Коллективный разум никогда не спит, но чудовищ рождает регулярно

Гоголевский «Нос» – еще тот детектив. Для понимающих... Кадр из мультфильма «Нос майора».1997

Было время вплоть до XIX века, когда человек гораздо яснее, чем сегодня, сознавал свою единичность и дорожил ею: «Я – это я, и никто не может украсть у меня эту эксклюзивную собственность». Каждый ощущал себя элементом какой-то общности, будь то церковь, или ремесленнический цех, или корпорация, или профессиональная гильдия, или философский кружoк и т.д. 

И такая общность не давила на «частника». Кроме определенных, но слава богу, довольно ограниченных случаев в давней истории. Например, если мимо средневекового гражданина проходил  дежурный инквизитор и слышал, как тот упоминает недобрым словом божеское, то блюститель сразу же приказывал отвести «языкастого» в тюрьму, где нового узника  уличали в ереси или богохульстве.

 Но согласитесь, что нечто подобное происходило не каждый день. Кроме того, общности «домассового» периода были «целепоказывающими»: odigitria, как говорится в Евангелии. Люди рождались в них, в них получали первые культурные ориентиры, позволявшие им на всю жизнь остаться тем, чем они стали в ее начале, – русскими или литовцами, немцами или португальцами, верующими, атеистами, материалистами или  идеалистами. С самого начала люди были причастными к радостям и скорбям своей общности. 

Конечно, я не хочу идеализировать прошлое, которое было далеко не идеальным, доставляя людям также слезы и страдания, отчаяние и разлуку. Это было прошлое, против которого поднимались революции и проявлялись образцы самоотверженности и героизма. Но это не мешает тому, что человек прошлого больше, чем сегодня, чувствовал себя равноценным членом своей общности. Другой характеристикой старого времени было то, что никого не лишали своего имени. На улицах все здоровались, аккуратно называя друг друга по имени-отчеству, в церкви батюшка непременно объявлял, кто именно в данный момент принимает Святые Дары: «Причащается раба божья Авдотия...» 

Но у человека «домассового» периода была одна серьезная проблема: он не был или же был чрезвычайно плохо информирован. Только развитие средств информации привело к формированию феномена массовой культуры и ее детеныша – «массового человека», то есть человека, «гомологозированного во всех отношениях». 

Массовая культура – это  во многом порождение технического прогресса. Информация, даже ошибочная или преднамеренно искаженная, двигает миром. Раньше, допустим, какое-то мало кому известное предприятие производило какие-то ботинки, качественно очень плохие, но в силу своей дешевизны расходившиеся как свежеиспеченные булочки. Но вдруг фабриканту приходит на ум новая идея: он за гроши прикрепляет к своим ботинкам какие-то безделушки, придающие товару более современный и привлекательный вид. Затем находит  шустрого пиарщика, который через удачную рекламную (якобы информационную) кампанию способен убедить миллионы в том, что старые, но чуть-чуть разукрашенные ботинки – последний крик моды и фешенебельности, что без них ты выглядишь отчаянно отжившим и что имеющие какое-то имя люди должны непременно их носить. 

Наш фабрикант станет продавать ту же дрянь, но за 10-кратную (или 20-кратную) цену, а миллионы ротозеев, ничего не возражая, будуть считать, что они действительно носят эксклюзивный и уникальный продукт, за который можно платить и большие деньги. Таким образом, на каждом углу начнут появляться комичные персоны, одетые одинаково, с одними и теми же аксессуарами, искренне убежденные в том, что они выглядят как лорд Бруммель. Вот вам и начало «массового человека».

«Массовизация», «омассовление» –  это излюбленные слова социологов, философов и политологов. «Массовый человек» в их представлении – тот индивидуум, главной характеристикой которого является его схожесть с другими. То есть он «как все».

«Как все» он носит требуемую рубашку, «как все» смотрит последний голливудский фильм, «как все» ест то, что сегодня полагается есть, например «китайский гриб», «как все» лелеет ходкие предрассудки, например в отношении мигрантов. 

Главное - не спутать заветы  Гиппократа с рецептами Вельзевула... Фото Reuters

В современной насыщенной различными рисками для здоровья жизни любимой темой тех, кто чувствует себя «как все», является приверженность к поиску чудесных, новых, в основном «еще неизвестных науке» лекарств. В этом процессе массовый человек находит удовлетворение своих не только культурно-социальых потребностей. Он зачисляет себя в группу посвященных в некое таинственное знание. Очень часто это бывает причастность к волшебным возможностям каких-нибудь новых или  всплывших из древности  лекарств. 

Именно тут стремление обывателя к причащению достигает апогея. Я был свидетелем случая такого рода, поскольку он затронул и мою семью, и мое поколение. 

Было начало 1960-х годов. Я жил тогда с родителями в итальянском городе, и к нам на квартиру поселилась не совсем молодая, незамужняя тетя Дора, сестра мамы, работавшая уборщицей в соседнем учреждении, где трудились 7–8 служащих из тех, кто предпочитает коротать время, решая кроссворды, нежели заниматься делом, за которое им все-таки платили бы зарплату.

 В один прекрасный вечер тетя Дора принесла домой огромную стеклянную чашу, наполненную какой-то грязно-коричневой жидкостью, на поверхности которой плавала слизистая бесформенная масса, напоминавшая скорее всего только что использованную тряпку. «Что это за гадость, тетя Дора?» – спросил я не задумываясь. «Никакая не гадость! – ответила она мне уверенным голосом. – Это знаменитый китайский гриб, такой чудесный, что быстро лечит от всех болезней, от бессонницы до рака и туберкулеза». 

И на самом деле на следующий день на рекламных страницах газет стали появляться вдохновенные статьи, явно скоординированные одной рукой, в которых говорилось, что это чудотворный гриб, «именуемый в Китае  грибом бессмертия». Оказывается, он был всесторонне исследован именитыми учеными в авторитетных лабораториях всех стран мира, и его экстраординарные качества были полностью признаны и по заслугам оценены. 

Те же газеты стали также публиковать объявления по продаже гриба по почте фирмами. Самое любопытное – это то, что китайский гриб действительно существует, в России он, кажется, известен как «муэр», или «рейши», ему найдено даже научное название: ganoderma lucidum. Но он был далеко не таким чудотворным, как рассказывали. Конечно, нашлись ответственные люди, в том числе и известные медики, которые предупреждали, что «именитых ученых», о которых говорилось в объявлениях, никто не знал. То же самое можно было сказать об их таких же авторитетных лабораториях. 

Но, как бы то ни было, китайский гриб вошел в моду. Говорили, что он процветает только на чаевом настое и что поэтому надо было его питать именно чаем, регулярно вливаемом в чашу, где он обитал. Разговоры на улице вращались вокруг того, кто и когда избавился от какой болезни благодаря грибу. Кто не возделывал и не потреблял гриб, считался чуть ли не умалишенным, в крайнем случае человеком необщительным и высокомерным.

 Были люди, которые в знак особого уважения дарили друг другу кусок непрестанно растущего гриба. Словом, полная истерия, которая годика через два пошла на спад и исчезла так же, как и началась. Только кюветы наполнились остатками вонючей слизистой массы, от которой все теперь хотели избавиться. Значит, эти люди поступали «как все» в момент, когда гордились своим грибом. И точно так же в момент, когда его с отвращением бросали в канаву.

Таким образом, из истории с китайским грибом становится понятно, каким образом нарастающий информационный, в особенности рекламно-информационный, поток деструктивно влияет на психику множества людей. 

Одурманивающее воздействие коммерческой рекламы, в особенности телевизионной с ее суггестивными методами, отмечал еще Эрих Фромм: «...наступление на разум и чувство реальности преследует человека повсюду, не давая ему передышки ни на миг: и во время многочасового сидения у телевизора, и за рулем автомобиля, и в ходе предвыборной кампании с присущей ей пропагандистской шумихой вокруг кандидатов и т.д. Специфический результат воздействия этих суггестивных методов состоит в том, что они создают атмосферу полузабытья, когда человек одновременно верит и не верит происходящему, теряя ощущение реальности».

 Человек массы – тот, «кто не ощущает в себе никакого особого дара»,  чувствует, что он «точь-в-точь как все остальные», и притом нисколько этим не огорчен, наоборот, счастлив почувствовать себя «таким же как все» – сколько раз об этом говорили миру умные люди, не поддающиеся настроению и убеждению массы. К массе духовно принадлежат те, кто на каждый сложный вопрос довольствуется готовым ответом, уже сидящим в его голове.

 «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда»: помните, это из «Письма к ученому соседу» – рассказа Антона Павловича Чехова. У автора этого письма пышное, но совершенно пустое звание – «Войска Донского отставной урядник из дворян» и ничего не говорящие имя и фамилия – Василий Семи-Булатов. Конечно, он гордится тем, что он «как все», например не разделяет мнение отделенного от массы знатока. В чем упрекает «отставной урядник» Семи-Булатов своего незадачливого оппонента? Ни более ни менее как в следующем: «Вы сочинили и напечатали в своем умном сочинении, как сказал мне о. Герасим, что будто бы на самом величайшем светиле, на солнце, есть черные пятнушки». 

Массовый человек не может согласиться, что на солнце есть пятна, потому что это означало бы, что он не «как все», верящие в обратное (то есть что на солнце нет пятен — точка зрения, поддерживаемая самой что ни на есть массовой организацией – церковью). 

В этом смысле человеком массы, только повторяющим чужие мысли, является не только Семи-Булатов, но и еле упомянутый о. Герасим. Итак, человек массы является продуктом массовой культуры или массового общества.

Но не только лишь отсутствие талантов делает личность «человеком массы»: скромный человек, осознающий свою посредственность, сомневающийся в готовых ответах на все вопросы жизни, никогда не почувствует себя частицей массы и не должен быть к ней отнесен. 

Тема положения человека в обществе, ситуация разобщенности личности со своей социальной средой, делающая его чуждым или, наоборот, слишком замешанным в дела этого общества, всегда привлекала внимание литературы. 

Порой неясно и нечетко, но именно об этом идет речь. Возьмите, к примеру, знаменитую повесть Николая Васильевича Гоголя «Нос». Эта повесть обладает двойным смыслом. Именно благодаря невероятному сюжету Гоголю удается привлечь внимание к важной теме – положению человека в обществе, его статусу и зависимости характера от окружающих. 

В повести талантливо обрисовано, как коллежский асессор Ковалев всю свою жизнь посвящает карьере и социальному статусу, у него нет никаких других надежд и приоритетов. Ковалев теряет свой нос и теперь не может показаться в приличном месте, в светском обществе, на службе и в любом другом официальном учреждении. Этим фантастическим сюжетом Гоголь желает подчеркнуть недостатки мышления и сознания того слоя общества, к которому принадлежал коллежский асессор Ковалев и для которого нос служит тем же целям, что у других, например – галстук-бабочка.

Современное общество – об этом писал еще  Ортега-и-Гассет – именуют информационным, поскольку именно информация обеспечивает в нем связь разных уровней, сфер, мест существования и жизнедеятельности людей.

И даже когда эта информация фиктивна, как в случае с ботинками нашего фабриканта, она лежат в основе функционирования всех систем, обеспечивая программы управления, влияния, изменения и развития личности в том или ином направлении.

 Я вспоминаю  опубликованную в 1926 году книгу итальянского писателя Луиджи Пиранделло. У этого романа озадачивает уже его название «Один, никто и сто тысяч». Главный герой, вполне преуспевающий владелец банка Витанджело Москарда, ведет безмятежную жизнь до тех пор, пока его душевное равновесие не нарушает брошенное мимоходом замечание жены насчет его искривленного носа. 

Прежде не подозревавший об этом недостатке своей внешности, Москарда внезапно осознает, что в глазах окружающих он выглядит совсем не таким, каким себя представляет. В этом даже есть какая-то аналогия  с  гоголевской повестью.

Развивая это предположение, герой приходит к выводу, что у каждого из 100 тысяч жителей его города присутствует в сознании собственный Москарда, и все эти Москарды отличаются от того, который существует в сознании самого Москарды. Притом что есть еще и реальный Москарда – неизвестный. Кто-то, а может, и вообще Никто. 

Не на шутку встревоженный этим открытием герой решает разрушить стереотипы восприятия его личности окружающими и с этой целью начинает совершать неординарные поступки, за счет чего быстро завоевывает репутацию сумасшедшего. 

Это к вопросу об отношении личности к мнению массы. Или наоборот: массы – к мнению личности. 

И тут перед каждым из нас стоит свой выбор.  

Рим