Средний класс – от учителя до менеджера

"Челноки" раннего капитализма.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

События, связанные с прошедшими в стране парламентскими и президентскими выборами, продолжали будоражить общественную мысль и после того, как были объявлены официальные результаты всех прошедших волеизъявлений. Отдельной темой публикаций, теле- и радиодебатов стало выяснение, кто же эти тысячи протестантов на улицах и площадях? Это был феноменальный выход среднего класса или какой-то его части? А может, безумные бунтари? Или сторонники разумной эволюции политической системы?

Да кто ты такой?

Все эти вопросы вызывают бесконтрольное использование термина «средний класс». А уже достаточно замыленный термин скрывает множество характеристик: структура, положение, способ существования, поведение в социальной среде и многое другое – как в мире, так и у нас.

Отдельного понимания требует версия о появлении в стране нового поколения, в целом несогласного с привычным укладом жизни и нынешними действиями власти.

Действительно, 20 лет трансформации общества привели к тому, что вышедшие на митинги люди были уже не в холодных пальтишках и кроссовках, а в хороших куртках и шикарных сапогах. Прессой даже были замечены «группы в меховых шубах».

Все логично. Просили-то не хлеба и Олимпиады, а добротных выборов. Поэтому среди обозначений новых недовольных чаще всего звучало: «Вот он, средний класс!»

СМИ, конечно, имеют право на свои открытия. Но научное меньшинство, к которому я без сожаления отношусь, наверняка хотело бы в этом вопросе определенной ясности.

Как человек, исследующий данную социальную общность на ее переходном периоде от советской прослойки (через транзиционный кризис к нынешнему более устойчивому состоянию), не могу удержаться от соблазна. Хочется показать непростую внутреннюю структуру и интересные особенности формирования среднего класса на Руси.

Углубленные интервью российского «высшего» среднего класса – профессуры, менеджеров, некрупных бизнесменов – показывают, что они намного выше уровнем, чем средний политик. Хотя бы потому, что часто «высшие» представители по многим социально-экономическим вопросам давали два ответа. Например:

1. Мне выгоден 13-процентный подоходный налог.

2. Но, отдавая его стране, я должен видеть грамотное, некоррупционное использование наших налогов.

Здесь надо учесть и поколенческий фактор. Выросшие в нулевых хотят жить в великой державе. Но при этом – в развитой рыночной демократии.

А нормальная рыночная демократия для сложного, многоуровневого среднего класса – это интересы интеллигенции, менеджеров компаний, чиновников, малого среднего бизнеса. Это прежде всего разные уровни доходов, но есть и много других различий.

Одним словом, интересы многих «отрядов» не совпадают. Они и не олигархи, и не пролетариат: в каждом из этих «отрядов» легче отыскать единые материальные интересы. Однако мировой опыт показывает, что средний класс – это патриоты и демократы по природе вещей. Они образованны и вполне понимают проблемы страны и своего города. Им не в тягость грамотно разобраться с тем, что делается разумно, а что – ради чьей-то личной выгоды.

Маркс его заметил и тут же приговорил

Средний класс как явление был вполне понятен еще основоположнику марксизма. Но Карл Маркс жил в эпоху исчезновения старого городского класса, очень тонкого, он не мог видеть будущего среднего класса на 100 лет вперед.

Старая логика устройства общества была блестяще описана гениальным Юрием Олешей в бессмертных «Трех толстяках». Общество устроено просто: три олигарха, один решительный генерал, один позитивный естественно-научный доктор Гаспар, отрицательный учитель танцев Раздватрис, воздушный революционер – канатоходец Тибул. И наконец, лидер – оружейник Просперо с пантерой на цепи, символом необратимости прогресса для революционеров начала ХХ века. Так что прослойка среднего класса (вместе с поварятами и зрителями в цирке) зажата между солдатами и углекопами, оставленными за кадром.

К этому сюжету удачно подходит размышление Карла Маркса («Коммунистический манифест», опубликован 21 февраля 1848 года): «Низшие слои среднего сословия: мелкие промышленники, мелкие торговцы и рантье, ремесленники и крестьяне. Все эти классы опускаются в ряды пролетариата частью от того, что их маленького капитала недостаточно для ведения крупных промышленных предприятий, он не выдерживает конкуренции с более крупными капиталистами, частью потому, что их профессиональное мастерство обесценивается в результате введения новых методов производства. Так рекрутируется пролетариат из всех классов населения. Люмпен-пролетариат, этот пассивный продукт гниения самых низших слоев старого общества, местами вовлекается пролетарской революцией в движение, но в силу всего своего жизненного положения он гораздо более склонен продавать себя для реакционных козней».

Карл Маркс удивился бы, обнаружив в ХХI веке средний класс в развитых демократиях размером до 60% общества, оставившего позади промышленный пролетариат.

Он бы удивился еще больше, обнаружив, что беднейшие слои (включая рабочих) составят меньше 20–30% в зависимости от уровня сегодняшнего развития стран Европы и Америки.

Кому политически нужна была в ХIХ веке эта тонкая прослойка представителей разных ремесел или свободных профессий? Это было время, когда знания, новые технологии, счастливые изобретения мало кого интересовали. Все решали металл и порох.

Да и в начале следующего века наблюдалась та же самая ненужность. Творцом истории был объявлен гегемон-пролетариат, рядом с ним поставили хоть и мало что понимающее, но все-таки трудовое крестьянство. А между ними оказалась прослойка интеллигенции, оставшаяся после того, как значительная ее часть просто эмигрировала.

Позже в результате усилий советской власти новая интеллигенция выросла, окрепла, обросла образованными, квалифицированными профессионалами, стала массовой. Но тем не менее оставалась прослойкой. Потому как само слово «класс» по отношению к ней было идеологически не применяемым.

Отсюда нетрудно догадаться, почему одной из особенностей российской трансформации 1990-х годов стало формирование российского среднего класса заново, включая бизнесменов.

И он стал формироваться не из представителей интеллигенции – врачей, учителей, инженеров, ученых, деятелей культуры, которые просто обнищали и вынуждены были либо кормить себя занятиями вроде челночной торговли, либо уезжать в эмиграцию.

Здесь надо учитывать, что если родину от бедности покидал комбайнер, то в другую страну он мог приехать шофером. Если же эмигрировал интеллигент с определенным уровнем образования, с неплохим начальным знанием языка, да еще и обладающий способностями к социальной адаптации, умеющий учиться и переучиваться, то он в конце концов вписывался в чужую модель государства человеком, способным конкурировать на рынке достойных вакансий.

Поэтому и случился этот очень сильный отток нашей прослойки с далеко идущими негативными последствиями для России.

С 1990-го по 2000 год мы потеряли, по некоторым оценкам, примерно пару миллионов образованных, энергичных людей. Они, расселившись по разным странам и континентам, чаще всего не интересуются политикой стран, в которых оказались. Но при этом они, строго говоря, стали международным средним классом. Потому что эффективно работают и чувствуют себя стабильно успешными.

Последствия этого оттока очевидны и ощутимы. Мы часто скорбим по утечке отдельных светлых мозгов, а налицо исход большого сегмента класса, то есть итоги кризиса 1990-х годов неприятно походят на описание Марксом судьбы городской прослойки в Англии 150 лет назад.

Когда демократия дороже денег

Российский средний класс представляет собой сложный конгломерат, исследование которого требует определенного усердия. Специалисты весьма критически относятся к публикациям в некоторых российских и американских еженедельных журналах, которые привыкли определять состояние представителя среднего класса лишь шириной воронки его пищевода.

Но в чем более существенные признаки всякого, в том числе и российского, среднего класса?

Во-первых, его составляют работающие люди (не рантье). Во-вторых, он имеет специальное образование. В-третьих, он занят чистой работой – это не «синий», а «белый воротничок». В-четвертых, он способен к самоидентификации, и этот самоанализ не может нас не утешать. Миллионы пользователей Интернета – это они. В-пятых, он имеет хоть немного, но личной собственности!

При этом все это люди разных занятий. Менеджеры, бюрократы, ученые, учителя – но примерно одного достатка. На Западе они могут селиться в одном районе, объединяющем их не по роду деятельности, а по уровню доходов.

Существует три отличительные ступени среднего класса: по доходу, типу потребления, собственности и, главное, по финансовой устойчивости и поведению.

Первый – это «высший» средний класс. Он включает в себя людей высокого достатка. В разных странах это разная доля в составе всего среднего класса. У нас, по некоторым оценкам, их всего от 4 до 7%. Это те люди, которые несколько раз в год ездят за границу, имеют квартиру, дачу, две машины. Примерно тот же набор отличает «высший» средний класс на Западе. В него входят представители бизнеса, высшие элементы менеджмента, бюрократии, чуток интеллигенции. По потреблению сюда попадут и обыкновенные коррупционеры, хотя по всем остальным признакам они в средний класс никак не вписываются.

«Средний» средний класс – это наличие образования, работы, квартиры и машины. На Западе у него есть некоторые сбережения. У нас же он просто начинает чувствовать определенную финансовую устойчивость. «Средние» не так свободны, как «верхние», но зато их больше. «Верхний» и «средний» могут составлять у нас в стране максимум 30%, и эта доля почти не растет. Если в 2000 году она была около 25%, то можно понять, что прирост весьма слабый.

«Средний» и «высший» средние классы на Западе – это также 20–30% населения. Но там есть еще большой слой «низшего» среднего (30–40%) – всего порядка 60% и больше от всего населения.

Есть он и у нас – внешне очень похожий на западный. Это тоже секретари, продавцы, мелкие клерки, у которых есть сносное образование, но они люди очень небогатые. На Западе у таких может быть немного собственности, чуток сбережений. Про наших так не скажешь: подъем нулевых им не сильно помог. «Высшие» и «средние» достаточно укрепились, а эти – в малейшей степени (как, впрочем, еще много проблем с совсем небогатыми). Поэтому наша наука пробует понять: то ли они очень слабый, но уже «низший» средний, то ли некий резерв с угрозой опуститься вниз. Хотя их основная цель пока еще выживание, но и демократия для таких уже ценность.

Он платит налоги, ходит на выборы и судит всех

Вот здесь важно вспомнить, что на Западе средний класс обладает некоторыми исторически выработанными свойствами. Там именно он имеет сбережения. Богатые люди не делают простых накоплений: у них деньги либо работают, либо тратятся. Бедные не заняты накоплениями – не из чего.

Но главное в другом. Есть поведенческая триада, которая отличает средний класс от всех остальных общественных образований. Во-первых, он платит налоги – привык к законопослушанию. Во-вторых, представители среднего класса в коллегиях присяжных во всем мире судят бедных и богатых за преступления! И это важный момент, если говорить об экономических преступлениях, которые, как правило, в большинстве случаев совершают либо бедные, либо богатые (хотя преступления у них разные).

В-третьих, средний класс ходит на выборы – за это его любят все партии и лидеры. Люмпенизированные слои если и принимают участие в политической жизни, то скорее всего в периоды социальных потрясений (Маркс и тут прав). Тогда они могут поднять бузу, начать что-то громить, поджигать и т.д. Такая незатейливость общественных реакций связана не только с уровнем жизни, но и с низкой культурой и невысоким образованием.

Они также не вникают в действия власти и чаще всего демонстрируют большое недоверие к ней.

Для России исход хуже протеста. Фото ИТАР-ТАСС

Поэтому если вычленить из тех, кто ходит на выборы в европейских странах, малоимущую часть избирателей, то выяснится, что в основном избиратель – это средний класс.

Такая активность говорит о том, что люди не теряют надежды на то, что их жизнь может улучшиться, измениться, что они могут перейти на другую ступень. И надо сказать, что в развитых странах социальные лифты, конечно же, работают. Так как они нужны для развития и движения всего общества и государства.

У нас же в процессе трансформации 90-х годов, как известно, ВВП упал на 43%, личное потребление снизилось на 20%, но с колоссальной дифференциацией. Вертикальный социальный лифт кое-кого доставил в новые русские, но мало поработал на перевозках в устойчивый средний класс.

Подъем в этом классе начался позже. Когда социально- экономическая структура была уже таковой, что основной прирост пришелся на те «высшие» 20% общества, которые сегодня, разумеется, живут намного лучше, чем жили бы в СССР. Сейчас у нас весь объем общего потребления примерно в 1,5 выше, чем в советское время.

Но дело не только в том, что неравномерность потребления разными социальными группами так отчетлива. Важно понимать, что это совсем иные 20%, нежели были в прослойке 1980-х годов. В большинстве своем это не те ученые, управленцы, творческая интеллигенция, классные врачи, инженеры или учителя. То есть не те, кто хотел демократической трансформации в советские времена. Стоило бы посчитать, пока живы, скольких из них в годы перестройки можно было назвать кандидатами в средний класс. Конечно, есть случаи восхождения к обеспеченной жизни и тех, кто начинал «челноком» с двумя высшими образованиями.

Но в основном трансформация привела в зону благоденствия иных людей. Конечно, из тех, кому сегодня за 40 или за 50, отдельными счастливчиками можно считать выходцев из советского среднего класса, сумевших пробиться в «средний» средний класс новой России, а то и в «высший». Есть даже олигархи, но это уже штучно.

Дело в том, что процесс не предполагал равенства возможностей. Срабатывали различные индивидуальные факторы и обстоятельства. При таких правилах игры страна понесла огромные потери. И в основном, повторюсь, из-за оттока деятельных, креативных людей за рубеж.

Отряды, которые не маршируют

Если говорить о бедных слоях общества или об очень богатых людях, то во всех странах они ведут примерно одинаковый образ жизни. Бедные борются за выживание. Богатые «влачат» свое существование: покупают друг у друга бизнес, предметы роскоши, обмениваются информацией о ресторанах, исками и т.п.

А вот средние классы в разных странах имеют свои особенности и неповторимые структуры. И мы в этом случае далеко не типичны.

У нас, например, сегодня в стране нет состоятельного фермерства. А в Польше, США, во Франции оно есть. Это только один пример того, что российский средний класс существенно отличается, скажем, от центрально- и восточноевропейского, с которым мы часто себя сравниваем.

Наша сегодняшняя структура укрупненно насчитывает пять основных «отрядов» среднего класса.

Начнем с любимой интеллигенции. Понятно, что это прежде всего бюджетники (учителя, врачи, инженеры госпредприятий и пр.), входящие в «низший» и «средний» средние классы, представляющие небогатую, но многочисленную часть общества.

Второй «отряд», типичный для России, – это, разумеется, чиновники, официально – госслужащие, которые, практически обнищав в 90-е годы, постепенно стали подниматься за счет роста зарплат, расширения бонусов, других прибавок.

Третий «отряд» (его намного меньше в Центральной и Восточной Европе) – это служащие крупных компаний. Не только нефтяных и газовых, но и металлургических, торговых и, разумеется, различных финансовых структур, включая банки. Менеджеры таких компаний – самый заметный элемент «высшего» среднего класса. В основном это люди, получающие высокую заработную плату. Есть, конечно, среди них и акционеры компаний, хотя просто работающих высокооплачиваемых менеджеров гораздо больше.

Есть еще два «отряда», крайне характерных именно для России. Малый и средний бизнес есть, конечно, во многих странах. Но там это, скажем, кафе, лавки, мелкий консалтинг и пр. У нас же четвертый «отряд» связан с университетами и большими компаниями. Поэтому «малый» средний бизнес четвертого «отряда» в России носит научный, производственный и иной инновационный характер. Это могут быть консалтинговые, внедренческие фирмы, группы ученых-разработчиков на базах университетов. Сюда же входят, возможно скрывая свои доходы, различные политологи, прогнозисты, частные эксперты и т.д. То есть некий тонкий слой образованных, но не уехавших из страны на поиск лучшей доли людей, хотя эмиграция именно из него была значительной.

Наконец, пятый «отряд» «малого» среднего бизнеса – люди, среди которых, наоборот, много приехавших в Россию. Чаще всего из бывших южных союзных республик. Но бывает и из дальнего зарубежья. Они занимаются у нас розничной торговлей, мелким ресторанным бизнесом и прочим очень знакомым им бизнесом.

Ничего не имею против такой деятельности, но по поведению – это другой слой общества. И надо понимать, что немалое число этих людей – не граждане, не уроженцы России. У них другая психология, ментальность, обычаи, культура. Ничего удивительного в этом нет. Во всем мире есть магазины и рестораны, которые держат иностранцы, что придает этой сфере свой колорит, привлекательность и т.д. Просто в России такое проникновение именно этого «малого» среднего бизнеса происходило очень экспансивно, что в провинции вызывало (или вызывает до сих пор) некоторое социальное напряжение, а то и трения на экономико-межнациональной почве.

В деятельности этих двух «отрядов» среднего класса, занимающихся «малым» средним бизнесом, есть существенные социальные различия. Если первый страдает от налогов, стоимости аренды, испытывает трудности при регистрации, внедрении проектов и, естественно, раздражается от столкновения с коррупцией, то второй отряд к коррупции весьма адаптирован. Он привык к ней еще у себя дома и знает, как принято вести в том или ином сложном случае.

Митинг – это не для всех

Если мы говорим о структуре среднего класса второго десятилетия ХХI века и пытаемся определить температуру его протестных настроений, то надо иметь в виду, что на площади в массовом порядке выходят разные и скорее всего «бойцы» не всех его «отрядов», групп и т.д.

Так вот «высший» средний класс у нас необычайно развит интеллектуально и политически – это ядро креативного класса в науке, бизнесе и управлении. Это значит, что ему свойственно считать, что нашей страной можно было бы управлять эффективнее и что власть должна прислушиваться к общественной критике. Но этот класс, во-первых, относительно мал, в большой доле он собран в столицах. А во-вторых, думаю, что для него выходить протестовать на площадь – не лучшее и не любимое времяпрепровождение, но уж он-то активно за демократию.

В нулевых рост чиновничества постепенно дал перевес в составе среднего класса тем, кто зависит от бюджета (60%). Разнородность среднего класса и различие интересов заметны в жизни и в реакциях на события: чиновник обычно за демократию, но он редкая птица на митингах.

Теперь возьмем «отряд» «низшего» среднего класса, трудящегося в розничной торговле, ресторанах, кафе. Это граждане и неграждане России, нанимающие еще к тому же на работу гастарбайтеров. Ну какие могут быть демократические или политические интересы или протесты у этой группы?! Она вполне удовлетворена тем, что есть регистрация, жилье, зарплата, пусть мизерная, но на эти деньги можно кормить семью, оставшуюся на родине.

В этом смысле «понаехавшие» напоминают представителей русского среднего класса за границей. Те на своей новой родине политикой не балуются, русских партий не создают, сочувствуют тому, что случается в России, но обретенный комфорт им всего дороже.

Конечно, таджикский труженик, оказавшийся в Москве, от русского мещанства далек не только ментально, но и материально. А психология неучастия создает и ему, бедолаге, определенные уют и безопасность. Поэтому важно понимать, какие «отряды» и группы среднего класса участвуют в протестах, а каким это либо не интересно, либо вредно для карьеры. До митинга реально доходит в основном демократический «средний» средний класс, больше интеллигенция, озабоченная вопросами демократии и коррупции в нашем обществе.

Заплатить налоги и не перессориться

Тут важно сознавать распределительные сложности между столь разнородными «отрядами» среднего класса.

Тем, кто занят внедренческой, консалтинговой деятельностью, важно снижение налогов на труд, потому что у них основная продукция бумажно-умственная, а высокое налогообложение снижает их доходы, затрудняет инновации и, бывает, выталкивает их из бизнеса (а то и из страны).

Интересы высшего менеджмента более или менее удовлетворены. Потому что при их зарплатах существующий подоходный налог их вполне устраивает. Им бы общий порядок и демократию, что нормально.

Учителя, врачи, чиновники и прочие бюджетники, естественно, заинтересованы в повышении своей зарплаты и соответственно в повышении налогов с компаний больших и с компаний малых обоего типа. Между «отрядами» среднего класса существует перераспределительный конфликт – во всем мире это предполагает несколько политических партий, предоставляющих свои услуги этому голосующему классу.

С точки зрения модернизации и всевозможных инноваций нам нужно стимулировать деятельность людей в науке, образовании, здравоохранении, то есть поддерживать «малый» средний инновационный бизнес, снижая налоги на труд и создавая новые рабочие места в тех сферах, куда могла бы идти молодежь, получающая сегодня приличное образование и не знающая, что с ним потом делать.

И естественно, если применительно к инновационным сферам деятельности власть вначале повышает налоги, а затем тут же требует высоких результатов деятельности, то это спорный метод повышения эффективности среднего класса.

Все, что я говорил выше, конечно же, взгляд на проблему с социально-экономической точки зрения. Политическими мотивациями и психологическими особенностями протестных настроений среднего класса занимается политология. Тяга к демократии – нормальное для среднего класса явление независимо от остроты выражения им своей позиции.

Необходимо уточнить, что прослойка «высшего» и «среднего» средних классов в Москве и Санкт-Петербурге гораздо сильнее, чем в других, даже крупных российских городах. Это не могло не сказаться на посещаемости митингов и шествий. Разумеется, в колоннах демонстрантов было много и представителей небогатых слоев (от коммунистов и, вероятно, до националистов). Так что вопрос о единстве интересов (помимо проблемы чистоты выборов) в нашем обществе остается сложным. И дело здесь не столько в амбициях лидеров, в объективной ситуации неравенства и в несовпадении интересов. Но для того и существует демократический процесс, чтобы создавать возможность договариваться.

Да, наш средний класс начал вставать на ноги поздновато из-за тяжелой трансформации. Пока он крайне разрозненный. Его большинство прямо или косвенно состоит на службе у государства. Но именно от среднего класса зависят любые инновации и будущее страны в конкурентном мире.

Чем свободнее дышится креативной части этого сообщества – тем выше шансы страны на благополучное будущее.