Владимир Позняков
«Дело, брат, не в национальности. Чувствую, у нас с экономической психологией пробел». Фото Алексея Калужских (НГ-фото)
Если совсем просто, эта наука психологических особенностей различных видов экономического поведения. За рубежом она началась с исследования сфер экономического потребления. Дело в том, что в Западной Европе и в Америке после Второй мировой войны такие исследования стали проводиться очень интенсивно именно потому, что заказ на изучение потребительского поведения поступал из сферы рекламы и маркетинга. Потому что психологические возможности повышения производительности труда к тому времени были уже исчерпаны, да и производством занимались другие науки – промышленная психология и психология менеджмента.
Но позже психологи взялись и за иные типы экономического поведения. Такие, как инвестиционное или сберегающее. А также – предпринимательское поведение.
Вообще в экономической психологии можно выделить два направления. Одно из них – научно ориентированное, академическое, которое я и представляю. Нам заказы идут преимущественно от научных сфер. Но есть и другое направление – прикладное, идущее от практики в сфере экономики. Там уже решаются конкретные, психологически важные проблемы на уровне предприятий, фирм, бизнес-структур и т.д.
Поэтому не нужно путать психологию как науку, изучающую закономерности экономического поведения, его влияние на экономический успех, партнерские отношения, на психологию бизнеса – с психологической практикой. Я, например, изучаю особую породу людей, которая интересует меня как исследователя. Эти люди – предприниматели. Говорю про их «особость» совершенно серьезно, потому что понял, что сам как бизнесмен никуда не гожусь…
Симбиоз кооперации
и конкуренции
Так случилось, что в лихие 90-е годы я, научный работник, решил заняться бизнесом. Но опыт оказался печальным. На дилетантский эксперимент у меня ушла премия, которую я получил, будучи, как было сказано при вручении, «выдающимся ученым». И это были в то время большие деньги.
Считаю, что тогда я еще легко отделался, могло быть и хуже. Но в то же время опасный опыт вдохновил меня на теоретические исследования предпринимательства.
С директором нашего института мы начали изучать этот загадочный русский предпринимательский мир. И сразу хочу сказать, что мне, например, жаль, что представителей власти не интересуют проблемы бизнеса на уровне теории, определенных закономерностей экономического поведения и т.д. Я считаю, такое отношение – одна из причин неудачного ведения наших реформ. Не учитывать психологических факторов развития – значит плохо разбираться не только в субъектах экономики, но и в том, что вообще происходит с обществом такого сложнопереходного периода, какой получился у нас.
Простой пример такой неосведомленности – недавнее увеличение налоговой нагрузки на малый бизнес, приведшее к массовому уходу с рынка огромного числа предпринимателей, – разве этот результат нельзя было предвидеть?
К сожалению, слабое предвидение вытекает из более глобальных ошибок нашего развития. Сегодня уже многим понятно, что в России на смену мифу о коммунизме пришла не менее утопическая концепция, утверждающая, что рыночная экономика может решить все наши проблемы. Особенно если политика ориентируется на крупный экономический капитал, в то время как обладающий огромными возможностями малый бизнес продолжает находиться в незавидном положении, что, естественно, влияет на экономическое поведение огромного числа людей. На всех этапах наших исследований предприниматели заявляли о недоверии государству, чиновничеству, о том, что экономическая политика в отношении малого бизнеса непредсказуема, негативна, не ориентирована на поддержку бизнесменов.
Как исследователь, изучающий предпринимательство вот уже 20 лет, хочу сказать, что конфликт между предпринимательством и чиновничеством появился с самого начала рыночных отношений. Потому что госчиновники в то время были по большей части бывшими партийными и комсомольскими работниками. У предпринимателя был свой взгляд на чиновника: ворюга, коррупционер. Это были взаимно негативные образы, как бы противостоящие друг другу. Но в дальнейшем стало происходить сращивание этих групп. А это еще более опасное явление, когда бизнесмен платит чиновнику, который за это «крышует» его.
Но это все уже не предмет психологии.
Меня в последние годы стала интересовать проблема партнерских отношений в самом бизнесе, которые могут развиваться в противовес тем явлениям, о которых я говорил выше.
За последние 20 лет у нас произошла существенная трансформация деловых отношений. Появились новые формы, о которых западные специалисты говорят как о симбиозе кооперации и конкуренции.
В советский период разрабатывались основы совместной деятельности людей, работающих по найму. Они решали общие задачи, между ними существовали определенные формы кооперации, по крайней мере – на идеологическом уровне такое сотрудничество поощрялось. Можно вспомнить о социалистическом соревновании как об особой форме деловых отношений, сочетавших в себе элементы состязательности и взаимопомощи. Эти элементы восходят еще к идеям Антона Макаренко, который утверждал их в своей педагогической практике весьма эффективно. Такая идея работает в любой культуре и, на мой взгляд, весьма позитивно.
Что же касается конкуренции, то ее в Советском Союзе всячески критиковали, в том числе и психологи. Достаточно вспомнить «психологию наживы, присущую капиталистическому обществу, где человек человеку – волк» и прочие идеологические штампы.
На самом же деле, с психологической точки зрения, все гораздо сложнее. В условиях более свободной экономической жизни, нежели при социализме, появляются самостоятельные люди, которые на свой страх и риск способны заниматься бизнесом. И отношения между ними выстраиваются уже совершенно иначе, чем они описывались в классической теории – как в нашей, так и в западной. Мы видим новые формы взаимодействия, при которых индивидуальные экономические субъекты понимают, что враждовать друг с другом или соперничать – это не прибыльно. Возникают разные виды взаимодействия, при котором достигается определенная эффективность сотрудничества, но конечные цели этой деятельности у партнеров разные. Это разительно отличается от советских бригадных подрядов, социалистического соревнования, стахановского движения и других феноменов коллективистского труда. Причем новые отношения проникают уже на бытовой, семейный уровень.
Между эмоциями
и холодным расчетом
Сегодня семью уже можно рассматривать с экономико-психологической точки зрения. Например, как сделку, некий контракт. Но это не брак по расчету, когда одна из сторон идет на это ради личной выгоды, а именно – договор о совместной жизнедеятельности. При этом отношения могут строиться весьма разнообразно.
Я как раз вот этим и занимаюсь – отношениями свободных людей, вынужденными взаимодействовать в самых разных условиях. Здесь возникают проблемы доверия, взаимопомощи, обмена ресурсами и не только интеллектуальными, материальными, но и человеческими. Поэтому крайне интересно, как в этой новой парадигме разным людям видятся идеальные отношения. Никто же не предписывает никаких нормативов – общество чрезвычайно атомизировано, разобщено.
На мой взгляд, есть ресурсно-ориентированное и субъектно-ориентированное взаимодействия. Обмен ресурсами предполагает извлечение прибыли, получение продукта: люди взаимодействуют не для того, чтобы получить удовольствие, а чтобы извлечь выгоду. И наоборот – субъектные отношения связывают людей любовью, дружбой, человеческим интересом друг к другу.
Но в реальной жизни оба эти взаимодействия присутствуют. И в партнерских отношениях может случиться, что коллега будет восприниматься не как ресурс, а как «значимый другой». Тогда возникает высокое доверие, согласие на авансирование, всяческая иная поддержка.
Но бывает и наоборот – в так называемых эмоциональных отношениях, межличностных связях наблюдаю очень ярко выраженный прагматизм. Это когда под маской доверительных отношений один участник или оба стараются решить личные ресурсные задачи.
Поэтому в обоих видах взаимодействия практический психолог может людям помочь. Мне кажется, что оптимальными отношениями являются такие, когда у партнеров обнаруживаются одинаковые взгляды. Они могут заключаться, например, в том, что оба считают главным – это делать свое дело, не отвлекаясь ни на какие посторонние факторы. Это по принципу: «Бизнес – и ничего личного».
Но может быть и сочетание разных подходов. Или другая крайность – явное преобладание личностных, субъективных факторов, когда эмоционально, морально ориентированный человек проявляет такую щепетильность в бизнесе, что ни о какой эффективности последнего говорить не приходится.
А есть такая крайность – абсолютный цинизм в отношениях с окружающими. Такой вариант чистейшего прагматизма личности, конечно же, выдвигает перед обществом вопрос: каких предпринимателей, какой средний класс мы хотим иметь? Наглый, беспринципный, недобросовестный предприниматель – это не просто позор страны. Он не будет отвечать требованиям настоящего бизнеса, его неписанным, но все же существующим правилам.
Еще одно направление науки, которым я занимаюсь, связано с так называемой экономической социализацией. Речь, в частности, идет о понимании детьми экономического мира и обретения ими опыта экономического поведения. Простой вопрос: давать детям карманные деньги или нет? В какой степени запрещать им обмен, которым они занимаются; обмен или детский бартер? Из многих этих вопросов вырисовывается экономический мир детства, которым занимаются как экономисты, так и психологи. Последние, например, первыми установили, что дети активно вступают в обменные отношения, занимаются играми, которые носят ресурсный характер. Предметы детского обмена хорошо известны: игрушки, марки, открытки и т.д. Но что интересно и важно – результаты обмена для детей не так существенны, как, скажем, сами контакты друг с другом. Они нередко пользуются возможностью поддержать того, с кем идет обмен, сделать ему скидку, уступить. Они учатся межличностным отношениям. Еще один фактор детского обмена – игра. Что тоже немаловажно. Многие, особенно молодые бизнесмены, признаются, что игровое начало, возможность риска иногда для них важнее, чем результат сделки.
Вспоминая свое детство, скажу, что тогда духа предпринимательства в нас родители не развивали. Помню, что единственной формой накопительства у отца была покупка книг, поэтому у нас была большая библиотека. Но у такого воспитания есть изъян. Многие люди, встретившие приход рыночной экономики во взрослом состоянии, оказались не готовы ориентироваться и действовать в новой среде и новых отношениях. Это не упущения, а просто реальность. Молодые люди оказались более подготовлены к иной реальности, нежели их родители.
Как рабочего сделать
совладельцем
Теперь о том, чем занимался наиболее углубленно в течение долгого времени. Речь идет о психологических особенностях отношений собственности. Эту тему я начал разрабатывать еще в советские годы, когда стали создаваться кооперативы. А закончил свое, первое в стране, масштабное исследование уже с появлением рыночной экономики, малого и среднего бизнеса.
Главный вопрос, который меня интересовал: что происходит с человеком, а точнее, с работником, при изменении формы собственности?
Исследования убедительно показали радикальность таких изменений. Они произошли в отношениях собственности и в отношениях к другим людям – как на уровне межличностного, так и группового взаимодействия.
Причем эти изменения были неоднозначны. С одной стороны, работа в условиях частной собственности выявила более ответственное отношение к делу, удовлетворение отсутствием уравниловки в оценке труда, растущее уважение к профессионализму.
Но неоднозначность заключалась в том, что эти позитивные изменения произошли на этапе формирования субъектов коллективной собственности, а это были еще арендные подряды, а затем кооперативы советского времени. Вместе на уровне межличностных отношений уже тогда было отмечено повышение числа конфликтов, рост напряженности, требовательности. На межгрупповом уровне – тоже рост конфликтов, а то и стычек, напоминающих войны. По поводу межи, ресурсов и пр. Когда возникало классическое «это мое, а это твое», то отношения резко обострялись.
Но напряженность шла на спад, когда место директора совхоза замещалась, скажем, председателем ОАО. А те, кто был еще вчера членом трудового коллектива, становились наемными работниками. Человек, лишенный собственности на средства производства, не чувствует себя хозяином по отношению к орудиям и средствам труда, к результатам работы. И это я считаю тотальным бедствием. Потому что я наблюдаю, как работают нынешние работники строительных фирм, и вижу, что качество труда «на хозяина» хуже, чем оно было при советских ГОСТах. Все-таки стандарты задавали уровень исполнения. А сейчас получается, что в качестве не заинтересован ни работник, ни предприниматель. Потому что работнику важно лишь получить деньги, а предпринимателю нужно это поскорее и с меньшими затратами продать. Сходные проблемы возникают, например, и в авиации, где периодически возникают критические ситуации, нередко связанные с человеческими жертвами. Например, летчик не делает необходимый лишний круг перед посадкой из-за того, что боится истратить больше топлива и лишиться стимулирующих выплат.
Здесь их интересы смыкаются. Поэтому господствуют непрофессионализм и жадность. Поэтому нанимают дешевых гастарбайтеров, людей, которые не обладают должной квалификацией, но зато дешевы.
Это все последствия изменения форм собственности.
Как известно, эти изменения составили одно из направлений реформирования экономики России в 90-е годы. Приватизация, прошедшая в два этапа (чековый и денежный), должна была утвердить преимущества частного сектора экономики – за счет активной мотивации экономического поведения. Одна из целей этого замысла была достигнута: возникла новая имущественная структура общественного производства. Появился социальный слой частных собственников, акционеров. Но тут же возник парадокс: количественно частная собственность стала преобладать в структуре экономики, но все попытки мотивировать рабочих на улучшение качества продукции к заметному успеху не привели. В итоге, по мнению некоторых экспертов, создание большого слоя мелких собственников-акционеров носило и продолжает носить в основном фиктивный характер.
Эта фиктивность определяется очень просто. Надо выявить, чувствует себя рабочий собственником или нет. Предполагалось, что именно акции сделают рабочих совладельцами. Такой метод не был российским изобретением и экспериментом.
В США еще в 1974 году вышел закон о поощрении корпоративных планов распространения акций среди рабочих. Позже почти 30 стран вошли в известную программу (ESOP), стимулирующую и регулирующую выкуп предприятий и коммерческих структур трудовыми коллективами. Участвуя в таких процедурах, рабочие, особенно низкооплачиваемые, получали возможность стать обладателями средств производства. Причем они не покупали их, а постепенно приобретали свою долю собственности за счет будущих доходов от расширения производства, повышения его эффективности и прибыльности.
Таким образом, мягко изменялись статус работника, его самоощущение, возникала основа для развития хозяйского отношения и личная заинтересованность в успехе и процветании фирмы.
Работник уже не был безразличен к судьбе фирмы, ему было что терять; заработали психологические механизмы сопричастности, сопереживания. Отсюда открывался путь к экономической инициативе и творчеству. А так как собственность носила индивидуально-коллективный характер, то исчезала анонимность труда человека и усиливался «эффект справедливости» – за счет коллективного участия в распределении и управлении.
Но в России владение рабочими акциями не привело к ожидаемым результатам. Исследование, которое это выявило, провели мои коллеги В. Патрушев и А. Темницкий. Оно показало, что мотивационное ядро трудовой деятельности имеет примерно идентичную структуру у рабочих предприятий с разными формами собственности. Было обнаружено абсолютное преобладание мотива заработка и крайне низкая мотивация на участие в управлении производством.
Мое исследование, о котором шла речь выше, также подтвердило, что владение собственностью (в какой-либо форме) и участие в управлении не формируют хозяйского отношения к делу и не повышают коллективистских ценностей, способных повлиять на эффективность производства.
Конечно, думая об этих проблемах и трудностях, надо не только учитывать опыт других стран и особенности развития России. Поэтому, с одной стороны, нам, видимо, следует учесть то новое, что уже внесла технологическая революция в отношения собственности самых динамичных экономик мира. Но наши проблемы должны решаться с учетом наших реалий исторических особенностей. Русскому народу свойственны солидарность, общинное владение землей, соуправление, ведение дел «всем миром!», и корни этих феноменов лежат глубоко в истории и психологии народа. Существуют российские традиции в отношении к собственности, своеобразная крестьянская психология, специфические характеристики отношения к владельцу собственности.
Я уверен, нам требуется прежде всего социально-психологическое осмысление исторического развития отношений собственности, глубокий анализ недавних преобразований и их последствий. А дальше постараться разработать предложения по созданию такой модели экономического развития (в области отношений собственности), которая бы психологически соответствовала историческим, этнокультурным и другим особенностям России. Разумеется, с учетом и лучшего мирового опыта в области экономического поведения.
Дарья Гармоненко