Он улыбается, но у него стальные зубы

Первый же визит Горбачева в Италию вызвал огромный интерес. Фото РИА Новости

Я еще хорошо помню те дни. На дворе март 1985 года, холодновато, но cветит солнце. На полях уже предвестники весны. Я только что прилетел в Мюнхен из Вашингтона, где был на стажировке в качестве сотрудника международной редакции Радио «Свобода». Настроение было хуже некуда: на аэродроме в Вашингтоне потеряли мой багаж, и, несмотря на лихорадочные поиски стюардов и стюардесс, он не нашелся (мне его доставили на дом примерно 10 дней спустя). Я был голоден и поспешно съел яичницу, приготовленную женой (с предыдущего вечера в американской столице я ничего разумного в рот не брал). Вероятно, сыграл какую-то роль перелет, меня одолевал сон, и я ничего большего не желал, как лечь в постель.

Не успел я залезть под одеяло, как зазвенел телефон. Я нехотя взял трубку. На другом конце заговорил Лев Ройтман, коллега из международной редакции: «Джованни, ты уже прилетел?» – «Да, с утра. Сейчас лег спать». – «Тогда немедленно вставай и приезжай сюда. В Москве избрали нового генсека ЦК КПСС. Это Горбачев Михаил Сергеевич, малоизвестный человек. Приезжай скорее, мы должны состряпать спецпередачу, круглый стол или что-то в этом духе». И положил трубку.

Так я встретил исторический день, когда Горбачев был избран на высший пост в КПСС. Так начинался путь к началу перестройки и гласности и в конечном итоге – к падению советского коммунизма и распаду Советского Союза. 

Я плохо помню, в каком из выступлений Горбачев впервые произнес слова «перестройка» и «гласность». Но второй термин был очень популярен среди советских диссидентов.

И если моя память опять мне не изменяет, сам Горбачев с кремлевской трибуны подчеркнул, что именно «гласность нам нужна как воздух».

Отношение к перестройке вообще как в СССР, так и за границей характеризовалось прежде всего пессимизмом. «Коммунизм, – говорили многие, – нельзя реформировать. Это закрытая система, либо она стоит как есть, либо рухнет». В СССР, замечали многие, еще есть большие регионы, охваченные нищетой. Нет ли опасности волнений и бунтов («русский бунт, бессмысленный и беспощадный»)? Все понимали, что в Советском Союзе лед тронулся. Но никто не знал, что из этого получится – хорошее или плохое.

Коммунистов дразнили: «Кажется, победа бесклассового общества затягивается», «Машина коммунизма явно заржавела». Но Итальянская коммунистическая партия, наоборот, старалась доказать, что все к лучшему в этом лучшем из миров. «Гласность и перестройка – залог новых побед на пути к коммунизму» – утверждали огромные плакаты, развешенные всюду по стране. У умеренно симпатизирующих тоже возникали сомнения. «Допустим, – сказал мне пенсионер, споривший со сверстниками на скамейке в одном из миланских скверов, – что у Горбачева самые искренние намерения. Но кто нас уверит, что у него будет достаточно силы, чтобы укротить своих противников? А не укокошат ли его?»

Ответ был такой, как в тысячах подобных случаев: времена не те, Сталина давно нет, в Горбачева не будут стрелять.

Райком Итальянской коммунистической партии в районе Тестаччо в Риме: прошло более месяца со дня избрания Горбачева. Суббота, идет партийное собрание.

Тепло, почти жарко, и участники небольшого собрания расположились в садовой беседке за стаканом красного вина. Это все люди среднего возраста. Один из них обращается к секретарю райкома: «Мы годами голосовали за вас, вы обещали установить коммунизм, рай для трудящихся... Мы, дисциплинированные, участвовали во всех забастовках против капитала, против НАТО, распространяли листовки, поддерживали веру людей в Советский Союз – родину трудящихся... Вы ничего нам не говорили о реальном положении в Советском Союзе... А теперь откуда-то берется какой-то Горбачев и морочит нам головы своей перестройкой! Какое нам до него дело? Мы хотим хлеба, труда и надежных друзей, которые нас защищают...»

Тогда, в дни начала восхождения Горбачева, еще не было компьютеров или они только начинали победное шествие по планете. Во всяком случае, я его не имел. Да и про Интернет ничего не знал. Поэтому, посмотрев несколько секунд телевизор, вышел из дома и, прежде чем достигнуть места работы, заглянул по привычке в газетный киоск.

Сначала стал просматривать коммунистические газеты. Это были в первую очередь органы компартий – итальянская Unita, французская Humanite.

Их реакция была любопытной: либо в их редакциях ничего не поняли, либо они не согласовали как следует с советскими товарищами необходимую интерпретацию выступления Горбачева и смысл, который надо было вложить в слова о новой роли Советского Союза в мире.

Так появилось странное недоразумение, по крайней мере в глазах итальянских читателей. К куску текста, где в корреспонденции из Москвы приводились слова Горбачева о том, что без перестройки не обойдешься и что «гласность нам нужна как воздух», итальянская коммунистическая газета  предпосылала заголовок: «Он улыбается, но у него стальные зубы».

Очевидно, имелось в виду, что сколько бы коммунистическая держава ни говорила о мире и дружбе, о гласности и перестройке, она сохраняет в неприкосновенности агрессивный арсенал и всегда готова пустить его в дело. Получалось, что и теперь Советский Союз не заслуживает доверия и опасен для свободного мира.

Реакция Ватикана на избрание Горбачева генсеком КПСС была сдержанной. С 1978 года на престоле Святого Петра восседал папа Римский Иоанн Павел II, поляк по национальности, в миру Кароль Войтыла. Он хорошо знал коммунизм и по собственному опыту, поскольку до восхождения на ватиканский престол жил в Польше, соприкасаясь и с местными властями.

Ватиканская газета Osservatore Romano опубликовала статью французского журналиста Бернара Лаконта, в которой упоминалось, что в течение всего периода, предваряющего перестройку, Кремль проводил враждебную, наступательную политику по отношению к так называемому свободному миру. Лаконт в своей статье напоминает этапы, в течение которых Кремль всасывал в свою сферу влияния следующие страны: Сомали (1969 год), Эфиопию (1974), Кампучию, Вьетнам, Мозамбик, Анголу, Лаос (все в 1975 году) и Афганистан (1978).

Позднее народная молва будет утверждать, что вклад папы Войтылы в крушение коммунизма в Восточной Европе был огромным. Без папы Иоанна Павла II, без его пастырских визитов в Польшу, где на его литургии под открытым небом стекались сотни тысяч верующих, не было бы ни освобождения Польши, ни падения Берлинской стены, ни объединения Германии, ни развала СССР.

Многие считают эту версию сильным преувеличением. Советский Союз на самом деле распался по внутренним, а не по внешним причинам. Это не папа Римский привел к такому результату, и не информация и пропаганда, поступавшая в СССР благодаря иностранному радиовещанию на русском языке. Эти факторы сыграли, конечно, вспомогательную роль, но не более того.

«Реальный социализм», как тогда его величали, рухнул из-за собственных ущербности и противоречий, которые выявила именно перестройка, в тех случаях, когда она велась серьезно и глубоко.

Отношения между Горбачевым и Ватиканом укрепились во время пребывания советского лидера в Риме. Иоанн Павел II принял Горбачева в Ватикане, беседовал с ним задушевно и сердечно. И эта встреча вызвала теплый отзыв у общественности. 

Вера в Горбачева и перестройку пошатнулась у многих иностранцев, когда они увидели, что за ней последовало: создание ГКЧП, заточение Горбачева в Форосе, его освобождение, усиление Бориса Ельцина. А вслед за этим – «прихватизация», как кто-то окрестил манипуляции с собственностью.

«Перестройка» как термин стала очень популярной в Западной Европе, где порой приобретала не свойственные ей значения. «Это же настоящая перестройка», – говорили люди об интересной прогулке или экскурсии. В Риме я видел рекламный плакат с надписью: «Продержится 10 перестроек» (речь шла о каких-то рубашках). Кто знает, что имел в виду продавец? 10 лет? 10 стирок?

Судьба слов иногда непредсказуема...