Константин Сивков
А корни этого кризиса в западной цивилизации, в ее ошибках и заблуждениях. Первая состоит в совершенно непродуманной концепции глобализации. Вторая связана с тем, что мир переходит в новый, шестой экономический уклад. А мы остаемся в пятом. И капитализм как социальный слой сформировался в пятом. Потому-то сегодня он уже просто-напросто не годен. И он будет сметен рано или поздно.
Западная цивилизация сегодня уже беременна новой социальной системой, которая придет на смену капитализму. А нынешние западные политические элиты понимают, что они будут сметены. Поэтому они лихорадочно ищут способы, как этого избежать. Вот почему за последние 20 лет вы не найдете ни одной войны, которая не была бы развязана именно западной цивилизацией.
Корни этого кризиса, конечно же, антагонистические. Что предполагает ущемление интересов крупнейших политических верхов. И я не помню еще случая, чтобы такие противоречия разрешались без войн.
Чем был разрешен первый серьезный кризис XX века? Первой мировой войной.
А второй, связанный с Великой депрессией и прочими неприятностями? Второй мировой войной. Поэтому отрицать того, что Третьей мировой войны не будет, я не могу. Вопрос лишь в том, в какой форме и с каким содержанием будет эта война.
Россия – ключевой игрок на мировой карте. Маккиндер говорил: «Кто контролирует хартленд, тот контролирует мир».
А хартленд (это сердце земли или серединная земля) находится в России. Это Евроазия. Поэтому не только нефть, газ, вода очень привлекательны. Драться будут за ось Земли. Она нужна тем, кто претендует на мировое господство. Поэтому единственной причиной – почему против нас пока не применили силу – является наша ядерная дубина. К тем, у кого нет такой защиты, силу применяют, не задумываясь. Ливия, Югославия, Сирия – этот скорбный список можно продолжать долго.
В таких условиях наша Россия должна иметь такие вооруженные силы, как сказал генерал Балуевский, чтобы желания на нас напасть не возникало. Но военные конфликты могут быть самого разного масштаба. Минимальный из них – конфликт, требующий для защиты группировку до ста тысяч человек с соответствующим оснащением и вооружением. Значит мы должны иметь возможность ее создать. А если возникнет что-то вроде локальной войны? Выйдут, к примеру, американцы из Афганистана, и Центральная Азия может полыхнуть. Это потребует от нас уже 600–800 тыс. человек, а может, и миллион. Американцы в пиковый момент вьетнамской войны держали группировку в полтора миллиона человек.
Мы должны быть готовы к таким вариантам. Потому что полагаться на ядерное оружие в таких войнах – безумие. Вот почему я со своими коллегами и единомышленниками отстаиваю идею именно такого – мобильного и боеспособного – военного потенциала. С другой стороны, я согласен с господином Карагановым в том, что задачи, связанные с трансграничными угрозами, борьбой с терроризмом, – это все не для Вооруженных сил, а для других органов – МВД, ФСБ и прочих спецструктур.
Но что касается «мягкой силы», то это, на мой взгляд, не показ примера, а применение вполне конкретного комплекса экономических, информационных, а где-то и демонстративно военных мер, направленных на дестабилизацию или модификацию социально-политической среды в государстве, на которое оказывается воздействие.
А вот выяснение того, где кончается война и начинается мир, – тема для тщательных научных исследований. Критерии начала войны и ее окончания – очень серьезный вопрос, требующий детальной проработки.
Два слова о противоракетной обороне. Как и любая система, ПРО не может обеспечить абсолютную защиту. Но она решает главную задачу – повышает минимально допустимый порог ядерного сдерживания.
Дарья Гармоненко