От груды книг к крупицам знаний.
Фото PhotoXPress.ru
Почти полвека назад каждый день, открывая утром огромную и тяжелую факультетскую дверь, я чувствовала, как радость переполняет меня. Я знала, у меня снова встреча с совершенно особыми людьми – учеными, которые в своих лекциях будут открывать передо мной незнакомый и прекрасный мир. И хотя факультет был физический, именно там мы, совершенно юные, услышали о подлинном Достоевском, на которого, оказывается, ссылался сам Эйнштейн, а у нас этот автор тогда был почти запрещенным. Там говорили о Скрябине не только как о композиторе, но и анализировали его попытки воздействовать на слушателя, исходя из принципов акустики и оптики, хотя музыка этого автора тоже фактически не исполнялась. Там Сергей Образцов показывал свои фильмы об Америке и Англии, которые, естественно, нигде тогда не демонстрировались. Но все это были прекрасные сопутствующие «мелочи». Главное и великое открывалось на лекциях физиков.
На первом курсе, только поступив в университет, прочитала, что состоится лекция академика Игоря Тамма.
В аудиторию набилось больше полутысячи человек – от студентов до академиков. Почти четырехчасовая лекция Игоря Евгеньевича была посвящена философии открытия и перспективам науки. С какой благородной радостью говорил академик о расшифровке Уотсоном и Криком, только что ставшими нобелевскими лауреатами, генетического кода. Как отчаянный альпинист, Тамм сравнивал это открытие с подъемом на высочайшую вершину, с которой становятся видны новые непокоренные высоты. А еще он убеждал аудиторию, что учиться надо не ради профессии (подразумевалось, ею надо владеть в совершенстве), а ради готовности и способности открыть неизвестное, и не обязательно в своей профессии. Физика – это фундамент, говорил академик, позволяющий разбираться в том незнакомом и неожиданном, с чем сталкивает реальный мир.
Может быть, поэтому я сегодня с тоской слушаю призывы иных реформаторов образования, призывающих молодежь быть прагматиками и не выходить за пределы узкой специализации. А дальше были лекции таких корифеев науки, как Арцимович, Леонтович, Прохоров, Власов, Понтекорво и других. И там тоже была демонстрация того, что называется широким научным знанием, которое парадоксальным образом помогает узкой специализации и ведет к успеху значительно чаще, чем иные варианты постижения мира.
Сейчас с трудом верю, что это было со мной, в нашей России, в МГУ, на физическом факультете.
Рациональность не может быть бездумной
«Половину университетов надо закрыть!» – вот сегодня лозунг от Минобрнауки. Почему? А потому что сегодня вопрос дня звучит предельно просто – «Рационально или нет существование того или иного образовательного учреждения?» Критерием успешности вуза предлагается считать размер заработной платы выпускников. А показателем неуспешности – число безработных выпускников.
Такие оценки имеют право на широкое обсуждение. Но они выглядят крайне умозрительными, если попытаться вникнуть в нынешнюю российскую реальность, которую к тому же продолжает старательно отягощать текущий кризис.
«Рационализм» реформаторов высшей школы коснулся и самого употребления слова, а точнее самого статуса – Университет.
Действительно, нынче плох тот уездный город, который не поименовал этим высоким словом какое-нибудь из своих самых приглядных учебных заведений.
Если же говорить об идеях российского масштаба, то сейчас у нас девять федеральных университетов, двадцать девять – национальных исследовательских. Дальше идут разнопрофильные университеты в регионах. А еще есть тандем с особым статусом – знаменитые Московский и Санкт-Петербургский университеты.
Много это или мало – не знаю. Потому что простая арифметика мало что объясняет. Для справки замечу, что в США действует около 4,5 тыс. высших школ с примерно 17,5 млн. учащихся, что превышает число наших вузов в 4 раза, а студентов – почти в 2,5 раза, тогда как численность населения США больше нашей приблизительно в 2 раза. Среднее число студентов в одном вузе США – около 4 тыс., а в российском – около 7 тыс. Без усреднения выяснится, что в Америке полно небольших университетов до 2 тыс. учащихся, частных или функционирующих строго на уровне штата. Последние обязаны зачислять в студенты любого местного жителя.
Так, может, не надо закрывать наши новоявленные университеты? Достаточно пересмотреть их статус?
В эпоху Просвещения идеалы классических университетов связывали с поисками истины и хранением фундаментальных знаний, которые с необходимостью передавали следующим поколениям. Про «следование стандартам» не говорили. С годами крепло понимание: университеты – это, напротив, преодоление стандартов, свобода мысли и творчества. За прошедшие почти десять веков существования великая просветительская и образовательная миссия подобных институтов не изменилась. Классический университет остался центром накопления и передачи знаний, местом выращивания национальной интеллектуальной элиты и распространения культуры.
Современные же – постклассические – университеты с системой массового, даже конвейерного, ознакомления учащихся со стандартным комплектом, как их теперь называют, компетенций больше похожи на фабрики фастфуда: каждый получает свой набор и вроде бы не голоден. Но сколь долговечна польза подобной еды?
Рождение российских университетов, как известно, обязано петровским реформам, когда социальные преобразования повернули передовые умы отечества к цивилизованной Европе. По соседству с Московией уже не одно столетие существовали известные образовательные и исследовательские центры – Краковский университет (с 1364 г.), университет в Упсале (с 1477 г.), не говоря о более отдаленных, старейших европейских университетах – в Болонье и Париже (XI–XII вв.). В XV веке даже говорили: «Где университеты – там и Европа!»
Америка не отставала от Старого Света. Представьте, что в 1620 году отправился в Америку английский корабль «Мейфлауэр» с 41 семьей на борту. Это были первые колонисты, прибывшие строить страну своих принципов и ценностей. А уже через 16 лет там открыт Гарвардский университет. К началу XIX века на территории современных США было уже 13 университетов.
А сколько было университетов в России к тому времени? Два. Более дотошные исследователи считают даже, что полтора. Первое образовательное учреждение «высшего типа» на территории России появилось в 1687 году – это Славяно-греко-латинская академия. Она сохраняла религиозный уклон обучения вплоть до закрытия в 1819 году. Преобразовать Академию в университет европейского типа никогда не пытались. Ее-то и считают за половинку.
В конце концов в России утвердился новый тип учебного заведения. Хотя их счет шел на единицы, робкие контакты с научной Европой начались. Были приглашения зарубежных профессоров, подписка на европейские научные издания, участие в международных экспедициях, стажировки в иноземных университетах.
Уже в самом начале своего существования уставы передовых университетов содержали исключительно важные принципы независимости и автономии по аналогии с европейскими образцами. Должность ректора была выборной. Кроме задачи образования юношества прописывалась благородная социальная миссия – просвещение и обогащение культурными ценностями собственного народа.
В целом история университетской науки и образования в России полна горьких страниц. Часто деятельность того или иного университета, при замечательных и даже демократичных уставах, приостанавливалась, а то и вовсе прекращалась по личному указанию чиновника, под давлением церкви, вследствие решения революционных властей. Репрессиям со стороны государства подвергались излишне независимые профессора и студенты вплоть до отлучения от процесса образования. Во все времена власть не любила умных, боялась свободолюбивых, стремилась все контролировать.
Поэтому в авторитарном государстве система образования, опиравшаяся на административно-командные методы управления, не могла обеспечить быстрого овладения передовыми технологиями жизни и учебы. Ряду современных профессий у нас просто не учили. С 1984 года в школах США массово внедряли персональные компьютеры. У нас же в начале 90-х редкие специалисты имели представление о них.
Методы обучения, однозначно следовавшие утвержденным сверху учебникам и жестким учебным планом, были хороши для уходящей индустриальной эпохи и не могли успевать за веком высоких информационных технологий. Угнаться за прогрессом без инноваций в экономике и технологиях, без риска и научного поиска в неизведанных направлениях стало невозможно.
Возможно, поэтому первым указом демократически избранного первого российского президента Б.Н. Ельцина стал Указ «О первоочередных мерах по развитию образования в РСФСР». Указ открывал путь либерализации отечественного образования, расширял спектр учебных учреждений, освобождал творческие силы педагогов от рамок авторитаризма и бюрократии. Рождались новые университеты, и не только в столице, но и в регионах, и не только государственные, но и частные. И не все из них были нацелены на коммерческий успех. Таким образом, после распада СССР произошел заметный рост числа вузов. К 2012 году в России было 1100 вузов, из них – 397 университетов. В этих образовательных центрах обучались свыше 7,5 млн. учащихся против менее 2 млн. к началу 90-х годов.
Однако адаптация системы советского образования к начинающейся эпохе выродилась в нескончаемые эксперименты. Непрерывно сменяющие друг друга чиновники от образования не учитывали особенности природы школ и университетов: с одной стороны, они должны быть разумно консервативны, а с другой – угадывать перспективу на 50 лет вперед и готовить выпускников с учетом такого видения. Известно, фундаментальные научные открытия воплощаются в практику через 25–50 лет, то есть высокая наука преобразует технологию жизни и быта через десятилетия. Отсюда и задача университетов как институтов особого типа – готовить кадры не для сегодняшнего рынка труда, а для будущего, обеспечивая потенциал роста.
Местный вуз как инкубатор амбиций
Реформы в образовании лучше бы проводить с осторожностью. Надо ли, к примеру, бездумно объединять учебные заведения разного профиля под видом укрупнения. Укрупнение – вовсе не означает улучшение. Скорее оно ведет к усреднению.
Зато множественность и разнообразие образовательных систем – залог здоровой состязательности, а следовательно, подъема на новые высоты. А что толку закрывать административным принуждением провинциальные вузы? Они со временем, если не достигнут востребованного уровня подготовки выпускников, сами исчезнут. Пока же они – какие-никакие очаги знаний и, может быть, культуры.
Разве это беда – если абитуриент из провинции поступит поначалу в ближайший региональный университет, куда, как в США, должны принимать всех местных жителей. Подняв там хотя бы немного свой образовательный потенциал и почувствовав в результате интерес к более глубоким знаниям, он мог бы перевестись или поступить вновь в вуз более высокого уровня.
Востребованные университеты должны помогать таким молодым людям, организуя специальные публичные лекции – как дистанционные, так и непосредственно с выездом в регион, очные и заочные курсы с углубленным изучением фундаментальных дисциплин, организацией специальных обучающих сайтов в Интернете и т.п.
Вполне допустимо, что курсы и лекции могут работать на коммерческих принципах, но они должны быть доступны массовому слушателю, особенно из провинции. Чем сильнее вуз, тем более основательной подготовки он потребует, тем более сложные препятствия придется преодолевать студенту. Не преодолел – возвращайся в прежний университет. Если страсть к знаниям не угасла, продолжай готовиться и пытайся поступать вновь. Не хватит сил для получения неординарной профессии, останешься выпускником регионального вуза и на рынке труда предъявишь соответствующий диплом. Учеба в престижном и солидном университете должна стать наградой за добросовестный труд, за преданность мечте, залогом яркой и интересной судьбы. Социальная справедливость именно в этом, а не в том, что кое-как подготовленный школьник из слабой школы может стать студентом знаменитого вуза.
Так можно ли сегодня сводить реформирование к измерению «эффективности» по эфемерным критериям с последующими репрессиями, к составлению бесконечных отчетов, заполнению множества статистических таблиц, многократному переписыванию учебных планов вместо непосредственной работы со студентами? Чиновников-реформаторов терзают заботы не о совершенствовании учебного процесса, а о новых схемах единого контроля над школьниками, учителями, студентами, преподавателями, наконец, над Интернетом. Контроль над учебой вытесняет саму учебу!
Но в то же время администраторы от образования, несмотря на провозглашение России в Конституции светским государством, внедряют в школах преподавание религиозных дисциплин, способствуют открытию там молельных комнат, упраздняют преподавание астрономии детям, в светских университетах учреждают теологические кафедры. В стране не хватает разнообразия учреждений образования, нет современно организованных музеев, а старые недоступны для массового посетителя из-за высоких цен на билеты, учебная литература поражает неряшливостью в изложении предмета и безумными ценами.
Николай Иванович Лобачевский, выдающийся ректор одного из первых российских университетов, в XIX веке сказал: «Подвиг мысли дороже нам всех других подвигов, ибо только наука, мысль и знание суть основы благосостояния общественного». Поэтому надо не закрывать, а открывать университеты. И лучше не на дальних островах, а там, где люди живут и где им удобно учиться.