Даниил Дондурей
Наконец-то эффективный менеджмент дошел и до российской соломы...
Фото Fotolia/PhotoXPress.ru
Некоторое время назад было много разговоров о проекте, который в последней редакции называется «Стратегия государственной культурной политики на период до 2030 года». Но журнал «Эксперт» справедливо заметил странность в обсуждении этого документа общественностью. Намечалось, что в начале декабря его представят в правительство, что, по словам обозревателя издания Александра Привалова, «будет практически равносильно принятию».
Автор заметил, что ни на сайте Министерства культуры, ни на сайте головного разработчика проекта, Института культурного и природного наследия имени Лихачева, этого документа для обсуждения вывешено не было. Мне трудно не согласиться и с тем, что от принятых у нас общественных обсуждений, неизменно управляемых самими авторами проектов, проку всегда мало, а то и не бывает вовсе.
А ведь речь идет о культуре, которая определяет в нашей жизни все. Из нее вырастает качество политики, экономики, отношений между народами и отдельными людьми. Какова культура, таково и все остальное. Может, поэтому современная российская культура, а точнее, ее нынешнее состояние препятствует многим потенциалам развития страны.
Именно предписания культуры, а не какие-то ошибки управленцев, логистиков, замечательных экономических экспертов, либералов и консерваторов, независимо от их профессиональных убеждений выступают определяющими кодами, влияющими на производство, распространение и усвоение смыслов.
При этом надо понимать, что это всегда мировоззренческие процессы, связанные с архетипами, стереотипами, с моралью. И, безусловно, с образцами поведения. С жестким соотнесением формальных и неформальных практик.
Именно такое соотнесение представляет Россию неизмеримо креативной страной, в которой преобладают разнообразные, почти не описанные наукой неформальные практики.
Мне кажется, что только у нас можно одновременно заявлять, что мы – это отдельное, особое государство-цивилизация, и тут же призывать иностранных инвесторов к вложениям своих капиталов в Российскую Федерацию. Причем эти, казалось бы, несовместимые задачи могут озвучиваться ведущими информационными каналами в течение как одного дня, так и одного эфирного часа.
Что же касается настоящей креативности, то мне пришлось участвовать в одном исследовании, затрагивающем развитие Санкт-Петербурга с 1861 года до начала Первой мировой войны. За этот период как раз и был построен тот великий город, которым мы все гордимся, поскольку ничего лучше, на мой взгляд, в нашей стране нет. При этом мы исследовали не дворцы времен Петра Первого или Екатерины Второй, а именно качество города, десятки, сотни его улиц и кварталов. Над ним трудились многочисленные, чаще всего безымянные архитекторы, строители, которые смогли так все планировать, вырисовывать, начиная от зданий и заканчивая оформлением окон, дверей, печей, ручек и задвижек, водосточных труб, крышек канализации. Рассматривая все это, вы восторгаетесь и понимаете, почему это чудо внесено в мировой список архитектурных сокровищ ЮНЕСКО. Все это сотворили не приглашенные немцы или швейцарцы, а свои, можно сказать, всероссийские мастера.
Сериальная анестезия
Но мы должны рассматривать культуру, я не устаю это подчеркивать, в самом широком смысле, не закрывая глаз и на такие события или системные смысловые феномены, как, например, революция 1917 года, повлиявшая на развитие не только страны, но и мира.
Почему она произошла? А зачем вслед за этим понадобилась Гражданская война с 11 млн прямых и косвенных потерь? А что было смысловой основой ужасающего террора 1937–1938 годов?
Это все старые вопросы культурного, цивилизационного порядка. Вопросы, определяющие будущее страны. Но мы не ищем на них ответы. Чаще всего потому, что не хотим сильных переживаний, кардинальных переосмыслений, горькой правды и т.д.
И тут на общую радость появились такие коммуникационные, информационные, изобразительные и такие люди, которые могут выстроить для каждого счастливый виртуально-визуальный мир, способный укрыть нас от серьезных проблем, мыслей и тревог.
Я уже писал и говорил о том, что сегодняшняя Россия является абсолютной чемпионкой по производству телесериалов.
Мы примерно два года назад обошли Китай, потому что уже выпускаем около 500 названий в год. В сутки у нас транслируется примерно 62 названия. Таким образом, запущена мощнейшая культурная машина, выпускающая продукцию, которую можно обозначить как «телесериалы, телеситкомы, скетчкомы и сериалы».
Ситкомы – это ситуационные комедии. Такие как «Воронины», «Сваты», «Последний из Могикян» и т.д. и т.п. Они бывают самой разной протяженности – от нескольких серий до сезонных и многолетних телеэпопей. Поэтому крайне важно понять, что проникает в сознание группы в 105–110 млн человек, которая припадает к телеэкранам ежедневно. Никакой другой продукт, произведенный на территории страны, – ни нефть, ни газ, ни выпивка – не потребляется таким количеством людей, говорящих по-русски. Вот она – главная фабрика современной России – производство массовых представлений о жизни.
За этим процессом стоит очень важный механизм идентификации: когда в обыденной жизни человека недостаточно глубоких мироощущений, эстетических переживаний, способов выразить себя в социуме, он ищет все это во второй реальности, проникая в эфирное пространство, как в настоящую жизнь. Там он начинает сам переживать чужие судьбы, чувства и подвиги. Он ощущает себя то брошенной девушкой в мелодраматическом сериале, то бандитом-полицейским, запутавшимся в том, кто он на самом деле – оборотень в погонах или агент полиции под прикрытием.
Этот механизм восприятия с очень серьезными и тончайшими процессами в личностном устройстве человека, используя которые можно формировать какие угодно ценностные установки. Что и происходит.
 |
| «Библиотекарь». Документальный триллер. Россия. 2015 год. Фото Дениса Медведева/PhotoXPress.ru |
Поэтому сегодня на отечественном телевидении в лучшем случае в одном из десяти сериалов положительным героем может быть представлен, например, бизнесмен.
Напрашивается вопрос: зачем телевидению частные предприниматели нужны как сплошные негодяи? Создателям сериалов скорее всего ни к чему. Но в таких героях почему-то нуждается нынешняя экономика России, по существу, все еще государственная, имеющая репутацию неэффективной. Видимо, поэтому наш экономический уклад нуждается в том, чтобы бизнесмены, частные работодатели – а это, по сути, конкуренты государственной экономики – в глазах миллионов людей не прямо, а подсознательно выглядели бы опасными и крайне неприятными персонажами.
Такое культурное предписание весьма успешно работает, потому что огромная часть населения страны все еще испытывает так называемый постсоветский синдром. Исследованием этого феномена специально занимались социологи Левада-Центра и даже выпустили монографию о «постсоветском человеке».
Для того, чтобы понять сложность и противоречивость такого синдрома, нельзя не коснуться других опасных феноменов.
Каракозов промазал, но попал в точку
Сегодня нет ни одного федерального и регионального телеканала, где бы не обсуждались в разных форматах темы, связанные с международным терроризмом. И это вполне объяснимо. Но ни в каком контексте, ни в какой, даже ночной дискуссии мы не услышим ничего о терроре в России. И это умолчание характеризует страну, история которой пронизана национальным, политическим террором уже не годы и не десятилетия.
Напомню, что 4 апреля нынешнего года исполнилось 150 лет с того дня, как бывший студент Казанского и Московского университетов Дмитрий Каракозов стрелял в императора Александра II. Террорист из революционного кружка «Организация» промахнулся. Но, как говорится, начало положил.
Индивидуальный и групповой террор продолжался до октября 1917-го. А дальше процесс стал приобретать массовый, а затем и государственный характер.
Красный террор большевиков 1918 года явился якобы ответом белому террору. А может, все было и наоборот. В те же ранние годы построения всеобщего счастья случилось и убийство царской семьи, когда детей и женщин вместе с императором Николаем II привели в подвал и зверски убили.
С конца июля 1937 года началась гигантская волна большого террора. Пока она не закончилась в начале октября 1938 года, в стране было арестовано свыше 1,5 млн человек. Из них 780 тыс. были расстреляны в течение суток после ареста.
Как появился этот жуткий парадокс – мы строили социализм, готовились к коммунизму, хотели быть примером для всего мира. Откуда это вдруг пошло – убивать своих сограждан ради какой-то призрачной цели? И как общество дошло до того, что стало предлагать убивать лучших своих членов, сочиняя на них бесконечные доносы?
Все эти ужасы не осмыслены, не пережиты страной. Не стали уроком на все времена.
Я напоминаю эти трагические годы нашей истории на фоне того, что творит сегодня по всему миру «Исламское государство», запрещенное в России.
Мы видим кадры безумной жестокости, но почему-то не задумываемся, что за этим насилием стоит не животный инстинкт, а тоже – некая идеология, мировоззренческая миссия.
У парней, которых после известных событий во Франции разыскивала вся европейская полиция, в головах была своя картина мира, своя идея спасения человечества и свой отбор – кого убивать ради высокой цели. Акты террора для них – всего лишь символические жесты. Как и у тех, кто атаковал 11 сентября 2001 года башни-близнецы в Нью-Йорке. Им смерти были не нужны. Важен был гигантский символический акт, которым они сейчас опять пытаются запугать те же США.
И это, как ни ужасно, тоже культурные предписания.
Если снова говорить о российских невыученных уроках, то никаких серьезных работ по этой важнейшей теме в настоящее время не появилось. И рассчитывать на то, что появятся, крайне трудно. Одна из причин такого умолчания, как мне кажется, – это тщательная разработка и внедрение в общественное сознание концепции России как особого «государства-цивилизации», чья история не может подвергаться критике, взывать к покаянию и пр. И у такой претензии на историческую уникальность и великую миссию, несомненно, есть своя ценностная система, не совпадающая с некоторыми мировыми тенденциями.
«Милый Брежнев» и «предатель Горбачев»
Так, одной из скреп национальной духовности называется защита традиционной российской семьи. Эта скрепа возводится прежде всего на критике семейных институтов Запада. Россия винит Европу и США в сознательном разрушении основ классической семьи, пропаганде однополых браков со всеми вытекающими отсюда последствиями для жизни человечества.
На столь суицидном фоне погибающего Запада другим важным приоритетом российского развития выступает сохранение исторической памяти, утверждение в качестве идеала такого прошлого, которое было бы чрезвычайно значимо и полезно для сегодняшней жизни.
В нашем прошлом накоплено немало того, чем мы вправе гордиться. Но есть в нем, к сожалению, то, что требует от нас всего мужества и честности. Себе самим, нашим детям и внукам должна быть сказана страшная, горькая, но очищающая великий народ правда. Если единая концепция преподавания истории будет учитывать такой подход, тогда появится надежда на действительное движение вперед.
Но пока историческое просвещение подрастающего поколения ведется странными и необременительными методами. Так, осенью прошлого года было проведено большое исследование об отношении россиян к отечественным лидерам XX века. Владимира Путина решили не оценивать как действующего лидера, который в силу русской традиции непременно победил бы всех бывших.
Исследование выявило удивительный парадокс. Самым нелюбимым лидером с результатом 68,5% был признан Михаил Горбачев. Борис Ельцин получил 62%. А Иосиф Сталин – 38%.
Самым любимым руководителем был признан Леонид Брежнев.
Это, конечно, не научное исследование. А доказательство того, что может сделать телевизор, опровергающий любое знание, исторические факты, логику и здравый смысл.
Это все культурные предписания, безусловно, влияющие на гигантскую экономическую стагнацию. Потому что застой ведь не в низких ценах на нефть или газ и даже не в санкциях. В нынешней экономике отражаются все последствия нынешних культурных моделей с их невообразимой социальной, психологической, национальной драмой. С огромным комплексом неполноценности, который, как известно, всегда рождает неудержимую манию величия.
Поэтому мы не в состоянии понять, почему украинцы захотели повернуться к Европе и ее «прогнившим ценностям».
 |
| Так славили российскую выпускницу «Сколково» в столице Финляндии. Кадр из новостного сюжета программы «Вести» |
Поэтому, мне кажется, нам ближе то, что сегодня происходит в Белоруссии. Недавно я внимательно слушал огромную инаугурационную речь Александра Лукашенко. В ней он вдохновенно говорил, что не допустит в республике частной собственности в ее европейском понимании реформ. Только государство может заботиться о человеке – таков был главный смысл послания белорусскому обществу. Это говорил национальный лидер, избранный президентом всего в пятый раз.
А на другой стороне постсоветского пространства есть человек с несколько иным взглядом на внешний мир. Его зовут Нурсултан Назарбаев, который строит у себя в стране что-то вроде «казахстанского Сингапура». Наверное, поэтому он сразу же после своего очередного избрания заявил о 50 мощнейших рыночных реформах.
Говорят, что сейчас этот национальный лидер заставляет соотечественников учить английский язык, что пенсионная система его страны – не хуже лучших в Европе.
Вот два полюса, две страны с совершенно полярными экономическими, культурными, ментальными планами и проектами.
Не так давно я был на международном фестивале в Риге. Сегодня это невероятный город! Хорошо реставрированный, с речью на двух языках. Если ты потенциальный потребитель, говоришь по-русски, все понимают по-русски, все хотят тебе помочь, усадить, чтобы ты что-нибудь купил. Замечательный дизайн, скоро будут конкурировать с голландцами и итальянцами за качество жизни. Хотят заниматься главным производством будущего мира – продажей туристических услуг. Скоро в республике каждый пятый горожанин будет работать в туризме. Мы же очень мало осведомлены о латвийской и в целом о балтийской модернизации.
А что мы, россияне, знаем про центрально-азиатские республики – Узбекистан, Таджикистан, Туркмению? Сильно изменился Азербайджан.
Мы мало про все это знаем. Есть ли у нас в этих странах серьезные национальные интересы? А у них реальное стремление к нам? И вообще – кто мы сегодня, куда движемся, чего хотим, на что способны? Это все тоже вопросы культуры. Тем более если мы теперь – государство-цивилизация!
О силе и значении слов
Культура всегда живет в рамках языка. Главный хранитель ее – не музей, а язык – воздух жизни. Он формирует представления, картины мира, определяет смыслы, модели поведения, мораль. Мы живем в мире, где все прописывается языком культуры.
Но вот не так давно в «Российской газете» была опубликована статья премьер-министра страны Дмитрия Медведева под названием «Новая реальность». Материал занимал три газетные полосы. Слово «культура» в нем было применено один (!) раз.
Я очень чувствителен к словам и считаю, что они, особенно в России, всегда играют важную роль. Как положительную, так и отрицательную. Тем более когда их произносит (или не произносит) власть.
Стоило президенту РФ лишь один раз использовать известное выражение «пятая колонна», так сразу это стало разрешением применять это клише разными чрезвычайно бдительными гражданами, в том числе и входящими в нашу просвещенную элиту. В СССР «пятая колонна» использовалось в 1947–1949 годах в гигантской кампании «борьбы с космополитизмом», от которой пострадали тысячи ни в чем не виноватых людей.
Но еще раньше, во время Гражданской войны в Испании, когда генерал-франкист Эмилио Мола пытался взять республиканский Мадрид, он пригрозил противнику тем, что на штурм пойдут четыре колонны войск, а пятая, затаившаяся в городе, ударит защитникам в спину.
Так это было или нет, но первым документом на эту тему стали слова испанской коммунистки Долорес Ибаррури, которая 3 октября 1936 года в газете «Мундо обреро» заявила: «Пятая колонна» находится внутри Мадрида, и в первую очередь надо разгромить ее».
Была ли эта «пятая колонна» у франкистов или ее просто выдумал генерал Мола – осталось тайной. Но Мадрида тогда он так и не взял.
Еще одно странное для современной России слово – «иностранный агент». Это ведь тоже не сегодня было придумано. «Шпионы», «диверсанты», «враги народа». Все это из лексики войн, революций, политики террора и прочих социальных потрясений. А к чему это приводит, когда такие определения с легкостью прививаются и приживаются в обществе, наша страна знает лучше многих.
И когда «иностранным агентом» называют, скажем, «Мемориал» – это дискредитация не только правозащитного центра, глубоко осведомленного в истории политических репрессий, но и других некоммерческих организаций. Потому что в России это ярлык, клеймо, сигал общественности – это знак «чужой», «враг».
Таким образом, пара слов может вызвать крайне опасный эффект.
Судите сами. На январь этого года в стране было 37 000 некоммерческих организаций. Среди них были такие, кто получал помощь на кормление редких птиц и животных вроде стерхов или уссурийских тигров. А какие «иностранные агенты» из тех, кто принимал из-за рубежа иностранные коляски для инвалидов?
Минюст проверял все тщательно. Оказалось, что всего 93 организации из 223 тыс. получали иностранную поддержку. Сотые доли процента из общего числа.
Но когда были проведены социологические опросы на тему НКО, 76% граждан Российской Федерации согласились с тем, что над любой некоммерческой организацией должен быть серьезнейший государственный контроль. Вероятно, в этом и была сверхзадача тех, кто убедил президента согласиться с формулировкой, по сути, усиливающей в обществе атмосферу как минимум недоверия. Недоверие – это тоже программа, предписание, культурный код. Сегодня 59% россиян считают, что нельзя доверять никому, кроме собственной семьи.
Лет 10 тому назад в Москве, в самом центре, проходил большой уличный опрос людей. Исследовался уровень толерантности, и выявлялись связанные с этим различные фобии. Например, спрашивали: «Если бы ваш сосед пришел из тюрьмы, вам не было бы тревожно, если бы он снова жил с вами на одной лестничной клетке?» Или: «А если бы сосед был ВИЧ-инфицированный? А если просто наркоман?»
Интересно, что люди оказывались более терпимыми к ВИЧ-инфицированным и наркоманам. Но к другой вере или нации проявляли большее сопротивление. И это серьезнейшая проблема. Думаю, что именно чьи-то странные фобии разбудили некоторое время назад у части общественности озабоченность оскорблениями религиозных чувств верующих. На заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека Ирина Хакамада даже делала доклад на эту тему. Из него следовало, что мы не видим в России таких проявлений ущемления верующих, чтобы принимать по этому поводу специальный закон. Конечно, какие-то эксцессы везде могут случиться.
Но после принятия в кратчайшее время этого закона прошел целый год, за который было возбуждено всего… одно дело! Это на 146-миллионную страну. И не потому, что прокуратура и следственные органы не хотят замечать какие-то возникающие здесь драмы и ужасы. Просто этой проблемы в России нет.
Невидимые миру триумфы
Плохо, когда слова разжигают негативные страсти людей. Но не лучше бывает, когда очень нужные определения исчезают из оборота. Так, примерно с 2012 года куда-то подевались такие слова, как «реформы» и «модернизация». А ведь были, точно так же, как «инновации», «инвестиции» и прочие знаковые вещи.
Конечно, нет прямой связи между исчезновением этих слов и тем, что Россия по ВВП на душу населения сегодня опустилась из первого мира во второй. Есть такой рейтинг. Для нашего креативного общества это позор, и никакими высокими ценами на нефть это не компенсируется.
Недавно я узнал, что в Европе проходил конкурс молодых инноваторов с участием почти 2 тыс. творческих людей. Второе место занял проект, представленный молодой выпускницей «Сколково» Екатериной Котенко-Ленгольд. Она разработала такую систему обработки данных с космических спутников, которая не имеет аналогов в мире. Как заключило европейское жюри, этот проект создает огромные возможности для самых разных отраслей, которым нужна быстро обрабатываемая информация.
Казалось бы, что должны были делать в тот вечер главные телеканалы?
Представить во всей красе умницу, сделать ее настоящей звездой молодой российской науки.
Но нам, оказывается, важнее отбиваться от допинговых скандалов, отвечать на всякие политические выпады, ущемляющие наше величие, и т.д. А живую героиню, с ее наглядным примером того, в каких направлениях должно и нужно развиваться сегодня молодым людям, чтобы их страна не осталась на задворках современного мира, – это в нашей задорной телевизионной культуре считается чем-то вроде информационного шума. Стараемся демонстрировать прежде всего то, что показывает общество в картинах яростной борьбы и непременной победы над теми, кто против нас.
Как-то я был приглашен в Совет Федерации на слушания, посвященные борьбе с коррупцией. Из всех возможных жанров главенствовали отчеты и рапорты. Комиссии и группы по противостоянию хроническому российскому злу рапортовали, на сколько лет или месяцев увеличены в разных уголовных статьях сроки наказания и какие еще ужесточения планируются на перспективу.
Я попытался объяснить ответственным за эту борьбу, что коррупция – это культурное предписание, которому сотни лет. Чиновник в России всегда садился «на кормление». Это происходило начиная с Ивана Третьего и кончая днем сегодняшним. При советской власти коррупция была в меньшей степени лишь потому, что существовала гигантская институция контроля, но и она не смогла победить явление, борьба с которым только усиливает интерес новых поколений к профессии «чиновник». Именно это «тяжелое ремесло» вызывает в наше время самый большой интерес у выпускников вузов.
Это очень плохие культурные коды, когда рождаются подобные страхи и неформальные практики.
Естественно, они касаются и художественной культуры. Прежде всего в той части, где преобладают кажущиеся культурные практики.
Я уверен, что сегодня многим россиянам только кажется, что мы еще читаем книги. Это уже совсем не так. Есть исследование, из которого следует, что четыре человека из каждых десяти в 2014 году ни разу ни одну книгу не взяли в руки. Конечно, здесь не имеется в виду пользование книгами по работе, написание диссертаций, подготовка к экзаменам... Речь о живой потребности в книге, об интересе к чтению как части культурной жизни. Если бы такая потребность была массовой, то разве бы за последние пять лет из 3,5 тыс. книжных магазинов страны осталось бы всего 1,5 тыс.?
А еще наши люди уверены, особенно москвичи, питерцы, что население других городов, вся страна ходит в театр. Это тоже сильное преувеличение. Театр посещают от 8 до 10% населения больших городов, в которых есть подобные заведения. Даже в кинотеатры ходит не более 10% населения (здесь я все-таки считаюсь серьезным экспертом). Люди старше 26 лет в кино уже почти не ходят. Главный контингент – это молодежь от 12 до 26 лет.
За последние два года появилась интересная группа зрителей, которые поддерживают российскую киноиндустрию. Это маленькие дети богатых родителей, которые в новогодние праздники заставляют пап и мам водить их в кинотеатр и показывать мультики. Сегодня мультики – абсолютные чемпионы российского кино.
На такой радостной новости хочу закончить свой невеселый монолог.
