Ирина Самахова
В таких зонах чистота – залог даже не здоровья, а жизни. Фото PhotoXPress.ru
Известный российский вирусолог, профессор Новосибирского госуниверситета (НГУ) Сергей НЕТЁСОВ почти 20 лет проработал заместителем директора по науке в Государственном научном центре вирусологии и биотехнологии «Вектор». По просьбе «НГ-сценариев» с ним беседует журналистка Ирина САМАХОВА.
– Сергей Викторович, некоторое время назад «Вектор» напугал горожан – пошли слухи, что вирус Эбола уже добрался до Новосибирска.
– Вы имеете в виду недавний спецрейс из Москвы? На самом деле больных лихорадкой Эбола в городе нет. Это проводились учения МЧС по эвакуации из Москвы условно заболевших.
Да, привезли двоих российских туристов, почувствовавших недомогание во время перелета из Африки на родину. Они сразу же были помещены на карантин в уникальном стационаре, предназначенном для лечения особо опасных инфекций. Больница находится на территории «Вектора», в пригороде Новосибирска. Общаться с пациентами имеет право только специально обученный персонал, облаченный в костюмы с самой высокой степенью биологической защиты. Больница и все ее системы жизнеобеспечения спроектированы так, чтобы исключить возможность распространения инфекции.
А учения, конечно, нужны. Потому что нет никаких гарантий, что опаснейший вирус не проникнет в Россию – он отметился уже на всех континентах. Кроме туристов и африканских студентов, которые учатся в РФ, болезнь могут завезти сотрудники многочисленных российских компаний, имеющих представительства в Африке. И всех, кто заболеет, повезут в наш стационар. «Вектор» является единственным гражданским научным учреждением в РФ, где сразу после обнаружения возбудителей особо опасных инфекций – лихорадок Марбург и Эбола – занялись их изучением и разработкой мер диагностики, профилактики и лечения. Секвенирование (расшифровку) генома вируса лихорадки Марбург мы осуществили первыми в мире, по вирусу Эбола были одними из первых, и это отражено в публикациях в ведущих научных журналах России. В результате наших исследований появилась возможность быстрой диагностики этих заболеваний, которая теперь занимает от четырех до восьми часов. Еще в 90-е годы на «Векторе» прорабатывались подходы к созданию вакцины от лихорадки Эбола, но вы же помните, что это было за время? Наука оказалась не нужна, наши самые перспективные молодые ученые уехали из страны…
– Однако «Вектор» пару месяцев назад заявил о разработке российской вакцины.
– Позвольте, я не буду комментировать эту информацию… Скажу только, что создание вакцины – очень затратная задача, в два-три раза более дорогая, чем разработка и вывод на рынок любого лекарства. И в данном случае важен экономический аспект – будет ли наше государство тратить деньги на защиту от экзотической болезни? Лихорадка Эбола – очень тяжелое заболевание, но оно передается только контактным путем, и его широкое распространение до сих пор не угрожало цивилизованному миру, в том числе России. Для борьбы с болезнью вполне достаточно санитарных мер – строгой изоляции заболевших и тщательной защиты медицинского персонала.
– А почему Америка разрабатывает вакцины от Эболы?
– У них больше финансовых возможностей, а еще есть моральный долг перед Африкой, где они добывают природные ресурсы. И собственный персонал, работающий в Африке, государство обязано защитить.
– А почему тогда в Африке болезнь быстро распространяется, ее жертвы исчисляются уже тысячами?
– В Африке находится природный резервуар вируса. По последним данным, его переносят фруктоядные летучие мыши, довольно крупные животные, на которых африканцы охотятся. Не так просто довести информацию об этой опасности до жителей отдаленных районов. Они еще и не поверят… Разделавшие и съевшие добычу заболевают не сразу, потому что у болезни длинный инкубационный период, да и заражен вирусом лишь небольшой процент этих животных. Первые симптомы лихорадки напоминают желудочно-кишечную инфекцию. Поэтому заболевшие попадают в обычную больницу, и там с ними обращаются как с рядовыми больными. Но ведь в случае этого вируса достаточно любым выделениям заболевшего попасть на незащищенную кожу родственников или медицинского персонала, и заражение практически гарантированно, потому что концентрация вируса в этих биологических жидкостях очень велика – до 10 миллионов вирусных частиц на миллилитр. А ссадины, микротрещины на коже людей есть почти всегда, и это ворота для инфекции. Кроме больниц массовое заражение происходит во время похоронных обрядов, потому что по африканской традиции родственники и друзья должны прикоснуться к умершему. Ужасающий вид погибших от лихорадки Эбола никого не останавливает. К сожалению, многие рядовые африканцы не верят белым людям, а иногда даже считают, что именно приезжие врачи распространяют болезнь. Об этом почти не пишут, но несколько командированных на эпидемию медиков уже лишились жизни из-за таких подозрений. По этой причине США и другие развитые страны вынуждены направлять в районы бедствия военных – они должны обеспечить безопасность медперсонала и соблюдение строгих санитарных мер, которые только и могут остановить эпидемию.
– Больных лишь изолируют, не лечат? Вообще верно ли утверждение, что лихорадка Эбола неизлечима? Как известно, на «Векторе» в свое время не смогли спасти случайно заболевшего сотрудника, а единственный больной в США на днях тоже умер...
– Да, у нас погибла лаборантка, забиравшая кровь у зараженных подопытных животных с нарушением техники безопасности. Она получила огромную дозу вируса, и врачи ничего не смогли сделать... Вообще противовирусная терапия малоэффективна в случае с Эболой, потому что вирус размножается стремительно и быстро достигает огромной концентрации в биологических жидкостях. Лекарства просто не успевают подействовать. Сейчас американцы получили разрешение на применение новейшего, еще не прошедшего все испытания препарата на основе смеси специфических моноклональных антител – аналог высокоиммунной донорской сыворотки. Лечили добровольцев – заболевших врачей, и результаты обнадеживают. Однако количество препарата пока что весьма ограничено, и надо понимать, что такое экспериментальное лечение стоит миллионы долларов на одного больного... Стандартное лечение – симптоматическое, когда борются с проявлениями заболевания, опасными для жизни. К примеру, при лихорадке Эбола многочисленные тромбы закупоривают мелкие сосуды, и это выводит из строя различные органы человека. Борьба с тромбами помогает организму справиться с болезнью. Правильная, умная терапия довольно эффективна – недаром смертность среди заразившегося медицинского персонала гораздо ниже среднестатистической. Но и врачи гибнут… Это у нас, на «Векторе», созданы самые совершенные условия для защиты персонала – а в Техасе, к несчастью, заболели уже двое медиков, пытавшихся спасти больного, заразившегося в Африке.
– Эбола – не последняя агрессия из мира вирусов?
– Далеко не все болезнетворные вирусы открыты и описаны. Вспышки неизвестных болезней случаются даже в развитых странах. Кроме того, и старые, давно известные инфекции могут преподносить сюрпризы. Периодически возобновляются дискуссии о том, следует ли сохранять научные коллекции возбудителей опасных болезней. В частности, это касается вируса оспы. В мире хранятся две коллекции штаммов оспы – одна в США, другая в России, как раз на «Векторе». Такое хранилище – специально оборудованная «тюрьма строгого режима». Содержать ее очень дорого, кроме всего прочего. Но возбудителя опаснейшей болезни нужно хранить и изучать, несмотря на то, что оспа числится побежденной во всем мире. Вирус может «воскреснуть» – мутировать из неопасной формы, которая широко циркулирует среди мелких грызунов, или вытаять из древних могильников. Нельзя отмахиваться от такой опасности, даже если вероятность эпидемии ничтожна. Оспа – не Эбола, она передается воздушно-капельным путем и раньше выкашивала целые города, пока ее не победили массовой вакцинацией. Можно вспомнить и другие усмиренные болезни – бешенство, полиомиелит, корь, скоро практически исчезнет гепатит В... Вирусологи заслуженно едят свой хлеб.
– Интересно, а бывают ли «мирные», полезные для человека вирусы?
– Конечно! К примеру, вирусные препараты успешно применяются для борьбы с сельскохозяйственными вредителями. Это перспективный, экологически правильный способ защиты растений, правда, пока заметно более дорогой, чем химические препараты. Уже восьмой год я работаю в НГУ, недавно удалось оборудовать прекрасную современную лабораторию для работы с вирусами, но, естественно, в условиях университета мы не занимаемся опасными инфекциями. Сейчас область моих научных интересов – так называемые онколитические вирусы, способные избирательно бороться с раковыми клетками. Одно из основных направлений в лечении рака – химиотерапия – убивает не только раковые, но все быстроделящиеся клетки в организме, отсюда тяжелые побочные эффекты такого лечения. А вирусы размножаются только в клетках, пораженных болезнью. Это было известно давно, в России еще мать моего коллеги и партнера по университетскому мегагранту, профессора Петра Чумакова, пыталась продвигать эти исследования в 70-е годы прошлого века. Но тогда не было необходимых технологических возможностей для такой работы, да и крайне мало тогда знали про механизмы превращения нормальных клеток в раковые. Сейчас этих знаний гораздо больше. За время работы по мегагранту нам удалось сконструировать и отобрать несколько вирусов, в экспериментах доказавших свою эффективность против некоторых видов рака. Теперь должна последовать стадия доклинических испытаний. Но мегагрантовые деньги, к сожалению, закончились. Это главная проблема для всех исследователей в России – государство готово финансировать научную работу по созданию новых лекарственных препаратов и методов лечения, но дальше экспериментов дело, как правило, не движется. Дороже всего обходятся доклинические и клинические испытания. В мире эту наиболее значительную часть затрат берут на себя мощные полноцикловые фармацевтические компании, но у нас в стране их практически нет...
– А вы не можете к западным компаниям за поддержкой обратиться?
– Продать перспективную разработку за рубеж? Некоторые так называемые бизнесмены готовы продать все, что продается. Это неправильно, на мой взгляд. Нашу работу профинансировало российское государство, оно и должно получить профит от достижений ученых. Пока нормальный цикл продвижения научной разработки у нас буксует, и в результате российские ученые вместе со своими достижениями продолжают уезжать за рубеж. И ведь наши же ученые там, за границей, добиваются успехов! По всей видимости, правительству следует как-то стимулировать наш бизнес на продвижение отечественных разработок в России. В эту бы сторону посмотреть, а не распространять неквалифицированные суждения о том, что российская наука неэффективна. Перефразируя классика, скажу, что у нас проблемы в головах с экономикой, а не с наукой... Ни один из моих бывших аспирантов, уехавших в развитые страны в 90-х годах, там не то что не голодает, а просто забыл, что такое нехватка реактивов, оборудования, и, слава богу, не знает, что такое пресловутый 94-ФЗ и последовавшие ему на смену законы. Я в свое время не уехал из России во многом потому, что начал преподавать в университете и увидел воочию, что такой талантливой, жадной до знаний молодежи нет больше нигде в мире. Потом крупные международные гранты получил и часть оставшихся в России сотрудников поддержал через это. Надо дать научной молодежи возможность полноценной самореализации в России, и все у нас наладится. Но для этого должен быть побежден самый страшный вирус – некомпетентность. В нашей стране много важных решений принимается по принципу «есть мнение». Чье мнение, почему оно есть и почему оно такое – чаще всего загадка. Так нельзя работать...
Дарья Гармоненко