Время хаоса

Реальность, которой не знает Западная Европа и Северная Америка.
Фото Reuters

Разговор заместителя директора по научной работе ИСАА при МГУ профессора Леонида ГЕВЕЛИНГА и ответственного редактора «НГ-сценариев» Владимира СЕМЕНОВА был посвящен самому проблемному континенту на Земле – Африке.

– Леонид Владимирович, как можно было бы охарактеризовать политические процессы на Африканском континенте в наши дни?

– Конец ХХ – начало ХХI века – это новый период в развитии африканских государств. На самом деле не только африканских государств, а и всего мира, но ограничим фокус. Что происходит в это время в политике? Мне сейчас ясно одно: мы к Африке не можем подходить с традиционными инструментами, с традиционными идеями и парадигмами. О чем мы говорили в 70–80-е годы, в начале 90-х? О том, что в Африке происходит борьба двух тенденций. Одна тенденция – к демократизации, другая – к автократизации. Они действуют, как маятник: в одной стране побеждает одно, в другой – другое, и это происходит все время и повсеместно. Разумеется, демократических стран в Африке – включая Северную Африку – не было. Были квазидемократические режимы. Демократический фасад, основные формальные показатели демократии: Конституция, многопартийность, институты президента, парламент. Формальное разделение властей. Проводятся выборы. Представлены различные неправительственные организации. Существуют СМИ, которые выражают мнение различных социальных групп более-менее свободно. Но это абсолютно не значит, что Африка стала демократической и мы можем поставить ее на одну доску со старыми демократиями.

В свое время, в 50-е годы, когда стало совершенно ясно, что придется предоставлять независимость, англичане и французы пытались организовать трансплантацию своих демократических институтов в африканские колонии. Англичане – насадить в Африке Вестминстерскую модель, французы – принципы и дух деголлевской Конституции. Не получилось ни у тех, ни у других. У лузофонных стран Африки своя история, которая происходила позже, в начале 70-х.

Страны получили Конституции и набор принципов и институтов. Но последние действовали несколько лет, постепенно деградируя. Конституции остались, конституционализма не стало. Форма без содержания. Некоторые страны так и существовали: гражданские режимы, в которых политический лидер – харизматический он был или нет – получал все большую и большую власть и закручивал гайки.

1960 год был провозглашен Годом Африки, примерно через 5–7 лет по Африке прокатилась волна военных переворотов. Надо было выпустить пар. Населению было понятно, что так продолжаться не может. Коррупция, отвратительное состояние экономики, деградация социальной инфраструктуры. Здравоохранение, образование и так далее развивались из рук вон плохо.

Настроение, что вот уйдут проклятые колонизаторы и придет наше правительство, – не эмоции. «Наше правительство» – это термин. Накануне провозглашения независимости считалось, что, когда придет «наше правительство», вот тут-то мы и заживем. Того, что хотели, не получилось. В конце концов пришли военные, которые не призваны заниматься политикой. Они ушли из казарм, по крайней мере часть из них, и по Африке прокатилась волна переворотов.

– Вы сказали, что на рубеже веков что-то произошло...

– Как говорят, на рубеже веков произошла смена парадигм, но мы с вами попытаемся изложить все это более простыми словами. Дихотомия демократия–автократия в Африке начала утрачивать свой смысл. Африканские страны перестали развиваться или в ту, или в другую сторону. Начался какой-то боковой тренд. В африканских странах начала распространяться политическая реальность, которой не знают Западная Европа и Северная Америка. Что говорит в пользу этого умозаключения?

Во-первых, распространение насилия в политике. Кот-д’Ивуар, Нигерия после выборов, другие сводки – буквально повсюду серьезная волна насилия. Происходит совмещение демократического института с применением насилия. В 90-е годы и даже в начале нулевых существовало мнение, что Африка освободилась от своего не лучшего прошлого, что она уходит от гражданских и международных войн, от геноцида, от крайних экстремистских форм этнической и конфессиональной вражды, расстается с переворотами и вообще политическая сфера освобождается от насилия. Но это оказалось не так.

Что такое африканские выборы? Элемент насилия там очень силен – тот же политический вандализм, когда сжигают машины и дома политических конкурентов, нанимаются хулиганы, срывающие митинги, когда мстят тем, кто призывает голосовать за конкурента.

Серьезна политическая коррупция во время предвыборных кампаний. Речь идет о массовых фальсификациях результатов голосования, фальшивых бюллетенях, двойном и тройном голосовании. Тут черные политтехнологии умножаются опять-таки на высокий уровень насилия. Все это ведет к низкой легитимности правительства. Правительство какой-то партии приходит к власти, а конкуренты говорят: нет, вы обманным путем пришли к власти, начинаются судебные процессы и так далее и так далее. Это все мешает, разумеется, нормальному управлению страной.

Вообще похоже, что XXI век начинается как век деструкции. Философы в конце ХХ века и начале нашего любили рассуждать на тему стратегической нестабильности. Тема интересная и по-настоящему не исследованная. Это хаос, состояние неопределенности, неуверенности, то, что Бжезинский называл «всеобщим беспорядком». Это неадекватность поведения людей. Нарушается историческая логика поведения государств. Непонятно, что ждать от человека, что ждать от государства, что ждать от политической партии и так далее и так далее. Эта неуверенность и неопределенность – как раз та среда, в которой вынуждены развиваться африканские страны, и не только они. Эта ситуация характерна и для ряда азиатских стран, и – может быть, мысль прозвучит крамольно – для некоторых европейских стран тоже.

– Видимо, и эскалация террора в мире находится в этом же ряду.

– Да. Терроризм, террор – это специфическая разновидность войны. Смысл террора не в том, чтобы нанести серьезный ущерб противнику. Этим занимаются диверсанты или регулярные войска. Смысл террора в том, чтобы посеять страх и удерживать в страхе население, а может быть, не только его. Одновременно меняются классические представления о войне, когда сражаются войско с войском, страна со страной, есть фронт, есть тыл. Сейчас это происходит совершенно по-другому. Сегодня войны все больше приобретают сетевой характер. Перестроенные на современный лад крупные террористические организации типа «Аль-Каиды» не базируются где-то в определенном месте, они раскиданы по городам и весям.

– Какую роль в нарастании общей нестабильности в мире играет демонстрационный эффект? Раньше люди жили в своих лачугах и представляли, что так и положено. А потом им туда поставили телевизор.

– Демонстрационный эффект – вещь не новая. Он очень заметен уже с начала ХХ века. Под его воздействием люди в Африке, Индии, России уходили из деревни в города. Можно сказать, что в городе работу найти проще, так оно и есть. Но имеет значение не только это. Название фильма «Огни большого города» многое объясняет. Людей притягивает определенное место, где, как им кажется, сосредоточены все радости жизни. Одновременно существует миф, что там можно быстро продвинуться, хотя на самом деле везет очень немногим. Если вы посмотрите на африканские города, то вы увидите фавелы, бидонвили – это огромные кварталы, где живет неисчислимое количество людей. Там развита так называемая культура бедности, которая сама себя воспроизводит, которая почти не контактирует с внешним миром, если не считать попрошайничества, воровства и мелкой торговли. Это тот самый неформальный сектор в архитектурно-географическом исполнении. Демонстрационный эффект, конечно, играет свою роль, но его не надо и преувеличивать: если нет собственной основы для переворота, для революции – то ничего и не произойдет.

– А воздействуют ли события на Ближнем Востоке и в Северной Африке на процессы и умонастроения людей в Африке южнее Сахары?

– Волна революций из арабского мира не перекинулась в Черную Африку. Попытки какие-то были, но они настолько малозначимы, что про них трудно говорить. Гораздо более ясным, серьезным проявлением развития африканских стран становится положение дел, когда кризис становится постоянным спутником всех изменений. Кризис может быть вещью сугубо положительной – он нужен, чтобы как-то преломить ситуацию. Но в Африке кризисное развитие носит другой характер. Проблема в том, что сохраняется деструкция. Еще раз повторю: XXI век начался как век деструкции.

– Какие деструктивные процессы протекают в Африке?

– Во-первых, не изжиты этническая рознь и религиозное противостояние.

Во-вторых, одно из важнейших направлений общественной и политической деструкции – криминализация африканского государства. Причем эта криминализация имеет множество видов и разновидностей.

Африканские страны издревле патримониальные. Система отношений патрон–клиент внедряется и в современное политическое пространство. Там раздаются своим людям лены и кормления. Эта система действует в рамках родственных, этнических отношений, в рамках отношений выходцев из одной деревни или области. Таким образом создается очень мощная сеть неформальных отношений. Формальные отношения – политические, экономические – служат фасадом.

Как протекает криминализация? Преступность в Африке – это огромная индустрия. Она охватывает практически все области незаконной экономической деятельности. Нигерия знаменита наркобизнесом. Она сама особо ничего не производит, но нигерийцы – люди очень активные в теневой деятельности. Они с 60-х годов начинали как простые перевозчики наркотиков. Установили связи и с кокаиновыми баронами, и с героиновыми, переправляли гашиш, и дело дошло до того, что в аэропорту Кеннеди стали специально обыскивать каждого нигерийца. Были накоплены большие деньги, а большие деньги надо отмывать. Отмывание денег – также серьезная отрасль негативной экономики Нигерии.

Еще надо сказать о том, с чем каждый из нас сталкивался хоть раз в жизни, – крупные финансовые мошенничества. Рассылка писем: «Пять банковских дней, у вас будет 10 миллионов долларов┘» Получали такие?

– Получал, как раз из тех мест.

При нищите демократии быть не может. Фото Reuters

– Это рассылается в миллионы адресов. Раньше по почте, сейчас по e-mail. Дело дошло до того, что американцы стали специально инструктировать на эту тему своих бизнесменов, но тем не менее многие все равно ловятся.

Нельзя не упомянуть пиратство, нарушение авторских прав. Это тоже огромная индустрия. Различные фальсификации, контрабанда, причем организованная, – речь не о перевозке ящика сигар, но об огромных партиях товара.

В некоторых странах серьезно развиты незаконные горнодобывающие отрасли. Кстати, их продукция может служить удобным средством платежа. Это могут быть алмазы, незаконно добытое золото, разные другие полезные ископаемые.

– В чем все-таки причины такого разнообразия криминальной индустрии?

– Слабый контроль в отличие от Европы, Азии, Америки, в частности, кстати, и Южной. Во-вторых, этот процесс сращивается с другой гидрой – коррупцией. Африка далеко продвинулась и в политической, и в экономической коррупции. Тут лидерство почти бесспорно.

– Я уверен, что при нищете демократии быть не может. Но чтобы из нищеты выбраться, нужно, чтобы работали институты. Как разомкнуть этот порочный круг?

– Каждый крупный исследователь, каждое исследовательское учреждение имеет свой рецепт выхода из создавшегося положения. Всемирный банк сейчас начинает программу возрождения африканских стран Recovery. Там идея в создании рабочих мест для молодых африканцев, чтобы они не уходили в уголовный мир. Во-вторых, предлагается совершенствовать экономическую и социальную инфраструктуру. Это в общем-то дежурные блюда. Меня заинтересовало другое – предложение создать некое агентство, которое аккумулировало бы сообщения граждан о проявлениях плохого управления и объясняло им их права в политической сфере, прежде всего в области контроля государства. Это не столько просвещение, сколько попытка организовать контроль над государством «снизу».

В целом – каждые несколько лет появляется новая, достаточно продуманная, аргументированная, а порой и подкрепленная финансами программа. На протяжении последних 50 лет одна теория сменяла другую. Существовали теории модернизации, вестернизации, зависимого развития, некапиталистического пути и так далее. Последние наши «хиты» в этом отношении – теория «разумного управления» (good governance), программа структурной перестройки (SAP – Structural adjustment programs). Я не считаю, что во Всемирном банке сидят заговорщики, которые хотят сделать Африке плохо. Они хотят Африке хорошего как из чисто гуманных соображений, так и из прагматических. Другое дело, что из всего этого мало что вышло.

Рецепты предлагаются как африканцами, так и Западом. Западные рецепты понятны – демократизация, распространение гражданского общества, искоренение главных пороков нынешней африканской политической системы, таких как доминирующие партии и искаженные взаимоотношения гражданских и военных. Кто-то может подумать, что время военных переворотов ушло в прошлое, – ничего подобного. Человек с ружьем продолжает оставаться в Африке в центре событий. А что перевороты ушли в прошлое – еще Николо Макиавелли писал, что пришла пора забыть о переворотах, они не оправдывают себя, потому что народ знает, что каждый последующий правитель будет хуже, чем предыдущий.

– И последний вопрос: мы говорили о разрастании хаоса в Африке. Во что в конце концов он может разрастись?

– Это какая-то новая социальная действительность. Хаос в нашем понимании – это матрос с маузером, черный флаг с черепом. В Африке мы сталкиваемся с реальностью, которая не знакома Европе, где такого опыта не было. Поэтому рецепты давать с умным видом можно, но это не значит, что они будут восприняты или что будут получены позитивные результаты. Это действительность, где превалировать будут нестабильность и неопределенность.

Африка погружается в неизвестность. Неизвестность – это море, это течение, которое может вас вынести куда угодно. Необязательно вынесет во мрак. Но вероятность этого велика.