Портрет современника

Для воспитания молодежи важно сохранение памяти о военных подвигах.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)

Руководитель отдела социологических исследований Института общественного проектирования (ИнОП) Михаил Тарусин говорит о результатах исследования, проведенного его институтом. Это исследование довольно необычно, оно раскрывает нам не столько реальную Россию с ее бесправностью, нетерпимостью и бездуховностью, сколько то, какими мы хотим видеть себя сами. Можно ли сказать, что ИнОП исследовал миф? Не совсем так. Предметом рассмотрения служила некая потенция, которая никогда не станет реальностью в полной мере. Меру определит будущее, в частности, осознание того, насколько идеология современности политика СМИ и многое-многое другое перпендикулярны мечте русского человека о самом себе.

– Михаил Аскольдович, согласитесь – при упоминании национальной идентичности многие люди напрягаются.

– Тема национальной идентичности сегодня выглядит чем-то близким к экстремизму, слово «национализм» воспринимается как оскорбление. Сразу – ассоциации с бритоголовыми ребятами, которые бьют уважаемых гостей столицы и выкрикивают какие-то несуразные лозунги.

Когда мы начинали это исследование – в конце прошлого года, – мы исходили из того, что тот экономический кризис, который все заметили, для России не страшен – на фоне другого кризиса, который начался гораздо ранее, прошел абсолютно не замеченным и при этом имеет катастрофические последствия. Это кризис национальной культуры. По моему грустному, но глубокому убеждению, мы сегодня находимся в культурном вакууме. Впервые фактически за всю отечественную историю. Вакуум начался незаметно, где-то с середины 90-х годов – тогда возникли первые признаки абсолютно чуждого нам постмодерна. В начале 2000-х он был осязаемым, а вошел в пандемическую стадию уже сегодня.

– Каковы признаки этого вакуума?

– Замечательный пушкинист Валентин Семенович Непомнящий писал: культурное пространство России всегда равнялось нравственному, духовному. И в нем всегда была вертикальная лестница – от хаоса к гармонии. Это отличительная черта всей русской культуры. Сейчас эта лестница, говорит Непомнящий, лежит плашмя. И оттого сегодня утеряло смысл нравственное значение слова, а значит, ценностей не существует - ценность появляется только тогда, когда вы ее выражаете. Нет вертикали, высшей оценки, дважды два – не четыре, это может быть шесть и восемь, главное – разнообразие мнений. Спектакль могут хвалить или ругать, это уже не важно.

– Постмодерн существует во всем мире.

– Да, но в Россию он пришел неожиданно и безо всяких на то оснований. В СССР было противостояние традиционных нравственных ценностей и ложных ценностей соцреализма и прочее. В отечественной литературе 60–80-х, в лучших образцах кино раскрыт такой глубокий и душевный мир человека! Сегодня это отсутствует напрочь. Не на что опереться, нечему противостоять. Нынешнее представление о нашем будущем совершенно технократично-обезьянье. Я вырос в 60-е годы – и мне казалось, что постоянное культурное напряжение естественно. Поэтому я и чувствую сейчас культурную пустоту так остро.

Вывод нашего исследования был такой, что культура не та, потому что мы теряем национальную идентичность. Теряем внутреннее нравственное пространство, которое формировалось в душе человека и соответственно общества на протяжении столетий. И которое выражало нашу самобытность. Наш великий историк академик Панченко говорил о понятии культурной топики – то есть того культурного нравственного пространства, в котором живет народ, которое он выработал на протяжении веков своей истории, пространства культурных, нравственных, религиозных ценностей. Если народ существует в рамках этой топики, то он живет и развивается. Если начинать эту топику ломать, корежить, то происходит духовная деградация.

– Все-таки – что такое национальная идентичность именно для нас? Каковы основные символы и ценности этой идентичности, в чем она выражается?

– Во-первых, понятие «русский» – это, конечно, не понятие крови. В глазах современного российского общества фактор крови был на 8–9-м местах. А соединяют понятие «русский» следующие основные параметры: язык, культура, национальные традиции, православие, общая история, общая государственность (все наши вопросы были открытые). Это очень близко к тому, что говорил Сократ: эллины – это те, кто связан с нами не родством, а культурой. Кстати, по нашим данным, русскими себя считают 88% населения – это сопоставимо с последней переписью, там 85% с лишним. Мы спрашивали, какие качества характерны для русских в первую очередь. Ответы: широта души, терпимость, доброта, милосердие, сострадание, независимость, стремление к правде. Про плохие качества тоже спрашивали. Их три явных: пьянство–алкоголизм, лень–безделье, беспечность–безответственность. Но ведь нация утверждается на нравственных основаниях, а не на безнравственных. Нравственные основания – это фундамент идентичности, то есть внутреннего национального состояния.

Далее мы спросили у респондентов: в чем истоки русской культуры? Называли три основных компонента: древняя история, православие, светская культура XIX века. 11% – историю советского периода. «Какие образцы отечественной культуры для вас главное?» Древняя русская культура, архитектура, ремесла, сказки; классическая литература, музыка и живопись XIX века; советское искусство и культура; Серебряный век русской литературы; традиционное народное искусство всех народов страны; православная письменная культура, святоотеческое предание. Это все наследство, нравственный багаж.

Мы поняли, что сегодня существует понятие национальной идентичности, но оно находится под спудом – на уровне генетической народной памяти. В реальной культурной жизни оно не выражено. Нет общественного пространства, которое было бы заполнено этими ценностями. Мы задали респондентам вопрос о состоянии отечественной культуры. Если объединить «в развитии» и «на подъеме» – получится 16%. «В состоянии поиска» – 27%, «упадка», «тяжелый кризис» вместе – 45%. Учитывая, что у нас представлены разные социальные слои и возрастные группы – оценка достаточно тяжелая. Когда мы спросили, есть ли сегодня в культуре по-настоящему великие люди, большинство сказали, что нет. Дальше интересный вопрос: с чем вы соотносите образ родины? 56% ответили: «с красотой родной природы», «с образом матери» – 27%, «с деревнями и селами» – 25%, 13% – «с процветающей, динамично развивающейся страной». То есть тот образ, который сегодня навязывают, нашему народу не близок. А деревни, села, образ матери, красота родной природы – это все русское пространство, освоенное когда-то нашими дедами и запущенное нами сегодня. Тут есть еще один очень тонкий и важный момент. Мы постепенно подводили респондентов к важному вопросу: является ли сегодня власть в лице национальных лидеров той силой, которая вдохновляет народ на общее движение вперед, в будущее? «Да» – 11%, «только отчасти» – 33%, «скорее не является» и «вообще не является» – 48%. У нас очень умный народ. Если нормальные вещи спрашиваешь, они нормально отвечают. Спросили: пользуются ли сегодня элиты доверием народа? 5% ответили, что пользуются. С чем лично вы связываете надежды на укрепление общего нравственного климата в стране? Самый распространенный ответ: «с укреплением закона». Уже потом идет «с ростом благосостояния», «с развитием гражданского общества». Какие самые главные и опасные вызовы стоят сегодня перед страной? Основной ответ: «борьба с коррупцией и казнокрадством чиновников». Второй вызов – «необходимость возрождения искусства и культуры». Третий – «давление на Россию со стороны ведущих западных стран». Четвертый – «необходимость поиска и утверждения национальных ценностей», пятый – «необходимость нравственного возрождения» и только шестой – «необходимость экономического возрождения».

– В большинстве экспертных голов картина не такая.

– Совершенно верно, об этом не говорит никто. Сегодня ломается вся российская традиционная система образования – во имя некоего узкого практического специалиста, что абсолютно чуждо русской традиции. Почему борьбу с коррупцией с образования начали? Лучше бы они с себя начали борьбу с коррупцией. С Кремля, со Старой площади, с АП, с министерств. Самое главное в нашем традиционном образовании – воспитать в человеке человека. Русский инженер обладал широчайшими гуманитарными знаниями и был невероятно креативен – именно потому, что глубокая и нравственно осознанная картина мира просто приводит человека к творческому состоянию. Мне один владелец крупной айтишной американской компании говорил: у меня русские только придумывают, китайцы обсчитывают, а американцы продают. Вот такая очаровательная национальная дифференциация.

В гуманитарном знании делать ЕГЭ – это просто убивать в человеке стремление к прекрасному. То же делает и болонская система.

Далее мы поинтересовались: есть ли у нас сегодня уровень национальной сплоченности, который раньше помогал преодолевать самые страшные угрозы? «Мы сможем сплотиться и преодолеть угрозы» – 44%. «Скорее всего сможем, но полной уверенности нет» – 31%. «Сомневаемся, что сможем» – 21%. Что необходимо, чтобы народ по-настоящему сплотился, проявил качества энергии, активности? «Честность властей, прекращение воровства чиновников». Второй ответ – «нужна великая цель». Без великой цели у нас никогда ничего не получалось, а модернизацию как великую цель народ не воспринимает. Мы или Третий Рим, или мы строим царствие Божье на земле к 1980 году. Эта вертикальная лестница – часть нашего национального мировоззрения.

Число храмов растет пропорционально числу воцерковленных верующих. Фото Петра Кассина (НГ-фото)

Далее – вопрос о роли Православной церкви в истории. Первый ответ: «Православие было основой семейной ценности и нравственности». «Формировало русскую культуру, национальные ценности» – второй. «Одна из главных составляющих развития государственности». С чем связываете надежды на возрождение духовности в стране? «С утверждением права и закона». Второе – «с формированием общенациональных ценностей». И уже третье – «с созданием равных возможностей для всех получателей благосостояния». Относительно православия и ислама, кстати, люди уверены, что никаких конфликтов не будет...

– Если спросить западного человека о ценностях, то он скорее всего назовет семью.

– Семья, вопреки тому что говорит президент Медведев, сама по себе не есть ценность – если она какие-то ценности не выражает. В православии семья – это малый храм. А сейчас понятие нравственности подменяется понятиями прав и свобод. Это катастрофа, потому что нравственность прежде всего предполагает обязанности. Если мы заменяем нравственность правами и свободами, то выходит, что нравственно все, что ты делаешь, если это не ограничивает права и свободы другого человека. Если Бога нет, то все позволено, как писал Достоевский. Тут уже о человеке говорить не приходится.

Кстати, мы спросили насчет воспитания; что вы считаете наиболее важным для воспитания современной молодежи? «Любовь к родному краю, природе, его истории» – 48%. «Сохранение памяти о подвигах солдат во Второй мировой войне и последующих войнах» – 39%. «Прививать традиционные семейные ценности и трудолюбие» – 35%. «Воспитывать религиозное мировоззрение» – 26%. «Воспитание ответственной гражданской позиции». И только на 8-м месте – «прививать навыки конкурентоспособности выживания в этом мире». На 9-м – «формирование личности на основе современной молодежной культуры». На 10-м – «воспитание материалистического мировоззрения». То есть то, что нам подается как некие новые ценности, – на самом деле в конце списка.

Я лично исходя из этого исследования определил три основания, на которых стоит русская национальная идентичность. Первое – стремление к правде, ощущение правды как Божией правды. Как говорили крестьяне Столыпину, когда он был губернатором: «Барин, правду запродали». Второе – красота. Красота пространства, которое милостью Божией нам дано и его надо с любовью обустраивать. Третье – сострадание, то есть способность чувствовать чужую боль как свою собственную. Это всегда было основой русского общежития.

Все это сегодня находится под спудом, дремлет внутри русского человека, русского общества. Существует на самом низовом уровне. Мы сейчас проводим новое исследование «Социальные инициативы российского религиозного сообщества». Рассматриваем церковные общины. Вообще они развивают свою деятельность довольно интенсивно уже с начала 2000-х годов. До этого – в основном выживали и восстанавливались. Теперь – там детские лагеря летние, помощь больным, сирым и убогим, поддержка больниц, целые корпуса сестер милосердия. Конечно, и воскресные школы, и так далее. Эти инициативы все дальше отходят от церковной ограды. Это и есть выражение сострадания. Но общины жалуются, что нет денег, нет взаимодействия с властями, часто нет взаимодействия между епархиями – любое начальство, как всегда, гораздо медлительнее, чем живые нормальные люди. Но это совершенно не артикулируется в общественном пространстве, в медиапространстве, в котором господствуют образцы, абсолютно чуждые русской культуре, русскому восприятию мира.

– Но модернизироваться все равно надо.

– А кто же против? Просто, чтобы модернизироваться, надо сначала трезво оценить ресурс модернизации. Модернизация – это то, что всегда идет сверху, через власть, через эффективную бюрократию. Сегодня эффективной бюрократии нет. Средний класс, союзник модернизации, – это тоже не корова жвачная. Это тоже должно быть некое осмысленное сообщество. Если говорить опять же о русской традиции демократии, о новгородской демократии, у новгородцев государство называлось – милостью Божией Храм Святой Софии. Так это вырезалось на печатях и скреплялось на всех договорах.

– В России в храмы народу ходит не больше, чем в Европе, то есть какие-то малые проценты.

– Я, как человек, специально занимающийся социологией религии 20 лет, могу сказать, что сегодня ситуация примерно следующая. Конечно, 80% православных – это некоторая неправда. Примерно 70–75% по опросам считают себя православными. Но это скорее принадлежность к традиции. 10–11% людей активно воцерковленных. То есть тех, которые раз в месяц или чаще посещают храм. Примерно 16–17% тех, кто хотя бы раз в год или чаще участвует в таинствах исповеди и причастия. Большой массив людей – около 30% – ходят по большим праздникам: Пасха, Рождество – и по таким поводам, как крестины, венчание, отпевание. И еще 25% вообще не ходят. Если посмотреть динамику, то все не так плохо – в конце 80-х у нас воцерковленных было 3%, а тех, кто регулярно, хотя бы раз в год совершал причастие, – 7–8%.

Существует прямая зависимость между количеством церковных верующих и количеством храмов. В конце 80-х было примерно 6 тысяч храмов, сейчас около 20 тысяч.

– В Америке совершенно другая степень воцерковленности.

– Я какое-то время жил в городке Сиракузы, 300 тысяч человек, маленький городок – и очень много храмов, молебных домов. В одних – одни негры. Другие – греческие, нашей православной епархии, бенедиктинцы, францисканцы. Огромное разнообразие. Для них это как на корт сходить, в национальный парк – это часть культуры, а не внутреннее духовное состояние. В США особый тип восприятия религии.

Сегодня надо создавать общественное пространство, наполненное этими смыслами. Причем, конечно, с помощью государства. Мы привыкли доверять государству, идти за государством, видеть в нем некое этическое начало. Начать нужно хотя бы с государственных телеканалов. Национальные лидеры должны понимать, что нельзя на одной экономике строить национальную жизнь. Экономика – это важное дело, но второе.

– Но это же наши нувориши мир поражают.

– Да, вопрос, как им дать понять, что часы за 500 долларов точно так же ходят, как за 500 тысяч?

– Они 20 лет назад еще в хрущевках жили, а теперь у них вдруг появились миллиарды...

– Да, сейчас живут в Рублевках. Очень интересный символ времени. Хрущевки – это был национальный проект. В каждом городе были свои Черемушки. Это было имя нарицательное. Сегодня имя нарицательное – Рублевка. Это окончательный эскапизм. Народ совсем отстранился от власти и живет отдельно. Люди при виде мента переходят на другую сторону. А Нургалиев говорит, что можно бить мента, если он на вас нападает. Куда дальше-то?

Если власти не проявят политическую волю, они дождутся, что политическую волю проявит народ. Сейчас уже общество находится в состоянии некоего смутного недовольства. Пока готовы терпеть ради стабильности, которая на самом деле уже стагнация. Лет через 15, максимум 20 возможна новая смута, если сейчас ничего не начать менять.