Руслан Гринберг
Им для счастья лучше бы чего-то солененького. Фото Reuters
Не так давно меня буквально шокировали два опроса общественного мнения. Первый касается мира, второй – России. Одно уважаемое мною агентство подсчитало, что сегодня 86 семей владеют половиной всего мирового богатства. В последние 30 лет это очень сильно стало ощущаться. Нынче 7 из 10 человек живут в странах стремительно растущего неравенства. То есть наступило время, когда победитель получает все. Исследователи сделали вывод, что способность богатейших лиц влиять на законодателей, политику и всю общественную жизнь настолько велика, что можно говорить о захвате государственных институтов мировой финансовой олигархией.
В связи с этим раздается все больше голосов тех, кто считает, что мы не можем надеяться на победу над бедностью в мире без устранения неравенства. Но проблема заключается в том, как это сделать. Ввести прогрессивное налогообложение, покончить с офшорами, повысить заработную плату работодателям? В теории все вроде бы справедливо. Но дело в том, что при этом нам придется попросить богатых выступить против их же собственных интересов.
Кроме этого, надо учитывать, что мы живем в стране с опытом реального социализма. Если бы такого опыта в российском общественном сознании не было, страну давно бы уже потрясали социальные беспорядки.
И хотя последние опросы показывают, что напряженность в стране растет, общество остается пассивным, похоже, оно смирилось с проявлениями беззакония и неравенства. Это, между прочим, советская прививка послушания и терпения.
К исследованиям ВЦИОМа я в отличие от моих друзей-либералов отношусь очень серьезно. И вот социологи центра задали россиянам вопрос: «Считаете ли вы себя счастливым?» 87% опрошенных ответили на это утвердительно!
Но это еще не все. Заодно ВЦИОМ поинтересовался, правильная ли проводится в стране экономическая политика. «Неправильная», – ответило большинство. «А вы кому-нибудь во власти доверяете?» – был следующий вопрос. Оказалось, доверяют. Причем только одному человеку. Кто этот человек – тоже всем понятно.
Естественно, возникают разные гипотезы, почему люди при всей этой сумятице в головах считают себя счастливыми. Я думаю, это связано с серьезным прорывом в борьбе с бедностью, ликвидацией дефицита и прочими процессами последних двух десятилетий.
Сказалось и удвоение среднего класса с 10 до 22–23%, Это показывают подсчеты Института социологии РАН и других структур, изучающих общественное мнение. Конечно, можно спорить, что такое средний класс, с какого уровня он начинается. Но одно бесспорно: он у нас уже есть.
Ясно, что чувство счастья чрезвычайно субъективно и изменчиво. Сегодня человек счастлив, завтра он может быть несчастным, а потом опять счастливым. В принципе это нормальный удел любого человека. Все зависит от того, как к этому чувству относиться.
А может быть, ответы были утвердительными потому, что быть несчастным неприлично или даже опасно? Но у нас относительно демократическая страна, жаловаться у нас можно не бояться. Мы же не Северная Корея, где, я уверен, проживают 100% счастливых граждан. Хотя бы потому, что несчастливых там, в лучшем случае, посадят в тюрьму.
Другое дело, что если сравнить цифру 87% с разнообразными другими индикаторами, оценивающими качество жизни в России, то парадокс разрыва получится невероятным. Но меня в этом смысле успокаивает суждение знаменитого американского знатока российской действительности Джорджа Кеннана. Этот эксперт в 50-х годах инструктировал одного молодого дипломата, который собирался в СССР. Тот спросил: «Как в России? Что там надо делать? Куда идти? С кем разговаривать?» Кеннан ответил: «Ты должен понимать одну вещь. Россия – специфическая страна, если получишь о каком-нибудь событии две противоположные информации, то скорее всего они обе верны». Это очень на нас похоже.
Конечно, в основе современных представлений о счастье лежит свобода. Только свободный человек может быть успешным и счастливым. Чаще всего именно такой выше сверхбогатства и «достижений» массового потребления. Он не просто занимает активную позицию в любых видах деятельности и активно самореализуется. Демократические ценности – это базовые составляющие его личного счастья и представлений об эффективном государстве.
Автору статьи «Счастье» в 5-м томе Философской энциклопедии оно представляется как «переживание полноты бытия, связанное с самоосуществлением».
 |
| Большие деньги всегда мешают
светлому взгляду на мир. Фото Reuters |
И напротив, представление об идеале жизни как об отсутствии всякого переживания сигналит об ослаблении жизненного начала, омертвении или усталости. О противоположности счастья идеалу стоической невозмутимости находим у Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Или: «Я думал: вольность и покой замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан...»
Но тут лично мне важно подчеркнуть, что у русского человека счастье исторически существовало в неразрывной связи со справедливостью и общественным интересом. Строгановы потратили 300 тыс. руб. серебром, чтобы выкупить великого князя московского Василия Темного из плена у Дмитрия Шемяки (по меркам середины XV века не просто состояние, а целый бюджет Московского государства). Те же Строгановы поддерживали Петра I в войне со шведами. Демидовы финансировали Екатерину II и создание Московского университета.
В период СССР – утопического сознания и тоталитарной идеологии – счастьем для простых людей были великие стройки коммунизма и победа в Великой Отечественной войне.
«Жила бы страна родная, и нету других забот» – это был девиз миллионов. Доля патриотизма в ощущении полноты бытия и самореализации через служение государству в России занимает большое место. На Западе преобладают космополитизм и дистанцирование от государства.
Сегодня в условиях вопиющего неравенства счастье присутствует преимущественно только на одном полюсе – в сословии богатых. Для увеличения численности счастливых людей надо совершенствовать нашу экономическую и политическую систему.
Но насколько они связаны между собой – экономика и счастье?
Я читал на этот счет специальную литературу, включая сегодняшние новомодные определения индекса счастья. Правда, пришел к выводу, что индексирование – очень уж мутное дело. Мы твердо знаем и статистика и наш жизненный опыт показывают, что можно быть богатым и несчастным, а можно быть довольно бедным (все зависит от восприятия вашего дохода, вашей жизни) и достаточно счастливым. Самых счастливых людей в мире я – без всякого преувеличения – видел в индийских трущобах.
Вместе с тем, по последним исследованиям, самые счастливые люди в нашей иудео-христианской цивилизации – датчане. Они очень гордятся своим первенством в этой сфере, тем более что часто попадают в тройку по индексу человеческого развития.
Но самое главное, что для счастья все-таки требуется экономическая основа. По крайней мере такая, чтобы быть сытым. Это очень важно в нашем мире, где из 7 млрд человек счастлив только 1 млрд человек, а остальные 6 млрд живут кое-как. Есть даже такой порог бедности, как два доллара в день. Иметь меньше этой суточной суммы – значит быть на грани умирания.
Сегодня мы видим и ощущаем, что результатом долгого господства эгоистической философии стало ужасающее неравенство в мире.
Вместо Маркса – «Маркс энд Спенсер»
Сейчас вроде бы немодно быть марксистом. А я вот в свободное время часто почитываю Маркса. Может, потому, что основной закон социализма мне очень нравился: о возвышении потребностей и удовлетворении потребностей. Но самое интересное – описание будущего. Когда будет накоплено такое общественное богатство, что все будут жить по потребностям. Но какой стимул работать? Никакого. Только потребность в творческом труде как таковом.
Разные опросы показывают, что есть люди, которые уже считают труд радостью. Таких, по мировой статистике, 20% от всего работающего состава планеты. Остальные 80% работают, чтобы кормиться и жить. Поэтому они всегда ждут не дождутся выходных или отпускных дней.
Я даже придумал соответствующую аббревиатуру – СССР. Здесь первое С – сытость, второе С – спокойствие, безопасность, третье С – свобода. И четвертая буква – Р связана с развитием человека: работа, развитие, то есть высшее удовлетворение через развитие, образование, культуру. Когда человек сыт и спокоен, то начинаются проблемы. Он хочет выбирать. Все хочет выбирать: от ботинок до лидеров страны. И в этом смысле украинский майдан (в его начальной стадии) или, например, египетская площадь Тахрир – результат того, что человек, переходя на следующую фазу потребления, начинает думать о свободе.
Я даже предлагаю сформулировать маленький закон самоубийства авторитарных режимов, причем успешных. По логике жизни, авторитарные режимы, если они хотят своей устойчивости и прочности, обычно заботятся о народе – обеспечивают условия существования, дают работу, могут даже проводить хорошие реформы, как в азиатских странах. Но они же и образовывают человека. Если же человек сыт и образован, то он начинает задумываться о том, почему эти начальники так долго им правят. Так люди приходят к идее реальных выборов.
Если посмотреть на российскую историю, то каждая буква моей аббревиатуры СССР выглядит плачевно. Что касается Сытости, то конечно, очевиден важный прорыв, случившийся в нулевые годы. Что же до Безопасности, то она стала чуть-чуть лучше, чем в 90-е годы, но все-таки пока не использовала все резервы. Что касается Свободы, то следует указать на одно очень важное противоречие. Многие хотят демократии. И правильно хотят, это и для экономики важно. Но они не готовы ничего делать для того, чтобы демократия победила. Может быть, просто время не пришло.
Тут я замечу одну особенность нашей интеллигенции – серьезное нетерпение. Это нетерпение было в 1917 году. Тогда страна была беременна справедливостью, и она ее получила. Какой ценой? Пожертвовала свободой.
Затем в 1991 году страна была беременна свободой. И она вновь ее получила. Какой ценой. Конечно же, утратой тотальной социальной справедливости.
Вторая наша ментальная проблема после нетерпения на птичьем языке философов называется «онтологизация теоретических схем». По-простому это значит, что если теоретическая схема хорошая и это признано, то надо ее внедрять. Так возникает теория и практика принуждения к счастью. Это было у большевиков, и это вышло у так называемых либералов.
Третий очень важный момент – маятник обожания или демонизации Запада. Никаких полутонов, так и «качаемся» – от обожествления до проклятий. Нетрудно догадаться, в какой точке маятника по отношению к Западу мы зависли сегодня.
Четвертое, ментальное желание, вырвавшееся наружу уже после ельцинской эры, – требование порядка. Конечно, закон требовался тоже, но порядок был на первом месте. И народ его получил, в моем представлении, с большим перехлестом, что помогло власти и деньгам централизоваться в Москве, откуда, собственно, пошло и свертывание демократических преобразований. И мне как экономисту приходится об этих процессах серьезно жалеть.
Свобода – категория экономическая
Почему же демократия важна для роста благосостояния?
Тут необходим пример Польши с ее шоковой терапией, которую проводил вице-премьер Бальцерович – практически наш Гайдар. В польском обществе тоже возникли проблемы в связи с радикализацией курса. Тогда через демократические выборы к власти пришла альтернативная сила, которую олицетворял как раз мой друг Гжегож Колодко. И надо сказать, что появление оппозиции Бальцеровичу выправило ситуацию. И все пошло совсем не так, как у нас. Как об этом можно судить? Доказательство тому – 1998 год. У нас тогда разразился кризис. А в Польше нет. Именно потому, что альтернативная экономическая школа пришла к власти. У нас же до сих пор у руля экономики гайдаровцы правят. У Егора Тимуровича были очень хорошие намерения. Он был действительно смелый и очень толковый экономист. Но власть развращает.
И последнее: узурпация государства именно этой школой мышления. Узурпация государства, которое принято демонизировать и проклинать. Наш премьер-министр и вице-премьер постоянно говорят о том, что не надо государству ничего давать – оно все плохо делает. Они не имеют в виду себя. Именно оно, государство, все делает плохо. Поэтому якобы надо дожидаться идеального инвестиционного климата.
Конечно, очень грустно, что в нашей стране воспроизводится долгоиграющая мантра под названием «лишь бы не было войны». Это очень серьезно парализует волю и, конечно, блокирует развитие гражданского общества, которое, по-моему, представляет собой необходимое условие для выхода страны на путь цивилизованного развития.
Как-то меня потряс разговор с одним известным историком. Он вспомнил, что некий просвещенный американец написал книгу об отмене крепостного права в России. В ней по архивам дотошно исследован уровень потребления русского крепостного крестьянина в сравнении с британским свободным землепашцем. И выяснилось, что по мясу, картошке, свекле – по чему хотите – у нас были показатели лучше. Тогда наш историк спросил автора: «Так вы считаете, что зря отменяли крепостное право?» – «Нет, конечно, не зря. Гордая бедность важнее богатства в рабстве».
 |
| Счастье – это когда тебе наливают!
Фото PhotoXPress.ru |
То есть свобода есть самоценность. Так что когда мы измеряем счастье, надо всегда учитывать этот момент.
Таков яркий пример того, что происходит, когда вы упираетесь в чисто вульгарную экономическую основу счастья. Сегодня, например, идут дискуссии о майдане, об Украине, о кишиневских погромах, а их участников представляют какими-то недоумками, которые не понимают своего счастья и потому не хотят, как прежде, слушаться и даже слушать «старшего брата». Я был в Киеве, разговаривал со многими людьми. Украинцы понимают, что никогда не будут жить, как немцы. Но они хотят верховенства закона, осуществления индивидуальных прав. Это очень важно.
Мы же все чаще стали говорить, что европейская мечта нам непонятна, и даже договорились до того, что и ментально она нам чужда. Между тем равновесие свободы и справедливости – это европейское равновесие. Мы можем Европу ругать. Они много делают неправильно. Скажем, они излишне нас учат. Но их модель жизни, в общем, та, на которую надо походить, выстраивая свою. Мы же и здесь бросаемся в крайности.
Я, например, категорический противник коммерческого высшего образования. Когда вы вводите такое образование, то вы волей-неволей создаете элитарное общество. А такое разделение чревато многими неприятностями. Потому что если учится лишь одна элита, то это никак общество не развивает. Это значит, что верхи все больше отрываются от основной массы. А это может закончиться тем, что началось в Нигерии, где расслоение привело к тому, что элита устанавливает пулеметы на своих коттеджах, дабы обороняться от низших слоев общества.
Я эту классовую разделенность даже отлил в такой афоризм: «Чем выше налоги, тем ниже заборы».
То есть чем выше налоги на богатых, тем выше их безопасность и комфортность жизни. Это вы можете заметить по Скандинавии и по Европе, где вообще заборы носят декоративный характер в отличие от нашей замечательной родины.
Так делается история
Теперь о некоторых личных ощущениях счастья.
В 1961 году я был самым счастливым человеком на земле, когда Гагарин полетел в космос. Это был примерно восьмой класс, мы тогда с ребятами по этому поводу даже выпили портвейна, и один мальчик сказал: «За что нам так повезло, что мы в этой стране родились? Мы же еще ничего не сделали для нее».
Это было удивительное чувство единения с народом. Но в 1968 году была уже совсем другая история. Один из той же компании уже говорил: «Почему нам так не повезло, что мы в этой стране родились?» Это было, когда наши войска остановили демократизацию в Чехословакии и полностью остановили реформы, которые начинались в этой стране.
Мне уже тогда казалось, что когда наступит рынок, будет хорошо. Мы же читали кое-какую и запрещенную экономическую литературу.
А теперь мне стыдно, что мы, например, издевались над таким понятием, как «плановая убыточность». Нам казалось, что только идиоты могут планировать убытки предприятий. Как можно планировать убыточным театр? Плохие театры надо закрывать. А лучший театр – это доходный театр.
И только позже мы узнали, что, оказывается, весь мир этой убыточностью располагал и широко ее использовал. Просто это называлось «мериторные блага».
Однажды я разговаривал с министром культуры Австрии и спросил у него: «У вас билеты в знаменитую оперу стоят 300 евро. Это для зрителей дорого?» Он ответил: «Если бы государство не финансировало театр, билет стоил бы 800 евро». Тогда я поинтересовался, какой процент населения посещает театры. Оказалось, что примерно 12%. Но если бы не было дотаций, зрителей стало бы в 3–4 раза меньше. Тогда я сказал, что есть некая несправедливость в том, что в театр ходит гораздо меньше людей, чем на футбольные матчи, и получается, что налогоплательщики оплачивают удовольствие явного меньшинства. На это мне министр культуры Австрии сказал: «Вы, господин Гринберг, не правы. Мы хотим обеспечить доступ критической массе людей. Почему? Потому что это облагораживает человека. В противном случае мы бы наблюдали одичание нации».
А мы долго были уверены, что Запад такой практичный и экономный, что там нет убыточных предприятий. Но оказалось, есть. Это все называется «товары и услуги, заслуживающие государственной поддержки».
Есть понятие «государственная квота» – это количественный показатель, определяющий роль государства в жизни нации. Более точно – это отношение государственных расходов к валовому внутреннему продукту. При советской власти это составляло почти 100%. Если рынок и был, то он назывался колхозным. Тогдашние подпольные цеха не в счет.
Так вот сегодня эта цифра составляет у нас 32–33%. По сути, мы являем собой крайне либертарианское, если хотите, радикал-либералистское общество. В государствах, опережающих Россию по индексам человеческого развития (это прежде всего Скандинавские страны, Канада, Австралия, Швейцария), это отношение составляет около 50%. В Норвегии вообще 58–59%.
Еще есть такое понятие равенства/неравенства, как коэффициент фондов – отношение среднего дохода самых богатых к доходу самых бедных. У нас сейчас официально 16. Мой институт посчитал, что на самом деле 40. С учетом собственности – вообще 80. Потому что «закрома Родины» приватизированы практически двенадцатью семьями. В Скандинавских странах сегодня примерно такой же разрыв между доходами бедных и богатых, какой у нас был при советской власти.
Всякое общество, если оно не людоедское, постоянно ищет баланс свободы и справедливости. Но пока нигде не придумано ничего понятнее и разумнее того, что ряд стран давно усвоил. А именно: здоровый должен платить за больного, молодой – за старого, работающий за безработного.
Это альфа и омега нормальной социальной политики. Есть еще индекс человеческого развития, который состоит из трех элементов: продолжительность жизни, валовый внутренний продукт на душу населения, уровень образования. Надо все время внимательно смотреть на этот показатель. Он не идеальный, но приближенный к пониманию того, на каком месте ваша страна находится в современном мире.
Очень грустно, что СССР занимал 28-е или 30-е место по этому индексу человеческого развития, а сегодня мы занимаем 58-е или 60-е место. Тоже вроде бы неплохо. Все-таки 200 стран, и мы ближе к первым, чем к последним.
Но стоят ли такие завоевания всего того, что было утрачено?
Как последовательный социал-демократ я твердо уверен в том, что СССР должен был бы сохраниться. Естественно, без Прибалтики, где мы были империалистами. В остальных 12 странах он мог быть и демократическим, и рыночным, был бы великой страной, если бы не разные обстоятельства. Я здесь на них не буду ссылаться.
Вспомню лишь 1988 год. Секретный доклад ЦРУ о стабильности государств. Там в первой десятке были Чехословакия, Югославия и СССР. Потом вдруг произошло то, что произошло.
Когда Беловежские соглашения состоялись, я был против этого. Знаю, что у многих моих коллег иная точка зрения. Как и на великого, по моему убеждению, Михаила Сергеевича Горбачева, сумевшего преодолеть в себе тот СССР, который действительно был плох, жесток и опасен. Что ж, каждый имеет право на свое мнение, свой патриотизм, свои поступки.
Когда подписывался беловежский вердикт, я был на Манежной площади в Москве. Нас собралось 287 человек. Я тогда сказал: «Все-таки один человек от миллиона вышел защищать СССР, а всем остальным, видно, по барабану».
Так делается история.
Дарья Гармоненко 