День, когда наступит СССР

Русский народный рынок на путях в будущее.
Фото Олега Ласточкина (НГ-фото)

Недавно видел по телевизору забавную миниатюру. В своем кабинете сидит вождь народов. Входит помощник и говорит: «Товарищ Сталин, к вам человек пришел. Говорит, что умеет видеть будущее». Вождь нахмурился и изрек: «Расстреляйте». Помощник ушел исполнять приказ. А Сталин – сам себе, не без удовольствия: «Знал бы будущее – не пришел…»

Черный, конечно, юмор. Но как часто, оборачиваясь в недавнее прошлое, мы говорим себе: почему мы тогда считали, что наше настоящее будет именно таким? Мне кажется, реальный Нильс Бор остроумнее выдуманного образа «товарища Сталина». Великий физик как-то сказал с простотой Виктора Степановича Черномырдина: «Прогнозировать трудно. Особенно – будущее».

На либеральном крутом вираже

Может, из-за этой трудности начало XXI века войдет в историю как время исторических прозрений, интеллектуальных депрессий, глобальных разочарований в том, что многим еще вчера казалось единственно верным, нерушимым и священным.

Базовое крушение представлений постигло мировую экономику и мировые финансы. Враз оказались обесцененными все экономические школы мира, теории, которые еще недавно почитались за благо. У многих вообще возникло ощущение, что наступил конец истории. Потому что кризис возник «как сумасшедший с бритвою в руке». Возник, когда позади у капитализма было более 10 лет блестящего рыночного роста. Этой эйфории хватило на то, чтобы лучшие финансовые умы вообще позабыли о кризисах, рецессиях, банкротстве…

Что касается России, то она уже тоже находилась под скромным обаянием свободного саморегулирования. И испытывала почти религиозное чувство к прогнозам внешних экспертов и их внутренних единомышленников – рынок не просто все сделает сам. Он сделает лучше государства.

Когда Запад входил в очередной вираж неолиберализма – это можно было понять как реакцию на избыток в экономической политике социальных компонентов, на издержки социализации под лозунгом «Благосостояние для всех». Но, даже накручивая эти виражи, тамошние «гонщики» не забывали, что трассу окружает социальная среда, которая тоже требует поддержки и ухода. Иначе можно на скорости влететь и в смертельный штопор.

Наш капитализм сразу родился безоглядным: рынок и еще раз рынок. Но, оказалось, заклинание не работает. Ни у нас, ни у них.

А тут еще глобализация сыграла свою негативную роль. Развитые страны призывали остальных: открывайте свои границы, делайте как мы! Но «как мы» получалось плохо. Потому что, когда развивающиеся страны открывают границы, они сразу попадают на такой рынок, где им со своим базарчиком и делать-то нечего. Проглотят. А если более научно – поглотят.

Взять эту Грецию да и прогнать…

Мне очень нравится старая максима наших сторонников рыночной стихии. Про удочку. Дескать, не надо никого кормить рыбой. Нужно дать нуждающимся удочку, пусть пробуют сами что-нибудь поймать. Одну рыбку изловят, вторую… Так и освоят эффективную рыбалку.

Я на это всегда говорю: ребята, оно бы, конечно, хорошо – взять удочку, и на речку. Но вы-то, милые и сытые, на этой речке уже и сетями, и динамитом поработали. Какая там теперь рыбалка?

Но если серьезнее, я бы назвал это цинизмом. А как иначе расценивать сентенции брутальных журналистов из некоторых либеральных изданий, когда они начинают снисходительно объяснять, что Уолл-стрит рвутся захватывать не какие-то обедневшие во время кризиса или по-другому социально пострадавшие люди, а праздные бездельники и паразиты?

А про «паразитку» Грецию слышу шутки и того веселее – скорее бы она отвалила из Европы.

Если кто-то подумает, что я вдруг вскочил на платформу товарища Зюганова, позволю себе уточнить, что по отношению к Греции я, оказывается, нахожусь рядом с Ангелой Меркель, которой приходится терпеть недовольство «простых немцев». Не нравится им, что канцлер позволяет себе напоминать общественности о Греции как о части европейской семьи. От себя добавлю, о Греции, которая тысячелетия назад внесла в казну не только Германии, Евросоюза, но и всего мира свой первый взнос – демократию.

Впрочем, давние долги либо забываются, либо обесцениваются. Ну, изгоните вы падчерицу-Грецию, потом еще кого-то. Что дальше? Наиболее ретивым хочется избавиться от всех слабаков. А потом? Начать среди богатых и сильных дергать спички – кто следующий? Ну, во-первых, совсем уж крепких в еврокомпании – раз, два или того меньше. А во-вторых, история знает, чем кончаются подобные санации.

Мне кажется, истерика отдельных господ вызвана, как говаривали о капитализме в советских статьях, «неуверенностью в завтрашнем дне».

Это чувство понятно. Да и проблема шире, чем отдельный пример. Она касается всех стран, затронутых кризисом, и миллионов отдельных людей, выпавших из своего прежнего социального статуса. Кризис неожиданно открыл нам глаза на то, что мы живем в ускользающем мире и нам не за что зацепиться, потому что в массовом сознании отсутствуют единые образы и общие представления о сегодняшних сущностных понятиях и проблемах, связанных с необходимостью найти новые экономические, политические, социальные механизмы дальнейшего развития жизни.

Чарующая диктатура справедливости

В ХХ веке Россия решилась на два исторических выбора. Первый из них был продиктован запросом на справедливость. Потому что жизнь большинства в жестком классовом обществе складывалась абсолютно асоциально. И в этом смысле страна ждала какой-то новой жизни. И появились мыслители, которые попытались исследовать это напряжение: Маркс, Энгельс, Ленин. Но благодаря последнему Россия выбрала самую крайнюю, самую левую ветвь идейного арсенала тогдашнего Запада, приведшую страну к октябрю 1917 года. И надо сказать, что после революции еще существовали какие-то элементы свободы. Прежде всего свободы экономической. Тот же мимолетный нэп показал, какой могла быть альтернатива.

Но свобода сжималась под диктатом справедливости. Равенство реализовывалось жестко и последовательно. Тем не менее процесс в целом вызвал живейший интерес в мире. Царство социализма стали посещать лучшие интеллектуалы Запада, известные писатели. Конечно, Сталин был не просто диктатором. Сегодня он мог бы преподавать политический пиар в лучших университетах мира. Западные классики уезжали из России совершенно очарованные тем, что им показали сталинские сатрапы и рассказал сам великий вождь. После этих поездок и встреч они публиковали на Западе восторженные статьи, даже книги. Что уж говорить о наших инженерах человеческих душ.

Это все хорошо известно. Но нельзя не признать – ничего бы этого не было, если бы сама идея справедливости была чистой фикцией, вздором, как это пытаются все время доказать сторонники безбрежной свободы.

Идея справедливости такая же долгожительница истории, как и идея свободы. Если говорить о них как о фундаментальных ценностях. Но получается, что и свободу мы можем понимать и трактовать так, что мало никому не покажется. Примеры тому – экономические кризисы прошлого столетия, когда в экономике выбирался принцип саморегулирования и начиналась абсолютизироваться такая безграничная свобода, при которой государству отводилась роль лишь «ночного сторожа». Тем не менее с 90-х годов прошлого века Россия взялась за новое дело с яростным социальным мазохизмом и либеральной гордостью.

Когда свобода не знает цены

Если Францию или Италию можно назвать законодателями моды на наряды, то экономические доктрины обычно приходит из Америки. Примерно раз в четверть века там меняются типы американской экономической политики.

Когда в США стало модным обожествление рыночных сил саморегулирования и «процесс пошел», что-то там произошло с общественными интересами, выразителями которых всегда были средний класс и профсоюзы. Кризис профсоюзов, сокращение социальных отчислений привели к снижению доходов основной массы населения. Стало меньше покупателей. А что делать продавцам, если у них доходы не растут? Логика подсказала – наращивать кредитование. Так в ход пошла приватизация кейнсианства, как очень точно пошутил один мой коллега.

Кредитования народы полюбили. Финансовые пирамиды выросли почти во всех странах мира. За исключением некоторых мощно регулируемых экономик, прежде всего Китая. Континентальная Европа пострадала. А вот англо-саксонский мир, с которого, собственно говоря, все и началось, в итоге и был подорван этой страстью. Мои американские друзья, с некоторыми из них я учился, приходя на работу, бросались к компьютеру и сразу же начинали делать деньги из воздуха. Ах, если бы этим занимались лишь экономисты и финансисты, это было бы полбеды. Но их примеру последовали, как говорится, широкие массы.

Лозунг, приведший к кризису, «Обогащайтесь любой ценой» не совсем точен. По нему может действовать и вор, и бандит, и разбойник. Психологически людей привлекала... законность этого процесса!

Не буду расписывать, почему эта виртуальная экономика с ее кредитным фетишизмом, деривативами, ложными активами и прочим обрушила экономику реальную. Все это тысячи раз рассказано и оплакано.

Мне дороги лишь два забавных парадокса.

Один из них заключается в том, что неолибералы, владельцы или совладельцы фирм и предприятий во времена между кризисами обожают до сих пор выказывать свою нелюбовь к правительству. Булками с икрой не корми, дай им поговорить о том, что в правительстве сидят бюрократы, тугодумы, коррупционеры. Другое дело мы – прогрессивные, эффективные, успешные ребята, за кем же еще будущее, если не за нами.

Кстати, у нас в России такая бравада тоже в большой цене.

Но как только шарахает кризис или что-то на него похожее, короли эффективности тут же выстраиваются в очередь за деньгами. К кому? Угадали – к государству.

Нет, они не говорят, что не учли риски свободной рыночной экономики. Они вдруг вспоминают, что мир глубоко социален и что вот-вот к зданию правительства придут толпы их работников за пособиями. Поэтому не лучше ли, любимое государство, дать нам деньжат на быстрый и эффективный рывок из проклятого кризиса?

Такое изменчивое поведение изумляет. Барак Обама уже назвал это «культурой безответственности».

Второй парадокс в том, что сегодня почти все государства мира пытаются выходить из кризиса, активно вмешиваясь в хозяйственную жизнь. Это выразилось в накачке ликвидностью финансовой системы и в частичной национализации предприятий, оказавшихся на грани краха. Интересно, что именно американцы, забыв про свою апологию свободного рынка, едва ли не первыми применили, по сути, социалистические меры.

Публиковавшиеся во время первой волны кризиса цифры о государственных накачках ликвидностью финансовых систем разных стран говорят нам о том, что без этих действий могла случиться большая беда. И только экономического свойства.

На этот счет есть печальный исторический пример. Адольф Гитлер пришел к власти в 33-м году, когда был примерно такой же кризис, но не было никаких пособий, никаких способов залива ликвидности. И безработица было почти 50%. Это потом поняли, что надо было что-то делать.

Сейчас при безработице в 9% власти испытывают тревогу. Так что человечество учится.

Когда меня как-то спросили, а 29% государственной доли в ВВП России – это много или мало, я сказал, что даже в Америке, цитадели либерализма, больше. А в лучших скандинавских странах, где широко присутствует средний класс, до 80. В Европе (Австрия, Германия, Франция) примерно 47–48%.

Вот почему я убежден, что сегодня, когда мы оказались, говоря слова Маклюэна, в «глобальной деревне», участие государства в экономике обретает еще большую актуальность.

Другими словами, «деревня» нуждается в «сельсовете».

Потому что глобальные вопросы, на которые человечество сегодня так трудно ищет ответы и пока не находит их, одинаково важны всем: новой и старой Европе, Америке, всем. Полицентризм, каким бы несовершенным он ни был, просто вынуждает строить высокоподвижную систему сотрудничества государств. Но уже с привлечением новых механизмов обеспечения безопасности и устойчивого развития мира. В итоге бесконечные дискуссии, заявления, скажем, о том, на кого будет направлена система ПРО, которую хотят разместить в Европе, демонстрируют лишь одно – старые подходы к новым глобальным проблемам и угрозам. И вообще, в нынешнем и тем более в будущем мире намечаются более серьезные проблемы, чем угроза измученной в тяжких спорах ракетной системы.

О живучести европейского корабля

Одна из таких, прямо скажу, мировых проблем – перемещение экономической мощи на Восток. Вероятно, что сегодня заканчиваются пять веков евроатлантического доминирования. Как себя поведет после этого Китай – мало кому понятно. Я даже министру иностранных дел России как-то признавался, что поведение США в мировой политике для меня более-менее предсказуемо, а главное – понятно. Про Китай такого сказать не берусь. Что касается, казалось бы, спасительной многополярности, то как системы ее сегодня в мире нет. Есть, как сказал один мой коллега, многополярный хаос. А это может быть даже хуже, чем доминирование одного государства.

Я же считаю, что в будущем доминировать будут Америка, Китай и Европа.

США, конечно, лидируют и сейчас. Но есть поговорка: «Путь с вершины лежит только вниз». Ее придумали как раз в Китае, стране, стремительно набирающей силу. Что касается Европы, она будет способна остаться среди лидеров, если центростремительные тенденции опять возьмут верх над центробежными.

Лично я в такое развитие событий верю. Поэтому, когда слышу разговоры об окончательном закате европейской модели, всегда интересуюсь: почему же тогда Европа и ее ценности так привлекают народ отовсюду, в том числе и из России?

В ответ чаще всего слышу, что Европа уже не та. И тут же – про ужасные проблемы с мультикультурализмом.

Да, это очень неприятно, когда иммигранты вызывают рост ксенофобии, националистических настроений. Еще как вызывают. Поэтому и рост правого популизма стал так заметен. И душегуб Брейвик – тоже страшный и опасный прецедент. Кстати, я думаю, что неолиберализм, вызывающий резкое социальное расслоение, – одна из причин этого роста. Многие молодые люди, в том числе и в России, не имея возможностей для самореализации в обществе, начинают искать себя в группах радикального протеста. И чаще всего в рядах выразителей неонацизма, чья идеология привлекает их простотой решения любых задач.

Это тревожит. Но я все-таки верю в Европу. С ее европейской историей, культурой, цивилизационным кодом, если хотите. Она прошла такой путь и выучила столько уроков, что люди, попадающие в нее сегодня, мне кажется, ощущают это влияние веков.

Я вспоминаю об известных беспорядках во Франции, когда Саркози был еще министром внутренних дел. За две недели бунтующие сожгли 2 тыс. машин! И ни одной человеческой жертвы. Удивительно цивилизованная страна.

Но и она переживает историческую драму.

Просто пришло время свертывания евро-атлантического доминирования в мире. Кто будет дальше задавать этот тренд? Не очень понятно. А неясность – это всегда хуже. «Американское владычество» – штука вредная, неприятная, но мне, например, понятная. Там все отработано. Рефлексы и действия известны. А вот как могут повести себя Китай или Россия, окажись они на месте США, лично мне сказать сложно.

Одним – зрелище, а другие хлеба хотят

Думаю, что ближайшее будущее России будет определять и долгосрочные перспективы страны. Сейчас в нашем обществе сложилось интересное соотношение. С одной стороны, есть ощутимая часть здоровых молодых людей, желающая жить нормальной жизнью. И, в общем-то, уже живущая неплохо. С другой стороны, есть большой народ, который далеко не всем доволен.

Дело в том, что протесты на Болотной площади, на проспекте Сахарова – это выражение духовного протеста относительно успешных людей. И желание справедливости у них связано не с материальными аспектами жизни. Они вышли на митинги, считая, что парламентскими выборами власть и партия власти их обманули, унизили, нарушили их представление о справедливости.

А вот та часть народа, что живет на 15–20 тыс., – это люди иных протестных мотиваций. Они считают главной несправедливостью сумму, на которую живут. Эти мотивации еще недостаточно выражены публично. Очевидно, потому что они в большинстве своем голосовали за Путина. Голосовали, потому что, в отличие от оппозиции, он им ясен. И потому, что он им улучшение жизни обещал. Если же она будет ухудшаться, их поддержка будет таять. Но в объятия той оппозиции, которая у нас есть, они не бросятся. Да и она об этом не мечтает.

Когда человек испытывает нужду, голод, он не пойдет на площадь «за идею» свободных выборов. Хотя бы потому, что на ней нынешние оппоненты власти, к сожалению, чаще всего разговаривают друг с другом. А народ у нас подслушивать не любит.

Что касается экономики, то я думаю – это должно быть возвращение конвергенции, возвращение к отмене иерархии между свободой и справедливостью. То есть обе эти ценности должны существовать и развиваться равновесно. Другими словами, рынок и государственная активность – не враги, не антиподы. Они дополняют друг друга.

Разумеется, что у рынка как способа организации хозяйственной жизни нет альтернативы. И все его преимущества над другими известными формами развития экономики очевидны. Но его «невидимая рука», я уверен, должна быть дополнена «видимой рукой» государства.

А если брать шире, сегодня миру нужна новая, менее болезненная и построенная на большей интеграции и солидарности стран и идей модель развития.

Желая каким-то образом участвовать в поиске разных вариантов такой модели, мы с профессором Рубинштейном разработали концепцию экономической социодинамики.

Про это мы написали работу объемом почти 500 страниц. Если совсем просто, то эта концепция, как нам кажется, коренным образом меняет понятие «государственная активность», на место государственного вмешательства приходит как раз равноправное участие государства в хозяйственной жизни страны. А место столь негативного «бюджетного бремени» занимают социально обоснованные и целесообразные госрасходы на реализацию общественных интересов, представляющие собой инвестиции в человеческий капитал.

Странности финансового футуризма

Почему-то инвестиции в человеческий капитал мы до сих пор рассматриваем в каких-то не очень ясных проектах будущего. Вроде фонда будущих поколений. А я уже не раз говорил: хотите иметь будущее – надо вкладывать деньги в настоящее. Это можно такие фонды устраивать где-нибудь в скандинавской стране, где все ухожено, есть мощная инфраструктура. А у нас надо думать о тех, кто сейчас живет. Если у вас многодетная семья, что вам фонд будущих поколений?

С деньгами у государства плохо? Да у нас госдолг по отношению к ВВП, кажется, процентов 15. В то время как у Италии – 120, в США около 100. У Японии 200. А международный критерий – всего 60%.

У нас экономика требует реиндустриализации. Претензии России на глобальную роль в мировой экономике осуществятся при наличии технологически передового машиностроительного ядра. Проблема ясна из простых сравнений. Доля продукции машиностроения и металлообработки в развитых странах составляет 30–50% от объема продукции промышленности, в то время как в России всего 19. Сегодня только 8–10% роста нашей экономики обеспечивается высокотехнологичных секторами (в высокоразвитых странах – 60). А доля России в наукоемком экспорте не превышает 0,5%. На науку расходуется 1,5% от ВВП.

О чем мы говорим, какие фонды будущих поколений!

Поэтому закончу весьма скромным и позитивным прогнозом. Я предсказываю – лет через 10 в России появится СССР.

Но это не то, что вы подумали.

С – сытость. Голодный гражданин не может созидать, творить и даже ходить на выборы.

С – спокойствие. Защита от всего, что может угрожать стране и личности.

С – свобода. Необходимое условие нормальной жизни и деятельности человека.

Р – работа. Без нее мы не построим наш новый СССР…