окончательно реформировать экономику. Закрыть все неэффективные предприятия. Провести санацию депрессивных регионов. Среди прочего, надо принимать непопулярные решения и проявлять политическую волю. У меня нет ответа на вопрос, готова ли на это наша политическая элита. Если она не готова, проблемы будут накапливаться и однажды потребуют куда более жестких и драматических решений.
– А если власть вдруг чудодейственным образом станет готова к непопулярным реформам, как на это ответит общество? Есть устойчивое мнение экспертов, что со времен СССР наши люди сильно заряжены пресловутым советским патернализмом.
– Надо начать с того, что патернализм присущ традиционному человеку. С позиций восторженного либерального сознания непостижимо, почему массы людей бегут от свободы, ищут над собой крепкую руку, хотят быть зависимыми.
Дело в том, что свобода неотделима от ответственности. Буквально с момента обретения свободы человеку надо самостоятельно принимать решения, рисковать, думать… И самое главное – нести всю полноту ответственности. А тут за тебя отвечает начальник, хозяин, государство. Помните: «Власть должна накормить людей и дать людям работу».
В этом отношении ситуация в нашей стране развивается в позитивном направлении. Уже сегодня мы живем в обществе, где государство сняло с себя многие социальные обязанности и патерналистские функции.
В советское время алкоголик не мог продать свою квартиру за грузовик водки. А сегодня можно. Как и проиграть в казино всю движимость и недвижимость. Иногда такие случаи происходят и оказывают терапевтическое воздействие на общество. Постепенно люди приходят к пониманию новой реальности, в которой патернализму отводится все меньше и меньше места.
Но те же законодатели должны создавать механизмы, блокирующие квартирным мошенникам возможность обманывать немощных и плохо соображающих стариков. Что же касается взрослых и вменяемых граждан, лишившихся квартир по своей жадности или глупости, то это их выбор.
Помните, в 90-е появилась целая армия наперсточников, которые собирали прохожих и предлагали сыграть на деньги в забаву, построенную на ловкости рук и хитрости ассистентов? Люди, не обремененные здравым смыслом, охотно давали себя облапошить. Это была эффективная школа жизни. Других способов перевести инфантильных пациентов советской богадельни в жесткий мир, где свобода неотделима от ответственности, я не знаю.
Советская власть гарантировала всем работу. Сегодня такого нет. И это благо, потому что другого способа воспитывать свободного человека история не придумала.
– Но лозунги советской власти о том, что только при ней возможен самый свободный в мире человек, все-таки крепко засели в общественном сознании, если социология до сих пор фиксирует так называемый постсоветский синдром.
– С исчезновением советской идеологии людям, казалось бы, открылась дорога в свободное будущее, но тут же обнаружились остаточные моменты советского сознания.
Все дело в том, что человек – существо социально уязвимое, а сознание общества и массовая психология достаточно инерционны. Тем не менее окружающая нас реальность меняется, и меняется стремительно. Мир становится все более подвижным и неизмеримо более открытым.
С начала 2000-х годов в городах-миллионниках, а также в регионах с более развитой экономикой и отлаженной инфраструктурой началось формирование общества потребления. Прежде всего это задавалось благоприятной конъюнктурой цен на энергоносители. В России сложился значительный по объему средний класс. Автомобили, квартиры, отдых за рубежом – сегодня это социальная норма для десятков миллионов людей.
Есть депрессивные регионы, есть глубинка, есть люди старших поколений, не способные вписаться в новый, яростный мир. В этом отношении российское общество расслоилось. Но других сценариев социальной динамики не существует.
В СССР социальное расслоение блокировалось. Одним не давали разбогатеть, другим не давали окончательно обнищать. Сегодня многое по-другому. Видна бедность, есть нужда отдельных групп в поддержке государства и т.д. Наше общество в состоянии решать эти проблемы.
Зафиксируем, что потребительские ценности стали не просто доступными, но и всеобщими. Пока не все могут ими воспользоваться в должной мере. И это серьезное отличие от советской экономики дефицита, от ресурсного номенклатурного распределения и прочих изъянов административно-командной системы.
– А есть ли еще сегодня такие советские ценности, которыми народ может или должен гордиться, передавать эту гордость следующим поколениям?
– По моему мнению, на уровне народа и общества такой гордости заслуживает только победа над фашизмом. И такая гордость действительно непреходяща.
Другое дело, что в нашей стране прославляют победы и одоления, но при этом замалчивают, буквально отменяют поражения. К примеру, Россия проиграла Первую мировую войну, и не только. Однако поражения в войнах не называют своими именами. Где, в каких статьях, учебниках, монографиях вы читали о том, что СССР проиграл холодную войну?
Что же касается победы над фашизмом, в высшей степени неприглядно замалчивание роли наших союзников по Антигитлеровской коалиции. Победу над фашизмом одержали народы трех континентов. Роль России в этой борьбе не вызывает сомнений. Но когда в угоду сиюминутной политической конъюнктуре насилуют историю, это печально.
– Есть ли сегодня лично для вас такое завоевание социализма, которое не должно никогда возвращаться?
– Есть. И далеко не одно. Это идеократия, то есть власть одной партии, базирующейся на конкретной идеологии. Это огосударствление экономики и уничтожение рынка. Это отрицание и уничтожение частной собственности. Это «граница на замке», то есть жизнь внутри периметра победившего социализма. Это общество богадельни, то есть создание ситуации, в которой человек не отвечает за себя и может предаваться паразитарному существованию, что в стратегической перспективе приводит к моральному разложению общества.
К счастью, все эти «радости» более или менее изжиты. Например, студенты не понимают советской реальности. Им приходится рассказывать и объяснять вещи, которые памятны людям старших поколений.
Я убежден, что жизнь в СССР – это прежде всего трагический опыт массовых заблуждений и веры в утопию, ради которой погибали миллионы людей. Наша задача – осмысливать этот опыт, извлекать уроки и нести его следующим поколениям.
