Отечества бесстрастные чины

Оторванность бюрократа от народных корней пугает его разве что во сне. Иллюстрация Depositphotos/PhotoXPress.ru

То, с чего я хочу начать свое повествование, вряд ли является горячей новостью. Это всего лишь констатация: российская бюрократия была и остается важнейшим элементом социальной структуры и политического строя России на протяжении веков. Этому способствовала ее политическая история. Деспотизм здесь был следствием громадной самостоятельности, независимости и бесконтрольности государства и его бюрократического аппарата. Эта власть господствовала над народом, поэтому гражданского общества в европейском смысле слова у нас появиться не могло. Поэтому именно бюрократия обладала преимуществом по сравнению с другими, даже привилегированными сословиями.

Уже в XIX веке русские историки (особенно Борис Чичерин) показали, что русское государство не было лишь результатом классовых антагонизмов. Марксист Георгий Плеханов в своих трудах подчеркивал, что независимость государственного аппарата в России была намного больше, чем в других европейских странах.

Эта особенность русского государства сближала его с азиатским деспотизмом. Бердяев, например, писал, что Россия стала жертвой своей огромной территории. Потребности обороны и экспансии привели к громадному росту военно-бюрократического аппарата. Интересы бюрократии не совпадали с интересами привилегированных сословий. И потому государство, начиная с Ивана Грозного, грубо подавляло интересы последних.

Экономические преобразования в значительной степени осуществлялись сверху, путем государственного принуждения. Главной политической традицией России стало подчинение всех сфер экономической и социальной жизни потребностям государства.

Конечно, эта традиция не всегда воплощалась в жизнь с одинаковым успехом. Но она всегда была основным принципом деятельности государственного аппарата.

Неизбежным следствием данного принципа было убеждение: только государство имеет право на любую социальную инициативу. Формы социальной жизни и организации, не навязанные государством, решительно пресекались. На этой почве формировалась бюрократическая традиция политической мысли и практики: гражданин есть собственность государства. Все его действия либо определяются властью, либо являются покушением на власть.

Так появилось общество, в котором не было посредствующих звеньев между угодничеством и бунтарством, тотальным признанием и тотальным отрицанием существующего социального порядка. Понятие личной свободы, сформулированное в политической мысли Западной Европы на протяжении нескольких столетий борьбы между абсолютизмом и аристократией, буржуазией и дворянством, в России было усвоено значительно позже. Личная свобода в Западной Европе определялась правом. Она имела смысл только в рамках правового порядка. А социальная и политическая жизнь России создала такие условия, при которых личная свобода отождествлялась со своеволием, анархией и отсутствием какого бы то ни было права. Последнее в России существовало только в форме деспотического произвола, вошедшего в плоть и кровь русской бюрократии.

Даже революционная мысль России вибрировала между проектами политического абсолютизма в будущем социальном устройстве (Пестель, Ткачев) и анархическими конструкциями общества, свободного от любого права и политических институтов (Бакунин). Революционный экстремизм в значительной степени был продуктом истории страны. Здесь никогда не было сильной буржуазии. А политическая стабильность зависела от силы и эффективности централизованной бюрократии, поэтому проекты социальных реформ квалифицировались как потрясение основ существующего порядка.

Различие между литературной критикой господствующего строя и террористическим бомбометанием было почти неуловимо. Представители того и другого крыла политической мысли попадали в разряд государственных преступников.

Недостаточное развитие городов, неустойчивость социального положения купечества и торговли затрудняли формирование независимой интеллектуальной культуры. Городская культура обычно способствует эмансипации интеллигенции, воспитанию логических навыков и умений вести дискуссию. Она стимулирует способность к абстрактному мышлению.

Но разрушение Новгорода и укрепление Москвы затормозило развитие городской культурной среды. А православие поспособствовало изоляции России от Запада.

Русский цезарепапизм определялся не тем, что церковь была слугой государства. Политические властители сами претендовали на духовную власть. Подчинение церкви государству осуществилось в такой форме, что оно определило право светской власти контролировать совесть, мысли и убеждения. И придало ей функции государевой полиции.

Конкуренции между светской и духовной властью, типичной для Западной Европы и способствующей развитию ее культуры, в России практически не существовало. Церковь передала государству руководство культурой, а вместе с ним и религиозное мессианство. Оно стало неотъемлемой частью государственной политики. В православной церкви после падения Византии возникла политическая идея Москвы как Третьего Рима, которая должка овладеть апостольской столицей, завоеванной турками. По мере того как Москва – место жительства царей  отождествлялась с Москвой – центром православия, религиозное мессианство совпало с национальным. Царь оказался не только самодержцем государства, но и гарантом вечной правды.

Эти факторы помогают понять специфику отечественной бюрократии.

Происхождение столоначальника

Для уяснения социальной природы бюрократии необходимо проследить специфику ее вмешательства в экономические процессы. В России оно определялось рядом моментов. Экономика и социальная жизнь регламентировались сверху. Это привело к политизации всех социальных сфер. Бюрократическая регламентация деформировала и дезорганизовала естественные экономические процессы. Способствовала росту анархии и беспорядка в экономике. Честные люди вытеснялись из аппарата управления. Кадровая политика была непредсказуемой. Существовал внутренний шпионаж за гражданами и чиновниками. Массовая политическая психология тоже подверглась бюрократизации.

Нетрудно понять, что указанные факторы были производными от способа политической централизации русского государства. Количество и структура чиновничества определялись не потребностями развития производства, а интересами территориальной экспансии. Бюрократия была продуктом образования Московского государства. По мере захвата и колонизации окраин вмешательство правительства в экономику становилось правилом управления страной. Оно и сформировало национальный тип русского чиновника: всевластного, подкупного, невежественного, развращенного властью, неповоротливого, тупоумного, азиатски-продажного, законопослушного и богобоязненного.

Материальные и политические интересы этого слоя срослись с самодержавием, а главными политическими характеристиками выступали реакционность и консерватизм. Они переплелись с традициями политического бесправия народа и всевластия правительства, повлияли на генезис русской интеллигенции и идеологические процессы.

Например, народническая идеология заимствовала у национальной бюрократии идею регламентации экономических и социальных процессов.

Однако история усвоения марксизма в России, русские революции и строительство социализма показали, что от такого заимствования не были свободны и люди, называющие себя марксистами и коммунистами.

Бюрократический подход к определению социальных проблем обычно связан с извращением действительности и запретом на правдивое изложение фактов и социальных отношений. Размеры социальных бедствий преуменьшаются, а правительственная помощь населению преувеличивается. При описании материального положения народа и общественной жизни в целом широко используются средние цифры.

Существует политическая квалификация и монополия бюрократии на решение любой социальной проблемы.

Такой подход отражается в содержании и форме нормативно-распорядительной деятельности государства. Каждый правительственный документ умножает власть чиновника, усиливает регламентацию социальной жизни, увеличивает отрыв аппарата управления от народа, дезавуирует другие (неправительственные) способы решения социальных проблем. При бюрократическом управлении законодательная и нормативно-распорядительная деятельность направлена не на адекватное отражение действительности, а на подтверждение факта существования управленческих структур.

Эта установка воплощена в официальной статистике. Статистические данные нерепрезентативны, несистематичны и не отражают ни состояние, ни тенденции развития общества. Бюрократия постоянно смешивает любую социальную информацию с пропагандой за или против данного правительства. Если статистика подчинена отдельному ведомству, она искажает часть социальной реальности. Если статистика функционирует на межведомственной основе и подчинена непосредственно правительству, она искажает действительность в целом. На этой основе возникает замкнутый круг официального процветания общества. В общественное сознание систематически внедряется представление о том, что страна под руководством существующих на текущий момент правительства и бюрократии неуклонно процветает. Статистика и социальная наука используются для обоснования этого мифа. Другие методы сбора и обработки социальной информации запрещаются или засекречиваются. Всякое суждение о неистинности официальной статистики и науки отвергается. Поэтому социальное и политическое мышление вынуждено вновь и вновь обращаться к мифу о развитии или стабильности.

Для его аргументации используется определенная концепция прогресса. Его измерителем выступают данные о процентном увеличении в любой отрасли и хозяйстве в целом. Государственные расходы на страну толкуются как главное измерение темпов ее развития.

Как правило, эти темпы будут тем выше, чем меньшая цифра взята в качестве исходной. Такая процедура скрывает правду о действительных проблемах и потребностях развития общества. Способствует идеологической деформации массового политического сознания и социальной науки.

Голосование ногами. Против увеличения надоев любой ценой. Фото PhotoXPress.ru

Бумага рождает власть

Существует соответствие между формой политического строя и государственным управлением. Оно определяет главные характеристики бюрократического управления. А это: монополия чиновников на выработку и проведение политики; тайна политических и управленческих процессов; использование юридических фикций для оправдания действий высокопоставленных служащих госаппарата; преобразование социальных и политических проблем в административные; пропаганда убеждения в том, что государство есть главный источник материального благополучия граждан и гарант социального порядка; связь между ростом расходов на управление и хищением государственных средств; подчинение законодательства исполнительной власти; канцелярщина, волокита, прямая и косвенная коррупция; громоздкость административной машины; отождествление гражданской, военной и политической организации общества; искусственное создание социальных групп, материально и политически обязанных правительству; регламентация политической жизни и производства социально-политических знаний; сокрытие правды о положении дел внутри государства и его отношениях с другими странами.

Во всех звеньях государственной машины отражаются общие характеристики бюрократического управления. Нормы права теряют свою специфику и становятся средствами политической борьбы. Законодательство сознательно усложняется для обхода законов. Чем ниже правовая грамотность населения, тем более свободен чиновник в толковании закона и его применении. Чем больше законов, тем больше бюрократическая свобода.

Профессиональные юристы отличаются политическим недомыслием и верноподданнической психологией. Это лишает их возможности адекватно отражать действительность и оценивать действия представителей власти в соответствии с законом. Судопроизводство базируется на отождествлении полицейской и общественной службы. Оно понижает меру наказания в зависимости от места в аппарате власти и управления. Одновременно используются все средства для сакрализации государственного аппарата.

Между властью и обществом возникает замкнутый круг. Принадлежность к аппарату власти порождает у его членов чувство безнаказанности. Минимализация их наказаний порождает у граждан убеждение: органы власти свободны в отношении не только общества, но и закона.

В результате равнодушие к закону становится главной характеристикой массовой психологии. Верноподданность и сакрализация аппарата связывают общество и государство. Эти стереотипы становятся политической традицией, которая, в свою очередь, усиливает безнаказанность представителей власти.

Бюрократическое управление сильнейшим образом влияет на политику и идеологию.

Отсутствие объективности при изображении социальной действительности – определяющая особенность мышления политической бюрократии. Действительность рассматривается не как комплекс противоположных тенденций, образующих объективную логику развития общества, а с точки зрения их «допустимости» при существующей форме политического строя и бюрократического управления.

Например, к революционным движениям политический бюрократ относится двояко: они или исключаются, или не исключаются из поля зрения. В первом случае политик не в состоянии отразить всю сложность и противоречивость социально-политической ситуации в условиях данного места и времени. Не может понять все экономические, политические, идеологические и культурные противоречия. В его представлениях отражается только поверхность социальной реальности. Поэтому эмпиризм и оппортунизм – внутренние характеристики мышления политической бюрократии.

Во втором случае революционные движения не исключаются из поля зрения. Но рассматриваются не как следствие объективной логики развития общества, а как продукт деятельности отдельных личностей, неизвестно зачем и почему стремящихся подорвать данный социальный и политический порядок.

Свою и чужую политику бюрократ рассматривает только как проявление личной воли и политического рассудка, но не логического мышления. Волюнтаризм и идеализм – неотъемлемые элементы мышления и действия политического бюрократа.

Слуги Свободы и Прогресса?

К демократическим движениям русская бюрократия тоже относилась двойственно. Удовлетворение элементарных демократических требований преподносилось общественному мнению как свидетельство политической мудрости правительства, считающегося с «велениями времени и прогрессом». В то же время демократические движения всегда находились под подозрением, а политические реформы осуществлялись только для того, чтобы удержать всевластие бюрократии.

Указанные установки наложили сильнейший отпечаток на писаную официальную историю страны. Она толковалась лишь как ряд событий, происходящих на вершине политической иерархии. Любая фраза, невинное пожелание и мельчайшие реформаторские устремления членов правительства, тем более монарха, идеализировались и пропагандировались как исторические и судьбоносные. Официальная история выглядела как цепь бесконечных постановлений правительства. К ним «пристегивалась» действительная народная жизнь. Политические реформы проводились для того, чтобы укрепить политическую иллюзию: правительство считается с мнением населения и тем самым народ принимает участие в управлении государством.

Такая иллюзия пропагандировалась тем более, чем менее определенной была политическая ситуация. Едва она склонялась в пользу статус-кво –  бюрократия всегда стремилась выхолостить политические реформы, созданные для выхода из политического кризиса. Ограничить элементарные демократические свободы бюрократическими рамками.

Дело в том, что эти свободы, даже куцые и ограниченные, дают возможность публично обсуждать действия властей. Разумеется, отдельных чиновников, а не систему внутренней и внешней политики государства. Но и такое обсуждение подрывает монополию бюрократии на социальное и политическое знание. Поэтому она рассматривает всякое публичное вмешательство в эту сферу как некомпетентное. То же самое относится к толкованию законов.

По мнению бюрократа, закон нужно объяснять так, чтобы любое толкование соответствовало общим характеристикам бюрократического управления. А если всякое заявление о необходимости изменить всю систему власти запрещается законом, то бюрократия остается единственным и монопольным политиком в государстве. Этим и определяются бюрократические рамки демократии. Чиновник всегда озабочен тем, чтобы свести до предела ее влияние на реальную политическую жизнь и мысль страны.

Даже если на высших уровнях власти и возникает желание соответствовать велениям времени, прогрессу и требованиям общественного мнения (например, провести модернизацию экономики по критериям постиндустриального общества), как правило, правительство не имеет никакой вполне определенной программы и не возвышается над уровнем бюрократов-дельцов.

«Всякая бумага, милая моя,  должна отлежаться...» Кадр из фильма «Звезда пленительного счастья» (1975)

Прагматизм – не менее значимая характеристика мышления и действия политического бюрократа. Рядовой чиновник живет для того, чтобы исполнять указания. Всякая самостоятельность и инициатива пресекаются. Эта привычка не меняется и тогда, когда он попадает в сферу, связанную с выработкой политических решений. И в этом случае он ожидает указаний или инициативы от других. Отсутствие социальной и политической инициативы – типичное свойство политической бюрократии.

Она всегда неоригинальна. Политические концепции и программы социальных преобразований, которые предлагает правительство, обычно намного раньше формулируют люди, которые борются с ним или оценивают его деятельность критически. Оригинальность политического мышления – качество лиц и групп, не занятых в сфере власти и управления и свободных от политического рассудка. Оппозиционные движения, как правило, опережают политическую мысль бюрократии.

Но зато политик-бюрократ силен в искусстве внутренней дипломатии. Оно определяется уже не столько от теоретической способности к разработке политических концепций, сколько от всех перечисленных характеристик мышления – эмпиризма, оппортунизма, прагматизма, волюнтаризма и эпигонства. Искусство внутренней дипломатии с особой силой проявляется в периоды перехода от реформ к реакции, от динамического развития к спасительной «стабильности».

Для этого вначале публикуется документ (манифест, декларация, декрет) о незыблемости существующего до реформ политического режима. После этого производятся перемещения на высших уровнях власти. На пост, связанный с выработкой внутренней политики, назначается лицо, популярное в обществе и обладающее способностями демагога. Оно поддерживает политические иллюзии о возможности совмещения личной власти и бюрократического управления с демократическими свободами.

Для этого изобретается или используется такая политическая концепция, отличительной чертой которой является эклектизм. Идейно-политические традиции страны для бюрократа есть склад таких концепций (типа славянофильства или западничества в России). Поэтому его отношение к интеллектуальной истории страны всегда утилитарно.

После того как концепция найдена, начинается период ее интенсивной пропаганды. То, что раньше казалось неприемлемым, оппозиционным и даже революционным, выходит на страницы газет и других каналов массовой информации. Становится временно-официальной идеологией. Для поддержки содержащихся в ней политических иллюзий могут осуществляться второстепенные или десятистепенные политические преобразования. Поддержка политических иллюзий и мнимые преобразования – суть искусства внутренней дипломатии или игры с общественным мнением.

Одновременно приводятся в боевую готовность спецслужбы и спецпропагандисты. Затем особо доверенные правительственные идеологи начинают кампанию борьбы с временно-официальной концепцией. Для этого используется пресса и другие каналы формирования общественного мнения.

Правительственное истолкование такой концепции обычно связано с диффамацией, моральным и политическим террором в отношении ее действительных авторов. То же самое относится к временным демократическим свободам. По мере осуществления всех этих действий наступает эпоха реакции. Бюрократия всегда стремится довести эту борьбу до конца и воскресить политический абсолютизм.

Образы, мысли и ценности

Итак, политическое мышление бюрократии – объективная форма мысли, обусловленная правилами бюрократического управления и соответствующими им политическими установками. Она, с одной стороны, не зависит от опыта, сознания и воли правительства, властвующего в данной точке пространства и времени. С другой стороны, зависит от административной карьеры лиц, образующих правительство. Эта карьера –   необходимый элемент анализа политической бюрократии. Личные качества и познавательно-политические установки помогают понять специфику политического отражения социальной реальности.

Если лица, образующие правительство, на предшествующих этапах своей административной карьеры были чиновниками разветвленной административной машины и тянули служебную лямку, то во всех направлениях политики отражается их бюрократический опыт и политический рассудок. Исполнительность есть определяющая черта служащих госаппарата. Приказ начальника – закон для подчиненного. Следование таким «законам» – основной критерий служебного продвижения. Инициатива чиновника обычно состоит в опредмечивании стандартов бюрократического мышления. Поэтому в правительстве бюрократическая исполнительность и инициатива становятся политическими характеристиками.

В итоге бюрократ постоянно заинтересован в укреплении государства и размножении его учреждений. Его политическая мудрость сводится к классическим принципам политического и духовного господства. В социальной структуре выделяются такие классы и слои, материальные условия жизни которых ограничивают интерес к политике, выходящий за пределы спущенных сверху команд.

В социальной структуре бюрократа интересуют только политические нули. Безразличие к политике выступает в виде слепой веры в лиц, исполняющих власть. Чем выше это лицо, тем больше должна быть политическая вера. Она способствует разобщению интересов различных слоев общества, возвращает к социальной основе политики – разделяй и властвуй.

Такая мудрость выражается в бюрократических программах социальных преобразований. Они тоже соответствуют общим характеристикам бюрократического управления. И содержат определенную политическую цель: осуществляются для того, чтобы удержать в неприкосновенности господство чиновников, а значит – и всю систему управления государством. Таковы рамки интереса политика к общественным отношениям и тенденциям. В обществе политик видит только то, что соответствует принципам господства государства над обществом. Иных отношений и тенденций он или не видит, или не признает. Верноподданность толкуется как главный гарант политической сознательности, поэтому идеалом гражданина для политического бюрократа всегда является аполитичная личность.

Бюрократическое государство стремится свести к нулю всякую самостоятельность и активность общества и все его формы сделать звеньями административной машины.

Существует зависимость идеологического мышления от бюрократического. Исходной категорией мыслей бюрократа, а точнее, ориентиром практической деятельности становится долженствование.

На его основе конструируются идеалы социального развития, которые создаются путем сложения «хороших» и вычитания «дурных» сторон действительности. Но она членится на хорошие и дурные стороны не в соответствии с нормами научного исследования, а в соответствии с морально-политическими установками идеолога.

Бюрократ стремится подчинить всякую социальную теорию потребностям оправдания существующей власти.

После того как идеал сконструирован, формулируются политические стратегии, программы и тактика его достижения. Все эти процедуры находятся под сильнейшим влиянием конкретно-исторических обстоятельств и морально-политических предпочтений идеолога. В результате ни действительные тенденции социального развития, ни специфика конкретно-исторической ситуации не могут быть отражены адекватно. Поэтому действительность воспринимается с недоверием и пренебрежением.

Всякое несогласие не заставляет идеолога и бюрократа усомниться в правильности избранного пути. Оно побуждает относиться к людям и обществу как к «незрелому» человеческому и социальному строительному материалу истории. Идеолог, подобно политическому бюрократу, всегда озабочен тем, как собрать под свое знамя побольше последователей, а не тем, чтобы культивировать в людях самостоятельность мышления и действия.

Если действительность рассматривается только как пассивный объект политики и идеологии, она теряет роль основного критерия истинности любых взглядов и теорий. Зато ей предоставляется право согласиться со сконструированными идеалами и стратегиями.

Деятельность идеолога, как и деятельность бюрократа, есть процесс парализации исторической инициативы, социального и политического творчества людей. Идеолог, если он обслуживает политическую бюрократию, всегда (сознательно или бессознательно) ведет людей по выдуманным путям в исторические тупики. Его деятельность и мышление есть социальное прожектерство в строгом смысле слова.

Таким образом, идеологическое мышление переплетено с бюрократическим. Эта взаимосвязь помогает понять консервативно-бюрократические тенденции русских революций.