Жизнь, рассказанная в индексах

Неравенство остается одной из самых больных проблем человечества. Фото Reuters

На вопросы ответственного редактора приложения «НГ-сценарии» Юрия СОЛОМОНОВА отвечает главный советник руководителя Аналитического центра при правительстве Российской Федерации, профессор НИУ ВШЭ Леонид ГРИГОРЬЕВ.

– Леонид Маркович, мне кажется, название доклада, выпущенного Аналитическим центром при правительстве РФ, звучит если не парадоксально, то драматично – «Человеческое развитие в условиях спада экономики». А уж коли драма, то не начать ли нам эту историю с пролога?

– Спасибо, что хоть в трагедию наш труд не определили.

Итак, пролог. Все началось с того, что более 15 лет назад в Москве появился офис ПРООН (глобальная сеть ООН в области развития), специалисты которого весьма последовательно изучают нашу страну с точки зрения развития человеческого капитала. Такие же исследования проводятся и в других странах. Но при этом каждая большая страна делает доклад о себе самой.

А мы что же, из разряда маленьких и слабых стран, для которых подобные работы традиционно выполняет ООН? Или у нас нет научных возможностей? Эти вопросы мы однажды задали сами себе. И вот уже два года как Аналитический центр при правительстве РФ делает такие исследования по России.

И это очень правильное решение. В ходе нашей беседы вы поймете, почему самостоятельное изучение так важно и полезно. Мы выпускаем уже вторую коллективную работу. По формату она получилась авторской книгой, где за качество каждой главы отвечают конкретные, известные, компетентные ученые при активной помощи молодых исследователей – аспирантов и магистров из Высшей школы экономики.

Глубина анализа в этой работе обусловлена системным подходом к человеческому капиталу России и использованием классической международной методологии исследований. В вышедшем ежегоднике даже есть глава, посвященная теории расчетов индексов измерения тех или иных показателей. Эта теория принята во всем мире.

Поэтому то, что мы делаем, позволяет нам сравнивать свою страну с другими и в то же время анализировать развитие ее самой как во времени, так и в пространстве, учитывая различные аспекты социально-экономической жизни регионов.

– И вас никто не упрекнул в увлеченной работе «по чужим лекалам»?

– Конечно, держаться эффективной и проверенной методологии исследований кому-то может показаться занятием скучным, аполитичным и даже не патриотическим. Куда проще и веселее отстаивать самобытность всего и вся. К сожалению, с такой доморощенной позицией нам бывало легче в очередной раз, прицепив на руки крылья, грохнуться с колокольни, чем вникать в аэродинамические тонкости каких-то там братьев Райт.

Я повторюсь: методология, о которой идет речь, фундаментальна. Она используется во всех международных исследованиях. А то, что мы ее стали применять, можно считать нашей бесспорной победой на поле модного ныне импортозамещения. При этом мы с огромным уважением относимся к традиции и наработкам ООН.

– Конечно, Организация Объединенных Наций имеет перед человечеством как свои заслуги, так и определенные неудачи. Но вас не смущает, что ООН всегда демонстрирует такую масштабность и глобальность проектов, что нетрудно спутать иную идею с тематикой клуба фантастов? Вот что такое «Цели развития тысячелетия», которые появляются в первой главе вашего исследования? Где мы и где 2999 год?

– Это очень важная история, и она требует подробного объяснения. Конечно, у нас немало футуристов, которых ночью разбуди, и они начнут говорить о срочной необходимости какой-нибудь новой стратегии. Но если коснуться реальности, то Министерство экономического развития должно разработать некую стратегию страны до 2030 года. Причем это должно делаться в обязательном порядке, по Закону о стратегическом планировании.

Согласитесь, что 15 лет для фантастики – это довольно хило. Я, например, не раз предлагал планировать до середины века.

Но тем не менее есть итоговый документ ООН, посвященный достижению Целей развития тысячелетия (ЦРТ), где отмечается, что «в 2015 году мир вышел на историческое перепутье». 

Потому что вышел срок действия ЦРТ (2000–2015 годы) и «перед мировым сообществом открывается возможность использовать достигнутые успехи и темпы, одновременно поставив перед собой новые смелые задачи по созданию будущего, которого мы хотим». Эти задачи вытекают уже из новых Целей устойчивого развития (ЦУР), принятых на саммите ООН в сентябре прошлого года всеми странами на период 2016–2030 годов.

У нас же в докладе благодаря моему соредактору Сергею Бобылеву, профессору-экономисту из МГУ, и его коллеге Софье Соловьевой есть первая глава, которая начинается с ЦРТ с 2000 по 2015 год. На этом, уже пройденном, пути легче объяснить и показать суть всей масштабной затеи.

Система ЦРТ имеет трехуровневую конфигурацию. В ней выделены восемь важнейших целей развития, для каждой из которых указаны более конкретные задачи, в том числе измеряемые количественно. Затем для каждой из 18 конкретных задач разработан набор статистических индикаторов – всего их 48. Важной особенностью ЦРТ и ее отличием от многих других международных и страновых систем индикаторов является введение временного периода (1990–2015 годы) и конкретных значений изменения количественных индикаторов в сторону уменьшения или увеличения за данный период достижения целей.

– Ну и чем же за пройденный этап мир может гордиться?

– Рано улыбаетесь. Из документа следует, что человечество все-таки добивается прогресса по всем целям и задачам, что отражается в соответствующих индикаторах мониторинга. Подросло материальное благосостояние жителей планеты, пошла на убыль проблема голода. Число людей, живущих в крайней нищете, сократилось более чем наполовину. А вот число тех, кого ООН относит к «работающему среднему классу», живущих на более чем 4 доллара в день, – практически утроилось.

– Но это в мире?

– Так вот, система ЦРТ как раз и была адаптирована для России с участием авторов доклада и использованием ими отечественных материалов исследования российского человеческого потенциала за разные годы. И эти данные были включены в период, обозначенный Программой развития ООН.

– А как тогда понять новые Цели устойчивого развития, принятые на упомянутом вами саммите?

– Во-первых, этих новых целей больше. Их 17. Они также разбиваются на задачи, под которыми примерно 400 показателей. Но вот на четырех сотнях ООН споткнулась. Она пока не представила эти индикаторы, они должны появиться в марте нынешнего года.

– Ну допустим, что при достижении определенных показателей правительство РФ и его Аналитический центр сообщат гражданам: ООН оценила Россию в 2030 году как страну с устойчивым развитием. «И что дальше?» – спросит какой-нибудь Иван Петрович из Вологды...

– Интересный вопрос. И вот почему. По большому счету Цели устойчивого развития придуманы ООН не для России, Европы и США, а для тех регионов мира, где люди живут на пару долларов в день. Там миллиард человек прозябает без электричества и двенадцатилетних девочек отдают замуж, чтобы они не умерли от голода. Это постоянное исследование в масштабе ООН нужно прежде всего для борьбы с тотальной бедностью, для того, чтобы последовательно подтягивать выше слабо развивающиеся государства.

Россия в их число, разумеется, не входит. Мы живем в среднеразвитой стране, где, несмотря на немалые потери последних 25 лет, все-таки на другом уровне находятся образование, медицина, наука и т.д. Поэтому нас должны волновать несколько иные аспекты устойчивого человеческого развития. Скажем так, понятные вашему Ивану Петровичу из Вологды или Марату из Казани.

Первым делом россиян заинтересует матрица развития не африканского континента в сравнении с американской Аляской, а развития всех регионов России и своего в отдельности по тем же 17 целям, сформулированным ООН!

Поэтому наша амбициозная задача состоит в том, чтобы адаптировать, переработать ЦУР для России. Применить 17 целей, включающих 400 показателей, не только ко всей стране в целом, но и для каждого из отечественных регионов.

А у нас в этой книге уже есть своя классификация регионального развития. И мы уже обнаруживаем очень интересную картину через матрицу, на которой субъекты расположены и по федеральным округам, и по типам развития. Это очень удобно для любых сравнений внутри страны. Например, для губернаторов, каждый из которых может сравнивать себя и с соседями по региону, и с коллегами по схожему развитию субъектов.

Становится понятно, что для каких-то продвинутых регионов (Москва, Санкт-Петербург, Самара и пр.) нет больших проблем соответствия высокому уровню внутри страны. Конечно, когда станут привычными 17 целей и 400 показателей, всегда найдется нечто такое, что потребует улучшения. Скорее всего какие-то качественные показатели, нежели количественные. Но мы же знаем, что у нас есть не только самые развитые регионы, но и такие, для которых потребуются значительные усилия и, конечно же, какая-то поддержка.

А дальше стоит другая задача, более значительная. Взяв все лучшее из классической методологии, мы должны переосмыслить Цели устойчивого развития таким образом, чтобы уже самим в масштабе огромной страны ставить перед различными по уровню развития регионами разные, но усложненные задачи.

Скажем, для сильных регионов – достичь уровня некоторых впереди стоящих европейских стран. Для регионов послабее – уровня сегодняшних «передовиков» и т.д.

Это должны делать высококвалифицированные ученые, и их цель – уже не доклад или книжка, а большая, сложная работа над идеями, программами и т.д.

Кстати, здесь есть немалый простор для наших социологов. Они могли бы год-два поработать, чтобы изучить реальные мотивации, цели и особенности движения различных регионов, чтобы затем другие специалисты смогли к этому массиву материалов применить методологии новых Целей устойчивого развития ООН, но поставив им более высокие (но адекватные) задачи на 2030 год.

Затем, итожа внутренние результаты, мы могли бы, учитывая разные цели и задачи, выбирать образцы, к которым можно стремиться. В достижении одной цели можно обогнать, скажем, Чехию. В другой – оказаться ближе к Италии...

«Интересно, какой знак себе купили в поселке «Хижины»? Фото  PhotoXPress/ru

– Макроэкономические сравнения здесь тоже важны?

– Конечно, но в центре исследования все-таки стоит развитие человеческого капитала. Поэтому в докладе доминирует социальная база – анализ систем образования, здравоохранения, структуры безработицы, доходов населения, бедности, потребления, особенностей регионов России, положения сельского населения. И все это еще и с учетом спада экономики.

– Из 17 Целей устойчивого развития на период 2016–2030 годов на первой линии стоит «Повсеместная ликвидация нищеты во всех ее формах»...

– Совершенно верно. Преодоление бедности было центральной задачей и среди Целей развития тысячелетия, сформулированных ООН на период до 2015 года.

В нашем докладе главу, касающуюся бедности как в мире, так и в России, написала Татьяна Михайловна Малева, директор Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС. В самом начале она напомнила, что Россия присоединилась к Декларации Целей развития тысячелетия ООН после масштабного трансформационного кризиса 1990-х годов, продолжительность и глубина которого повлияла на повышение уровня бедности так, что в отдельные периоды он превышал 30%.

Причины тут понятны: денег на борьбу с бедностью было мало, поэтому государство шло на пассивные меры – предоставляло отдельным группам населения льготный доступ к разным социальным ресурсам. Это было малоэффективно. А главное – тема бедности политически совсем не регулировалась. У нас была уверенность, что если экономика пойдет в гору, то бедность автоматически покатится вниз. Но проблема не только не исчезла – она вошла в число факторов, тормозящих выход страны из кризиса. Поэтому, и тут я с Малевой согласен, присоединение России к программе по реализации Целей развития тысячелетия полностью отвечало нашим внутренним интересам социально-экономического развития.

Там же она отмечает, что, по официальным показателям, за последние 15 лет в России удалось значительно сократить масштаб и уровень бедности по сравнению с теми значениями, с которыми страна вошла в новое тысячелетие после затяжного и глубокого кризиса трансформации.

По официальным измерениям, уровень бедности сократился вдвое, а уровень крайней бедности, которая сопровождается голодом и недоеданием, почти в четыре раза.

Однако некоторые альтернативные официальному подходу измерения не показывают сколько-нибудь заметного сокращения этих показателей.

А вот наиболее ощутимое влияние на сокращение уровня бедности оказало введение доплаты к пенсии до уровня регионального прожиточного минимума. Это существенно помогло самой многочисленной социальной группе – пенсионерам.

Но в то же время практически не сократился уровень бедности среди семей с детьми даже несмотря на масштабную программу поддержки тех семей, где двое и более детей.

Наступивший в 2014 году экономический кризис незамедлительно отразился на динамике доходов населения и росте риска бедности. Если кризис продолжится, роста бедности избежать не удастся, прогнозирует Татьяна Малева. А в случае затяжной рецессии почти 30% российских домохозяйств имеют высокие шансы пополнить ряды бедных.

– Если существуют уровни бедности, то, наверное, они связаны с уровнями потребления?

– Разумеется. Одна из новых Целей устойчивого развития ООН сформулирована так: «Обеспечение рациональных моделей потребления и производства». А личное потребление считается важнейшим показателем реального положения населения и условий развития человеческого потенциала.

Конечно, надо понимать, что в нашей стране, прошедшей длительную и болезненную трансформацию, серьезно пострадали социально-экономические системы. В советское время возникло огромное отставание сферы производства потребительских товаров от уровня технологического развития, например, ВПК.

Таким образом, мы были бедными потребителями, по сути, в богатой стране. Это вызывало в людях естественную потребность в формировании и обустройстве своего личного пространства, а значит, и фондов домашнего хозяйства. Экономисты часто сожалеют по поводу низкой нормы сбережений в нашей стране и нормы накопления физических активов. Но на это, как видим, есть свои исторические причины. Поэтому я уверен, что развитие сфер потребления в прошедшую четверть века во многом отражал «стартовый потребительский голод». Люди хотели всего – от нормального продовольствия до уютного жилья.

Не могу не заметить, что структура нашего личного потребления существенно отличается от экономики самых развитых стран. Прежде всего Россия выделяется очень незначительной долей услуг – ниже не только передовых стран, но и своих партнеров по БРИКС. Мы ближе всего к другим постсоветским странам.

Нашу особенность в отношении сервиса отражают как минимум четыре фактора:

• неразвитость предложения и дороговизна услуг, которые нацелены на состоятельные слои;
• ограниченный спрос в связи с попытками сэкономить на услугах ради покупок товаров;
• высокая доля государственных (бесплатных) услуг;
• высокий уровень теневого сектора (транспорт, образование), не учитываемого статистикой.

Но если говорить о российском потреблении в целом как о позитивном процессе, то лучшим показателем социального оптимизма и субъектов, и объектов исследования у нас может выступать спрос на товары длительного пользования. Это автомобили, мебель, телевизоры и т.д. В 2014 году у нас, по статистике, из 100 семей 61 имела автомашину – в 2005 году почти в 2 раза меньше, 33 автомобиля на 100 семей. Что говорить о телевизорах, холодильниках и прочих обычных вещах. А 110 компьютеров (включая гаджеты) на 100 семей? А 72% россиян, имеющих доступ к Интернету...

– Что интересного нашли исследователи в жизни и положении сельского населения?

– Очень долго и много у нас говорилось о том, что в России гибнет деревня. Про это писали еще в советское время писатели-деревенщики, публицисты. Но не было социальной картины этого села. Это, по сути, первая такая работа, касающаяся современного положения сельского населения.

Во-первых, стало понятно, что определенное количество людей на селе осталось. Живут они, мягко говоря, нелегко. При множестве проблем, которые в этой главе отражены в полной мере.

Но я хочу сказать о другом. Может, не о самом приятном, но о том, чего мы раньше не знали, – у нас в стране сегодня насчитывается 24 миллиона дач. Нигде в мире нет такого количества. Потому что на Западе загородный дом имеют только весьма богатые люди.

У нас на шести и более сотках, конечно, возведены самые разные строения. От вагончиков до коттеджей. И, конечно, отсюда эти маятниковые сезонные перевозки и передвижения дачников со всеми вытекающими отсюда хлопотами и проблемами. По сути, это уже иной образ жизни, можно сказать, изменение нашей идентичности.

В экономическом отношении это возможность получения дополнительных доходов от дачного хозяйства. Как следует из исследования, в неформальном секторе сельского хозяйства в 2013 году было занято 3,5 миллиона человек, что представляет 5% от всех занятых в России. Рекреационный эффект возникает из-за летней миграции и миграции «выходного дня». На сельские поселения феномен «дачи» оказывает большое влияние. Дачники (как временные, так и постоянные) «приносят» с собой дороги, спрос на продукцию натурального хозяйства местных селян (от мяса до ягод). Но в то же время летние «нашествия» порождают проблемы с уборкой мусора, конфликты с местными жителями и т.д.

Тенденции таковы, что вокруг городов стали стираться границы между крестьянами и мещанами. Как известно, слово «мещанин» означает всего лишь «городской житель».

Надо подчеркнуть, что дачники потребляют огромное количество услуг. Начиная от инфраструктурных благ (газ, вода, электричество) до сельских магазинов и закупок у местных жителей самой разной продукции. Кроме этого, они загружают работой местных зодчих, электриков, сантехников и т.п. Таким образом, доходы горожан переходят к селянам. Какие масштабы имеет движение этих денег – установить очень трудно.

Короче, дачный феномен – это очень весомый фактор выживания села. Другое дело, что это не решает проблем современного сельскохозяйственного производства. Но это уже другая тема.

– Как кризис влияет на исследуемые процессы и показатели?

– Мы же хорошо понимаем, что, когда в стране есть какая-то бешеная рента, а у государства и бизнеса – большие деньги, то проще истратить их с беспечной надеждой на любой вариант, за которым видится возможный успех. В такие периоды всегда меньше внимания к деталям, институтам, логике, к эффективности инструментария. А это же все очень важные моменты.

Потому что как только иссякают большие деньги, тебе приходится думать, как эффективно использовать оставшиеся средства и добиться необходимого результата. Но уже сокращаются возможности поездок за границу и безудержного приобретения импорта. И тут же вызревает вывод – надо самое необходимое, вроде медицинских приборов и лекарств, производить дома.

Девальвация, конечно, дает шанс внутреннему производству и вызывает необходимость все время думать, держать себя в состоянии поиска.

То же самое происходит с падением нефтяной ренты. Как было сказано в знаменитом спектакле Товстоногова «Ханума»: «Богатую девушку выдать замуж легко, попробуйте пристроить бедную».

Поэтому, если бы эту программу мы писали три года назад, она бы предполагала большие доходы с ренты. Сейчас, даже если нефть подорожает, речь может идти о весьма умеренных возможностях роста.

Социальное поведение людей в кризис всегда интереснее для политиков и ученых, чем поведение в стабильной жизни, – отсюда внимание к поведению различных групп в стране с высоким неравенством в кризис (само неравенство подробно рассмотрено в таком же докладе 2014 года). Так, в главе «Транспорт» мы заметили одно любопытное явление по сравнению с 1998 годом. В нынешнем кризисе, до возникновения серьезных террористических угроз самолетам, российские граждане продолжали интенсивно летать в то время, как железнодорожные поездки пошли на спад.

Это явление еще раз продемонстрировало нам влияние на поведение пассажиров социального неравенства.

Нынешний кризис, на наш взгляд, проходит на фоне большей стабильности, нежели предыдущий. Это видно и по ситуации с работниками, и по экономическому поведению работодателей. Последние не так решительно увольняли сотрудников, а у работников практически сохранились их номинальные доходы.

– Все чаще эксперты разных стран говорят еще и о кризисе той науки, которая, кажется, уже не в силах дать ответ, что станется с нынешней моделью мировой экономики завтра. Макроэкономические сценарии все мрачнее, турбулентность все длиннее. Ко времени ли думать о человеческом развитии на тысячу лет вперед?

– Мне кажется, на фоне этих сценариев наш доклад очень простой. Он о том, что надо решать многие социальные задачи страны и удерживать в ней хороший уровень образования, науки, развивать гражданское общество, укреплять средний класс – это все очень важные задачи сегодняшнего, завтрашнего и всех последующих дней, лет и, надеюсь, веков.