Не подавал идейных признаков

На фоне ку-клукс-клана – вполне жизнерадостные ребята. Фото Reuters

Давно это было, в середине ХХ века. В Йельском университете в США была необыкновенно дружная кафедра славянских языков и литературы. Судьбы многих преподавателей этой кафедры были не из легких: трое из профессоров были евреями из Польши, пережившими холокост.

Лингвист Александр Шенкер бежал с матерью из оккупированного немцами Кракова во Львов, из которого они как иностранные граждане были депортированы советскими органами в Вологодскую область. Там 

15-летний Александр Шенкер работал с другими польскими «спецпереселенцами» на лесоповале. Но по иронии судьбы именно депортация спасла ему жизнь. Оставшаяся во Львове тетя Шенкера с двумя новорожденными близнецами погибла от руки немцев вместе с детьми.

Другой лингвист, Эдвард Станкевич, был пойман гестапо и отправлен в Бухенвальд, где он выжил, сумев скрыть, что он еврей.

Литературовед Виктор Эрлих спасся от нацистов, успев уехать с женой в США, где в 1943 году был призван в американскую армию и до 1946 года воевал в Европе.

Хотя нервы у профессоров были, надо думать, потрепаны, никто ни на кого не жаловался, никто никого не раздражал.

«Коллеги, среди нас антисемит!»

Но мир и благодать этой кафедры были бесповоротно разрушены, когда в 1976 году один из преподавателей русского языка по имени Владимир Самарин был обвинен в коллаборационизме и содействии нацистской пропаганде антисемитизма. Он был родом из Орла. Отец его был расстрелян во времена сталинских репрессий. Во время войны, по словам обвинения, Самарин, чья фамилия оказалась Соколов, оставался в Орле и работал редактором и журналистом в нацистской газете «Речь». Там он писал антисемитские статьи, призывавшие к уничтожению евреев. В одной из своих статей Соколов назвал имена 47 евреев, занимавших ответственные посты в Орле, и призвал к их ликвидации. Кроме того, Соколов писал о том, как прекрасна жизнь в Германии и как хорошо там живут отправленные туда русские рабочие.

Немцы были так довольны его работой, что наградили его двумя медалями и дали ему повышение. Соколов бежал вместе с отступающей немецкой армией и до конца войны работал в Берлине в нацистских русскоязычных газетах.

Американцы не могли судить Соколова–Самарина за преступления, совершенные на территории другого государства. Его могли только лишить гражданства за то, что он представил иммиграционным службам ложные сведения о себе.

На суде Соколов отрицал свою вину, объясняя, что если бы он отказался писать антисемитские статьи, его могли бы расстрелять. Кроме того, утверждал он, многие слова в его статьях были добавлены нацистской цензурой. Что же касается 47 евреев, названных Соколовым поименно в его статье, то, по словам обвиняемого, он не мог призывать к их уничтожению, так как в Орле их уже к тому времени не было. Показаниям Соколова противоречили показания свидетеля обвинения – унтер-офицера немецкой армии и бывшего начальника Соколова в газете «Речь», давшего показания на видеозаписи. По словам унтер-офицера, газета, служившая органом пропаганды, «брала на работу только убежденных нацистов», и для проверки на идеологическую прочность подающие на работу проходили соответствующее интервью. Соколов проиграл и суд, и апелляцию и, боясь возможной депортации в Советский Союз, бежал в Канаду, где и умер в 1992 году.

Чрезвычайное заседание кафедры

Но вернемся к кафедре славистики. Еще до суда кафедра разделилась на два непримиримых лагеря: ведомое профессором Станкевичем большинство бесповоротно осудило Самарина и порешило заставить его уйти из университета. Однако не все так просто в мире, где нет централизованной власти. Против большинства открыто выступил профессор Шенкер.

Сегодня уже 90-летний доктор Шенкер согласился рассказать мне об этой истории, которая продолжает волновать его и по сей день. «Самаринa я хорошо знал. Мы дружили семьями, ходили друг к другу в гости, вместе собирали грибы в лесах».

По словам Шенкера, Самарин ни разу за все годы знакомства не сделал ни одного антисемитского замечания. «Он прекрасно относился к еврейским студентам и помогал многим из них», – рассказал профессор. Доктора Шенкера возмущало, что коллеги «засудили Самарина без суда и следствия. Они не дали ему должным образом защитить себя».

Профессор протянул мне копию письма, адресованного тогдашнему заведующему кафедрой Роберту Джексону: «Даже если в те времена слова Самарина отражали его настоящие чувства, значит ли это, что идея искупления для нас мертва? Разве не можем мы забыть и простить, когда мы видим исправившегося грешника? Должны ли мы закрывать глаза на обстоятельства, доведшие Самарина до отчаяния? Я думаю, что нет. Возможно, что в отношении Самарина я не прав. Но лучше ошибиться в сторону прощения, чем ошибиться в сторону мести». «Я бы и сегодня подписался под каждым моим словом в этом письме», – сказал мне профессор.

Но о том, как поступать с нацистами и коллаборационистами, попавшими после войны в США, спорили в 70-е не только на славянской кафедре в Йельском университете.

К тому времени американское общество оказалось перед фактом, что в стране, не подавая признаков идеологии, скрываются тысячи бывших нацистов, и как с ними быть, не совсем понятно.

Когда после войны десятки тысяч так называемых перемещенных лиц из Восточной Европы бросились подавать на визу в США, американские бюрократы плохо понимали, что к чему, и раздавали визы без разбору. Но это был не единственный источник проблемы: американские власти сами вывезли из Германии более полутора тысяч «трофейных» ученых, работавших на военную индустрию Германии, а после войны разрабатывавших разнообразные военные и научные проекты в Штатах, включая запуск космонавтов на Луну.

Немецкие ученые, работавшие в Германии над созданием ракет V-2 и химического оружия по типу нервно-паралитического вещества «Табун», были вывезены в рамках операции «Скрепка». К официальным бумагам, заверявшим благонадежность специалистов, скрепкой прикреплялась их не известная миру темная биография.

Отдел специальных расследований при Министерстве юстиции США и целый ряд журналистов и гражданских активистов требовали расследований, судов и депортаций. ЦРУ, ФБР и многочисленные научно-исследовательские институты, где зачастую работали немецкие ученые с сомнительным прошлым, предпочитали если не простить, то по крайней мере забыть. Вскоре после окончания войны американское правительство приняло закон, запрещавший въезд в страну бывшим нацистам. А в 1978 году был принят дополнительный закон о лишении гражданства тех, кто обманул иммиграционные службы. Но госучреждения, так же как и частные граждане, так и не пришли к единому видению проблемы. И неудивительно, поскольку судебное наказание в Штатах преследует три цели: изоляция преступника для предотвращения будущих преступлений, перевоспитание преступника путем наказания и в последнюю очередь самая проблематичная для многих американцев задача правосудия – месть общества за злодеяние.

В случае престарелых нацистов, доживающих свой век благонравными и незаметными гражданами, реальной причиной для суда оставалась лишь месть.

В неразрешенный спор казнить или помиловать вмешалось время. В прошлом году бывший лагерный охранник Йохан Брейер умер в Филадельфии за несколько часов до судебного решения о депортации его в Германию, где его ждал бы суд за совершенные преступления. Ему было 89 лет.

Маргиналы со свастикой

Но умер ли фашизм в Америке вместе со стариками-нацистами? Ответ на этот вопрос неоднозначен. Согласно Южному законодательному центру, следящему за экстремистскими группами, на сегодняшний день в Америке насчитывается около 700 группировок фашистского или нацистского толка. Самая многочисленная из них — «Национал-социалистическое движение» (НСД) насчитывает около 400 членов. Большинство членов этой группы – мужчины, не имеющие определенных профессий и образования и мечтающие о насилии. Неудивительно, что неуравновешенные люди со свастикой на рукаве и вооруженные до зубов вызывают в обществе страх. Хотя в целом в США идеология нацизма остается уделом маргиналов.

В последнее десятилетие неонацистские и неофашистские группы привлекают общественное внимание, в основном когда один из их членов совершает какое-нибудь преступление или сам оказывается жертвой своего поведения. B 2012 году один из лидеров НСД Джейсон Рэди застрелил свою подругу и трех членов ее семьи, включая ее полуторагодовалую внучку, а потом застрелился сам. В 2011 году другой лидер той же организации по имени Джеф Хол был застрелен собственным 10-летним сыном в отместку за постоянные избиения.

Неонацисты и неофашисты в США составляют лишь мельчайшую кроху одного процента всего населения, но слово «фашист» не сходит с уст граждан. Либеральные публицисты называют фашистами правых христиан, борющихся за запрещение абортов, однополых браков и введение обязательной молитвы в школах. Известный журналист Крис Хеджес даже издал книгу под названием «Американские фашисты: христианские правые и их война против Америки». Но и левым либералам достается не меньше: консерватор и политический деятель Бен Карсон видит в «политической корректности», поддерживаемой либералами, «фашистский способ контроля над прессой». Ультраконсервативный радиоведущий Раш Лимбо называет активисток феминизма не иначе как «феминистками-нацистками».

Но пока в стране нет единого мнения о том, кто есть фашист и нацист, кто враг, кто друг, кого казнить, а кого помиловать, до тех пор настоящий фашизм, нацизм, тоталитаризм или просто авторитарный режим американскому обществу скорее всего не грозит. 

Вашингтон