Гуманистическое общество всегда социально

Там, где социальная забота и технический прогресс, там и чудеса. Фото Reuters

После того, как в 1993 году в Конституции России появилось определение страны как социального государства, я стал следить за возникшей вскоре дискуссией и даже сам в ней участвовал. И могу сказать, что нет ни одной более или менее поддерживаемой большинством экспертов формулировки, четко определяющей, что же такое это загадочное социальное государство.

Хочу заметить, что ничего плохого в этом споре нет. Наоборот, я не отношу себя к сторонникам единственно верной и всепобеждающей формулировки. Мне кажется, что науку должно даже настораживать, когда какому-то сложному определению требуется тут же придать ясный и неизменный смысл. С другой стороны, можно создать компендиум из 100 или более определений социального государства, и большинство из них будет в том или ином смысле правильным.

В российской литературе единственно верного определения этому понятию, как мне кажется, не найдено. Поэтому, не претендуя на истину в конечной инстанции, скажу, что мне ближе, когда социальное государство это, как говорят на Западе, social safety net. Сетка социальной безопасности.

Под этим подразумевается, что никакая более или менее значительная группа населения не может провалиться куда-то в тартарары, то есть быть выброшенной из социальной жизни.

Исключение из социума

Конечно, есть добровольные антисоциальные типажи вроде наркоманов или идейных бомжей, демонстрирующих некие рудименты кочевого сознания и т.д.  Но люди, которые в силу разных обстоятельств оказываются слабыми перед различными жизненными трудностями, должны быть замечены нормальным обществом, в котором предусмотрена эта сетка социальной безопасности.

Есть еще другое определение, связанное с социальным содержанием жизни. Это исключенность.

То есть благополучное, сильное общество не может допускать исключение по разным причинам отдельных людей или целых групп из своего состава. Если же такое происходит, это плохо говорит о самом обществе и государстве как его части.

А недопущение исключенности – это и есть идеология социального государства. Поэтому когда мои коллеги пускаются в рассуждения о цифрах, количественных критериях и других показателях уровня социальности той или иной страны, я такие эконометрические подходы стараюсь не обсуждать.

Или когда слышу аргумент вроде «а у нас все-таки бесплатное здравоохранение», тоже не могу понять – шутит человек или чего-то не знает.

Поэтому когда меня спрашивают, есть ли у нас в России сегодня реальное социальное государство, я говорю: «Нет», имея для этого немало оснований.

Например, у нас уже много лет идут разговоры о том, как социализировать жизнь инвалидов, соблюдать их права и т.д. На этот счет мы даже ратифицировали довольно неплохую конвенцию ООН о правах инвалидов. Но фактически преобладающая часть таких людей просто-напросто исключена из общества. По причине того, что им мало помогают материально, не оказывают содействия в трудоустройстве, нормальной медицинской помощи...

Даже пресловутая безбарьерная среда, о которой так много говорено, а сделано гораздо меньше, и та не стала привычным делом, как в других странах.

Когда-то в конце 90-х я, работая на госслужбе, был командирован в США, где увидел пандусы для съезда инвалидных колясок. Вернулся и написал тогдашнему мэру Юрию Лужкову, как чиновник чиновнику, письмо, в котором рассказал, как можно за небольшие деньги сделать благородное дело и заслужить уважение и признание огромного числа людей.

И дело стало потихоньку сдвигаться. Но лишь в Москве. До сих пор, если мы заглянем в провинцию, то там кое-где слово «пандус» могут даже не знать.

Поэтому, на мой взгляд, большинство инвалидов живет у нас в состоянии той самой исключенности. А взять историю, о которой недавно писала «Независимая газета»: в подмосковные детские лагеря отдыха отказались принимать детей с отклонением в развитии.

«Нет» чему-то или «Нет» чего-то? Фото PhotoXPress.ru

Куда еще дальше, какое социальное государство...

Есть и другой массовый пример. Он касается людей, живущих не в крупных городах, а в малых городках и поселках. Их беда уже даже описана в докладе Счетной палаты и связана с тем, что эти граждане в массовом порядке оказались на недоступном расстоянии от ближайших медицинских учреждений.

Недавно я видел ролик об одном подобном городке. Есть такой Борок в Ярославской области. В нем примерно две тысячи жителей, но оказывается, что это настоящий наукоград, там размещены институты Академии наук. Однако нет больницы, ее вдруг закрыли после ремонта. С объяснением «в рамках оптимизации».

Люди стали выходить на пикеты, потому что больницы уже нет, а транспорта, чтобы добраться до ближайшей клиники, еще нет. Что это такое, если не исключенность!

А взять проблемы мигрантов. Я даже не имею в виду гастарбайтеров из ближнего зарубежья. Десятки, сотни, тысячи людей, пожелавших вернуться на историческую родину, не могут быстро получить российское гражданство, устроиться на работу, решить свои бытовые проблемы.

А пожилые люди, нуждающиеся в уходе? Государственная патронажная помощь таким гражданам зачастую оказывается либо некачественной, либо ее вообще нет. И тут возникает другая проблема, которая переплетается с дискуссией о повышении пенсионного возраста. Получается, что многие российские женщины ждут не дождутся свои 55 лет, потому что вынуждены начать ухаживать либо за больными родителями, либо нянчиться с внуками. Потому что у старых и у малых есть свои  трудности со включенностью в систему социальной поддержки.

Дать гражданину шанс

Я не очень люблю это старое понятие «минимальный социальный стандарт». Но не могу не согласиться с тем, что его сегодня многим не хватает, хотя законодательно существуют  вполне определенные нормы, наборы услуг, благ. Поэтому при всем широком разнообразии уровня российской социальной жизни мне кажется, что все-таки должен четко работать тот минимум даже не благ, а возможностей, предоставляемых любому гражданину для того, чтобы он мог куда-то обратиться и решить  важную для него проблему.

Сейчас очень много говорится о необходимости создания и развития различных институтов – правовых, политических, экономических. Но что касается социальных проблем, то здесь почему-то об институтах для развития этой сферы мало кто задумывается. Как правило, любой тревожный сигнал оттуда обсуждается на уровне привычных решений – надо дать или добавить денег, и проблема будет снята. Нередко к такому решению добавляется мантра о том, что социальная защита должна быть адресной. Так кто же против?

Больше того, могут даже поручить кому-то проверить, куда выделенные деньги пошли. Это все варианты традиционного подхода. Но счастья все это не прибавляет.

Не могу не заметить, что в последнее время были произведены весьма заметные вложения в социальную сферу. Правда, от этого проблема «исключенности» не исчезла. Может, стало чуть лучше, но радикального перелома не произошло.

И причины здесь сложнее, глубже, чем примитивное разворовывание. Это вообще отдельная тема: как контролировать, измерять, сопоставлять затраты на социалку с желаемым и получаемым эффектом.

И главное, конечно, не только сколько процентов от ВВП тратится на образование, здравоохранение и социальную защиту, а насколько эффективно они расходуются. В социальном государстве это должно измеряться совсем иным способом.

Для этого берутся группы, которые находятся в зоне риска, или, иначе говоря, в ситуации «выпадения из сетки безопасности». Кроме групп, о которых я говорил выше, есть просто семьи с несовершеннолетними детьми. К этому я бы добавил людей, которые пострадали в ходе экономического кризиса и находятся в поиске выхода из тяжелой жизненной ситуации.

Крепка ли у нас сетка безопасности

Как видим, картина пестрая, сложная, драматичная, и надо смотреть, как эти люди живут и выживают. Для этого нужны специальные исследования. Не какие-то средние цифры температуры по больнице, а сложный комплекс выявления мотиваций, планов, проблем текущей жизни людей, их потенциала, волевого ресурса, компетентности и опыта в той или иной сфере деятельности.

Это очень важно потому, что на сетке социальной безопасности в сегодняшней России может «висеть» лишь весьма ограниченное число граждан. У нас же многие уверены, что такую поддержку может получить тот, кто захочет. А нужно осознавать, что такая поддержка это не патернализм, а лишь участие в судьбе тех, кто оказался в зоне риска. У каждого в жизни в той или иной степени могут возникнуть беды и проблемы, но в нормальной ситуации большинство в такой поддержке не нуждается. Потому что в странах с эффективно функционирующими институтами экономики создаются рабочие места и имеются возможности для того, чтобы человек мог удовлетворить свои потребности в образовании, здравоохранении и других социально значимых вещах.

Там же, как правило, работает эффективная, самофинансируемая страховая система. Но это все выглядит не так, как повелось у нас, когда, отработав свой стаж, человек садится на шею государству, которое в таких случаях честнее называть социально-популистским.

С другой стороны, кажется, что наш отечественный патернализм в немалой степени – миф. В царской России, между прочим, никакого патернализма не было. Это примета советской эпохи, когда государство рулило всем: определяло размер пенсии, доступность различных социальных услуг, распределение привилегий и пр.

Но такая система оказывала на многих, я бы сказал, развращающее влияние. Тем не менее исчез СССР, и что показали нам те же 90-е годы прошлого века? Они были тяжелыми, сложными и в то же время, на мой взгляд, неизбежными.

Я, например, убежден: доморощенная теория заговора, согласно которой к власти пришли «разрушители страны» Ельцин с Гайдаром и Чубайсом, чтобы устроить невиданный монетаристский кошмар, это наивная страшилка. Конечно, ошибки были, знаю по своему опыту работы в правительстве. Но я работал в советском экономическом институте при Госплане РСФСР, где 16 лет занимался теми же социальными проблемами. И в начале своей работы я искренне считал, что мы очень близки к воплощению идеи социального государства. Это потом я стал понимать, какие неразрешимые в рамках советской системы противоречия мешали осуществлению этой идеи.

А сегодня могу сказать, что нынешние проблемы тоже накапливались внутри той умирающей советской системы, которую некоторые люди до сих пор считают идеальной. Недофинансирование, деградация, невозможность человеку самому определять  хотя бы свою социальную судьбу, все это было и не могло не подтачивать тогдашнее  общество и советские государственные структуры.

Поэтому Михаил Горбачев, осознав это, практически открыл ящик Пандоры, который его же потом и смел. Это наследие перешло к Ельцину и Гайдару. Гайдар позже опубликовал множество документов о последних годах существования СССР. В них оказались свидетельства даже того, как между регионами шла дележка дефицитных продуктов первой необходимости. А колбасные  электрички из разных областей в Москву, это было что, торжество социального государства?

Помню, как я в то время, имея двух малолетних детей, ходил от булочной к булочной, пытаясь купить хлеб...

«В мое время и собачки были больше и платья длиннее» Фото Reuters

Но самое интересное это то, что произошло в лихих 90-х годах с социальным поведением российских граждан. Значительная часть наших людей тем или иным, порой варварским, способом стала приспосабливаться к суровому времени.

Да, мы понесли большие потери. Повысилась смертность, особенно среди мужчин, которые страдали от потери работы, доходов, не могли содержать семью.

Но для многих ситуация стала школой выживания, первым опытом существования в невиданных ранее условиях. Недаром же в некоторых городах позже были поставлены памятники челнокам: людям, стоявшим у истоков малого бизнеса, в который уходили инженеры, учителя, ученые.

Да, это были бесчисленные драмы с понижением социального статуса, потерей стабильного дохода, сменой профессии и даже места жительства. Но, не оправдывая таких потрясений, надо признать, что общество выстояло и стало набирать силу для деятельности в новых условиях.

Помню городок в Нижегородской области, где был небольшой оборонный завод, который лишился всех своих привычных заказов. Что предпринял коллектив? Они стали ловить рыбу в притоке Волги, перерабатывать ее и продавать.

Конечно, с одной стороны, это дикость: инженерный цвет советского ВПК зарабатывает на рыбе. Но, с другой стороны, это стало подтверждением присутствия тех позитивных сторон национального характера, которые во все времена  воспевали в сказках и былинах.

А судьба тех граждан, которые начиная с советских времен уезжали в эмиграцию и там в большинстве своем тяжело, но приспосабливались к новой вражеской  капиталистической жизни? Это тоже доказательство высокого качества нашего человеческого капитала, который в советских условиях зачастую не мог себя реализовать в полной мере.

Почему мы не немцы

Недавно на Госсовете, посвященном развитию предпринимательства, президент России сказал, что у нас примерно 20% ВВП создается малым и средним бизнесом. В то время в Германии эта цифра была в 2,5 раза больше. И это при том, что в Германии развитая, высокотехнологичная экономика.

Мне кажется, что это различие оттого, что у нас еще с 90-х осталось представление о малом и среднем бизнесе как о мелкой торговле, бытовых услугах. А ведь в Европе такой бизнес это в значительной мере сфера высоких технологий, производство комплектующих, новых товаров и изделий.

Мы  в следующем году будем отмечать 25-летие новой России. И вот уже четверть века все еще рассматриваем малый и средний  бизнес как мелкую частную собственность, сферу, где органически заложены уход от налогов, нелегальные продажи и пр. Под это чисто подсознательно подстраиваются бизнес, и, к сожалению, государство, общественное мнение.

Это происходит потому, что у нас особенно во властных структурах все еще живет представление о глубоком отличии всемогущества государства от той ничтожной деятельности, которой занимаются частные лица со своими исключительно мелкими корыстными заботами.

Это, на мой взгляд, еще одно проявление привычного по советским временам государственно-центричного мышления, которое сказывается уже на новых поколениях .

Все последние опросы современных молодых людей говорят о том, что большинство из них мечтает и стремится на работу либо в крупную компанию вроде «Газпрома», «Роснефти», либо на государственную службу.

А это и есть чистейший патернализм! Причем среди молодых, образованных людей. И это в то время, когда мы продолжаем говорить о необходимости структурных реформ, модернизации страны.

Эта мечта о счастливом попадании в стабильную структуру на хорошую работу вызвана как раз тем, что реформы и преобразования у нас остаются на уровне пустых отвлекающих разговоров, и ничего интересного и вдохновляющего, стимулирующего молодых к реально самостоятельной жизни не происходит.

В то же время я уверен, что, стоит только начаться изменениям, позволяющим молодым людям проявлять частную инициативу, открывать свое дело, формировать команды творческих энергичных людей, жизненные приоритеты сразу сменятся. А там, глядишь, доживем до того, что наши граждане, как в развитых демократических странах, в государстве как социальном игроке будут нуждаться только отчасти. Скажем, чтобы воспользоваться минимальным бесплатным здравоохранением или бесплатной средней школой. По крайней мере по этим вопросам уже есть консенсус.

Уверен, что бОльшая часть наших работоспособных людей сможет жить в таких отношениях с государством, какие существуют в развитых странах. И никакой врожденной сакральной  государственности в российском национальном характере искать не надо. В конце концов Илья Муромец 30 лет и 3 года лежал, набирался сил не на государственной печи.

Упасть и не разбиться

Возьмем такую страну, как Китай, который отличают тысячелетия вассальства, при котором никакой свободой предпринимательства крестьяне не обладали. Она появилась в Поднебесной только в 70-х годах прошлого века, когда Дэн Сяопин объявил реформы.

До этого было нечто другое. Так, по приказу социалистической власти Китая крестьяне вынуждены были заняться подъемом металлургии. Для этого в сельских дворах заработали плавильные печи. Никакой нормальный крестьянин добровольно таким бизнесом не стал бы заниматься. Это еще раз к вопросу о роли государства в жизни граждан.

Как только в консервативном, конфуцианском Китае появились возможности для частной инициативы, она сразу же дала о себе знать. Начался подъем.

Я часто бываю в КНР и вижу – там кипит жизнь! Людей, которые предъявляли бы власти требования или просьбы поддержки, там явное меньшинство.

Поэтому и у России есть все шансы пойти дорогой свободного предпринимательства. Мне кажется, что и патернализм у нас уже больше миф, а не черта характера.

Недавно фондом «Хамовники» было проведено исследование такого явления, как отходничество. Это явление связано с людьми, которые живут в маленьких городах и поселках, прилегающих к Москве и другим крупным центрам областей и приезжают, словно вахтовики, в столицу и крупные города работать охранниками, столярами, ремонтниками. Исследователи работали в тех местах, откуда ездят отходники. И оказалось, люди там все чаще уже не пользуются государственной медициной  и рядом других бесплатных социальных благ. Они махнули рукой на государство, ничего от него не требуют. Например, перешли на самолечение, вычитывая в поездах советы в многотиражной газете «За здоровый образ жизни».

Кстати, в советское время, это надо признать, государство давало гражданам устойчивые гарантии, касающиеся бесплатного здравоохранения и образования. Нельзя отрицать, что наши медицина и образование признавались одними из лучших в мире. Но все это имеет обратную сторону: при изменении экономических основ жизни тогдашние преимущества становятся нынешними проблемами, решение которых не в возвращении «старых добрых» времен, а в движении вперед, к лучшей мировой практике.

В нынешних условиях в социальных сферах нужен гармоничный баланс между рынком и социальным обеспечением. Так же требуются механизмы контроля за соблюдением социальных норм, справедливым распределением льгот. Но это заработает лишь в том случае, если общество обретет право поправлять и даже направлять социальные шаги действия власти.

Наличие реальной возможности такого сотрудничества  говорит о наличии и развитии в стране гражданского общества. И поэтому в отличие от политического, экономического, военного и прочих направлений государственного строительства социальное творчество масс располагает более надежными скрепами, о которых мы так любим говорить. Только в добротном социальном государстве у человека есть уверенность, что ему при любых даже самых тяжелых обстоятельствах  не дадут упасть и разбиться.