Константин Михайлов
Владение современными практиками – полезный критерий для людей, ориентированных на развитие.
Фото Алексея Калужских (НГ-фото)
О непростых путях модернизации в России, о том, по каким признакам возможно выявить тех людей, кто потенциально выступает субъектом модернизации, мы беседовали с президентом фонда «Общественное мнение» Александром Ослоном.
– Александр Анатольевич, можно ли говорить о том, что события последних двух десятилетий в нашей стране во многом определялись переменами культурных кодов?
– Само понятие культуры – актуальное. Культура – набор некоторых привычек, которые определяют наше видение реальности. И это конструкция, в которой мы чувствуем себя как дома. Она может меняться, переконфигурироваться, но не сразу, а постепенно. В 90-е менялось слишком многое, поэтому миллионы людей несколько лет жили в состоянии стресса. Какие-то компоненты вообще исчезли, остались только в языке – как знаки, которые ничего не обозначают. Какие-то исчезли, а потом возродились в новом качестве – «трудовой коллектив», «вышестоящее руководство». Какие-то появились. Доллар тогда был явлением мифологического порядка – человек соприкоснулся с овеществленным мифом. Население огромной страны превратилось в детей. Мир надо было заново изучать и осваивать. Этот стресс и стал решающим для перехода к ремиссии. Стабильность была окончанием динамики, которая переживалась как нечто болезнетворное.
Стресс – это невозможность спроектировать будущее. Были люди, адаптационные способности которых оказались сильнее, они нашли для себя ниши, стали строить планы. Но их было меньшинство.
Конструкцию культуры образуют правила. В 90-х все правила поменялись.
– Основные правила не соблюдались до перестройки, не соблюдаются и сейчас – не красть, не хамить...
– Переходя на красный свет, я знаю, к чему это приведет. А тогда возникла ситуация, когда светофор стоит, а лампочки не горят. Когда на съезде Верховного совета было сказано, что надо отменить шестую статью Конституции, и это показали по телевизору, – это был шок. Появились сомнения вообще во всех правилах. В период застоя все несли шины с заводов. Но правила оставались – просто санкции за их нарушение были не такими жесткими. В 90-е люди оборудование, продукцию, лом вывозили вагонами и делали на этом деньги – с бесконечной уверенностью в собственной правоте. И это было отлично известно.
Отмена правил произошла 2 января 1992 года. Не когда выступали на митингах и читали «Московские новости», не когда заседал Верховный совет, даже не в связи с путчем и Беловежскими соглашениями. Все это было для подавляющего большинства людей виртуальной реальностью, их повседневный мир оставался тем же самым – полное попустительство на работе с маленькой зарплатой, в магазине привычное отсутствие продуктов, процесс доставания дефицита, отношения в семье, с соседями, на работе. А повседневность – это высшая реальность.
В мире было нечто непреложное – цифры на ценниках. Отпустили ценники – все нормы были поставлены под сомнение.
– Институты – вещь более жесткая. Способен ли их «консерватизм» сдерживать процесс модернизации?
– Культура – это экосистема как совместное знание, со-знание. В этой экосистеме произрастают и эволюционируют индивидуальные сознания и образуются институты. Институты – это закрепленные воспроизводимые привычки. Какая-то часть привычек кодифицирована, но некодифицированных гораздо больше. Для существования институтов нужны носители этих представлений, правил, стереотипов, теорий. Их нужно передавать, нужно рекрутировать новых носителей. Институты подразумевают ограничения, образцы поведения, возрастную структуру, границу свой–чужой, мораль, которая в институте науки одна, а в институте дорожной службы другая. Именно неписаные правила прежде всего толкают гаишников на то поведение, которое они демонстрируют, а не алчность. Я беру деньги потому, что они мне нужны – это поверхностное объяснение. Санкции тоже поддерживают институты. Если я куплю пистолет, выйду на улицу, стану угрожать прохожим и вымогать у них деньги, – санкции, которые применят ко мне, будут сильнее, чем те, которые применят к гаишнику-взяточнику.
То есть институциональное устройство – это набор правил. Институт всегда стремится формализовать правила – формализованная система правил легче передается. Так институт борется за выживание в своей экосистеме. Институты – это организмы. Индивидуальные сознания – клетки организмов, которые пытаются выжить и развиться.
Модернизация, о которой сейчас с большим удовольствием говорит начальство, – это осовременивание. Я в 94-м году увидел в Израиле – люди ходят по улице с мобильниками, это был шок. Мобильный рынок там быстро развился, потому что была потребность в постоянной коммуникативной готовности населения. То есть мобилизация населения была произведена в буквальном смысле. Я тогда почувствовал дистанцию между израильским обществом и нашим. На том, что я увидел, висел ярлычок «современное». Эту дистанцию сейчас предлагают сократить. Хорошо бы, конечно, и опередить. Но в основном речь идет о том, чтобы добраться до тех феноменов, на которых везде висят ярлычки «современное», а у нас нет.
– О необходимости модернизации не впервые в нашей истории заговорили.
 Отсутствие правил хуже запретов. Фото Алексея Калужских (НГ-фото) |
– Я говорю о реальном переживании, о беспокойстве по поводу отставания у верхнего эшелона. В 30-е годы было нечто структурно подобное тому, что сейчас. Дистанция воспринималась как экзистенциальная угроза.
– Маячила угроза войны.
– Именно поэтому беспокойство сублимировалось в порыв модернизации. Тогда это было реальностью. Хрущевские лозунги были в значительной степени риторикой. Все зависит от массовости распространения бациллы этого когнитивного диссонанса. Разумеется, всегда были люди, которые экзистенциально переживали эту дистанцию. Скажем, Косыгин с его реформами. Но в той экосистеме институт модернизации был очень слабым, не выживал, его поедали другие институты, не давая ему развиваться.
До 2007 года слово «модернизация» не употреблялось. Фигурировало слово «реформы», с 2003 года – слова «золотой запас», «миллиарды долларов», «активы», «газопроводная система», «бизнес-мышление». Кстати, если бы успешный бизнес был по-настоящему для нас важен, то, наверное, наш золотой запас был бы побольше. В Китае этой идее последние десять лет подчинено все – устройство образования, внешние коммуникации, стереотипы, распространяемые через медиа, финансовые и производственные институты. А у нас во всем этом были элементы чистой риторики. И сейчас относительно линии модернизации нет никакой уверенности в том, что она настоящая.
Наши исследования выявляют потенциал для инноваций и модернизации, который реально есть в стране. Были выбраны простые критерии. Если человек не пользуется компьютером, Интернетом, электронной почтой, кредитной карточкой, не берет кредиты, не водит автомобиль, не летает на самолетах, не ездит за границу и вообще мало ездит, не заботится о своем теле, – невелика вероятность того, что он будет участвовать в процессе модернизации, что он подключен, готов. С другой стороны, если эти внешние признаки имеют место, то можно предположить, что именно с этими людьми имеет смысл разговаривать на тему модернизации и, возможно, эта тема у них найдет отклик. Условно – эти критерии дают возможность разделить людей на людей-XXI и остальных. Три года назад мы провели тест, где были перечислены взятые почти наугад 15 или 17 практик. Выяснилось, что люди, которые называют 5 и более пунктов, существенно отличаются от остальных по большинству вопросов – по вопросам, связанным с будущим, с амбициями, с карьерными устремлениями, с желанием и реальным уровнем потребления, в том числе культурного, с жизненной активностью, уровнем жизни. По возрасту – сильный перекос в сторону молодых, среди тех, кто старше 60, люди-XXI составляют считанные проценты, а от 35 до 55 – процентов 35.
– Молодой человек не может не пользоваться Интернетом...
– 75% молодых к группе людей-XXI не относятся. В стране примерно 30 миллионов человек пользуются Интернетом. И не все молодые там. В деревне молодых очень мало, а в малых городах достаточно много. И они живут жизнью, которая характерна для малого города. Конечно, там есть какие-нибудь странные люди, которые сидят в Сети. А остальные ходят на танцы, пьют водку, ворочают на работе что-нибудь тяжелое, дерутся. Нормальная человеческая жизнь.
Выбранный нами критерий эмпирически доказал свою работоспособность. Исследования этих людей и их отличий от остальных велись в последние два года очень интенсивно. Абсурдно обращаться к людям 80 лет с пламенной речью о будущем процветании России. Для них этого будущего физически нет. Так же про модернизацию странно говорить с людьми, которые вне контекста.
Главным открытием для нас стало то, что аудитория, у которой эта тема вызывает отклик, очень маленькая – меньше, чем доля тех, кто в Интернете. 12–15% взрослого населения. Если модернизация переживается как экзистенциальная проблема лидерами и институциями, которые возглавляют движение страны, если они готовы служить идее модернизации,– они могут рекрутировать из этих полутора десятков миллионов человек самых умных и энергичных, которые станут бациллоносителями модернизации, сыграют роль того рычага, с помощью которого можно будет перевернуть мир. Но для этого должны быть предприняты особые усилия по созданию благоприятных экологических условий для людей-XXI. Америка эти условия создавала на протяжении всей своей истории. Люди с мозгами едут в Америку. Нельзя сказать, что Америка ожидает от них открытий, достижений. Профессора из Германии, Франции, России не спрашивают, что он собирается открыть. Ему говорят – приезжайте, чего-нибудь откроете. Америка приглашает людей, которые в принципе способны на открытия и у которых есть драйв. Этим людям создаются условия, чтобы они могли планировать свой послезавтрашний день. Полицейские, таможенники, врачи, институты – это среда, благоприятствующая тому, чтобы в мозгах, которые на это способны, что-то зарождалось. В нашей культуре нет традиции создавать эти благоприятные условия.
– Французы к нам ехали в конце XVIII века, Эйлер тут работал, немцы Поволжья были.
– И есть традиции Великой Октябрьской социалистической революции. Философский пароход, 30-е, 50-е годы. Интеллигенция политической государственной идеологией понималась как прослойка.
Вообще же день сегодняшний реально связан только с днем вчерашним. Все остальное – для историков, исследователей, журналистов, разговоров. А день вчерашний – это уже не 90-е, а последние восемь лет относительной стабильности. Но и в этом вчерашнем дне нет заботы об экосистеме людей, способных к модернизации. Это новая и очень трудная задача. Уникальная.
– Почему потребность в модернизации сейчас обострилась?
– Во-первых, на паровозе, возглавляющем наш поезд, сейчас оказалось больше людей, способных различить дистанцию между современным и несовременным и, в силу того что они сами более современные, переживать по этому поводу. Второе – всему свое время. Первый срок Путина – выход из стресса. Второй срок Путина – решение базовой задачи: без денег ничего не сделать. То есть пришло время. Его обозначил Путин, когда заговорил о 20-м годе, когда в начале 2008 года впервые обозначил конкурентоспособность как приоритет. Это слово как раз отражает переживание дистанции. Осталось выяснить – насколько глубоко это переживание и желание сократить дистанцию, существуют ли необходимые для этого умения.
С нынешними милиционерами, гаишниками, судьями, врачами, учителями, с этими институтами трудно говорить об экосистеме, благоприятной для модернизации. Но среди этих чиновников, милиционеров, судей и врачей, как изюм в булке, есть люди-XXI. Они как минимум могут поддержать разговор о модернизации. А болельщики нужны – играть в футбол на пустом стадионе не будет ни одна команда. И на трибунах должны сидеть люди самых разных профессий, воодушевленные мыслью о том, что все это серьезно. Для футболистов полные трибуны – это благоприятные экологические условия.
 Компьютерная грамотность – пропуск в XXI век. Фото Reuters |
– Каков механизм рекрутирования?
– Есть один американский фонд – он был создан, когда выяснилось, что в США 400 тысяч человек в год умирали от неврачебных ошибок. То есть из-за того, что сиделки и медбратья плохо исполняют свои обязанности, из-за того, что плохо делают каталки, не ремонтируют лестницы и т.д. Можно было созвать экспертное сообщество, собрать комитет, даже партию, можно было обратиться к руководству страны с требованием принять меры. А они обратились ко всем, кто неравнодушен к этой проблеме. Это были выжившие пациенты, родственники умерших, сиделки и медсестры, которые могут посоветовать, как избежать фатальных ошибок, врачи и просто те, у которых были здравые соображения. Участвовало больше миллиона человек. В результате была выработана концепция, которую эти люди, а также институты – в лице медицинского начальства – распространили. За год смертность снизилась на 25%. Как рекрутировать миллион неравнодушных человек? Как эти люди были рекрутированы? Конечно, через Интернет. Этих людей можно найти в соответствующих средах, которые Интернет дает возможность создать. Среды эти – социальные сети. Первый из мировых лидеров, кто понял это, – Обама, который создал все условия, чтобы эти сети развивались. Это вопрос технологий. Модернизировать нужно прежде всего работу с умными людьми. А дальше умные люди модернизируют то, чем они занимаются. Это главное условие. Вперед могут пойти только первые.
– А что делать с основной массой, которая или стоит на месте, или пятится назад?
– Все происходит постепенно. А в России всегда хотят, чтобы было быстро, по волшебству. Волшебная палочка, щука, исполняющая желания, Конек-горбунок... Еще один культурный стереотип – в России работают быстро, но недолго. Мичурин в этом контексте удивительная фигура. Таких людей мало. Заниматься просеиванием золотого песка, выращиванием, распространением тех культурных правил, привычек, стереотипов, которые «производят» этот золотой песок, – на это нужно время. Вчера я услышал про то, что началась модернизация, а сегодня меня кинул слесарь – и я удивляюсь. Чему удивляться, откуда возьмутся модернизированные люди? Ни 20, ни 10 лет назад о модернизации не было речи. Нужно долго работать, и для этой работы нужно рекрутировать соратников.
