Постимперские амбиции

Из провинции Центра не видно. Из Центра провинцию тем более.
Фото Олега Ласточкина (НГ-фото)

Планы относительно России постоянно проваливаются, оценки оказываются ошибочными, прогнозы не сбываются. Главная причина этого носит почти метафизический характер: все оценки, планы и прогнозы относятся как бы к реальному, но на деле уже не существующему государству.

Ресурсы и смыслы, которые обеспечивали ранее статус России как сильного имперского государства, умерли, но главный потребитель ресурсов – гипертрофированная бюрократия, надевшая маску похороненной империи, – остался.

Выработка ресурсной идеи

В стране сегодня не работает ни один ключевой общественный институт – от Церкви до парламента. Нет боеспособной армии, независимых судов и СМИ, нет свободных от коррупции и дееспособных правоохранительных органов и администраций.

До 1917 года и в советское время идея империи служила оправданием бесконтрольного расхода человеческого и природного ресурса на территории этой самой империи. Идея сочеталась с тем, что Гумилев назвал «пассионарностью», – со стремлением к расширению границ и влияния, с миссионерством, сначала «цивилизаторским», затем коммунистическим. Но главное – когда основными ресурсами общества были население и земли, существовал исторический запрос именно на такого рода государственность. Скорость и способы распространения информации по огромной, все время расширяющейся территории, необходимость контроля над ней и способы обогащения элит, собирающих с ее населения дань, определяли потребность в многочисленных чиновничьих иерархиях и жестоком силовом управлении.

Сегодня главный ресурс жизни и развития обществ, а также обогащения элит принципиально изменился. Он более не связан с прямым контролем над территориями и живущими на них людьми. Технологическая революция сделала основными ресурсами развития интеллект, информацию в широком смысле слова и мобильные финансы как способ ее реализации. Элитное же потребление, как и управление ресурсами, стало реализуемым в любой точке земного шара. Одновременно НТР освободила и в значительной мере породила массы потребителей и избирателей, окончательно оформив и утвердив демократию как способ самозащиты и самореализации широких слоев общества. Свобода доступа глобального мира к ресурсам региона, с одной стороны, и свобода доступа населения и элит региона к ресурсам глобального мира – с другой – сегодня значительно важнее, нежели контроль национального государства над территориями.

Политическая матрица нового мироустройства – конкуренция людей и идей, а также федераций различных порядков и содержаний. Бессмысленно воевать за людей и ресурсы, так как их невозможно контролировать – они мобильны и уходят туда, где условия для них оптимальны. Иерархические постимперские структуры становятся бессильны и вредны. Территории уже ничего не значат без технологий и инвестиций – а они требуют политических перемен: открытости и соблюдения глобальных правовых стандартов.

Информационные инструменты

Итак, основная характеристика наступившей в конце прошлого столетия информационной эпохи заключается в том, что адекватность и эффективность реализации информации (как главного современного социального ресурса) прямо пропорциональны скорости ее прохождения и доступности в той или иной общественно-политической среде (системе). Большие пространства и обслуживающие их государственные и иные институты (как правило – иерархически организованные, пораженные коррупцией проводники информации) замедляют скорость прохождения, снижают доступность и в итоге искажают информацию, что ведет к ее неадекватной реализации, а стало быть – к замедлению и искажению процессов, порожденных информационным импульсом.

Доступность и скорость прохождения информации, а также свободные СМИ и демократические процедуры делают для развитых постиндустриальных стран технологически и политически возможным построение «либеральных империй». В условиях большого и многосоставного государства (США, ЕС) создается эффект полиса. Гораздо сложнее ситуация в периферийных по отношению к евро-атлантической цивилизации государствах с многоукладной и одновременно слабой (моно) экономикой, неразвитой инфраструктурой, коррумпированной бюрократией, этнически сложным составом населения, которые реализуют «догоняющий» сценарий развития и не имеют демократических традиций (Россия в их числе).

Скорость прохождения и доступность информации, обеспеченная «информационной революцией», делают возможным регулирование удаленных обширных мультикультурных регионов посредством информационных, экономических, политических и поведенческих стандартов без посредничества «региональных империй», чье существование более не вызывается необходимостью, однако значительно удорожает процесс регулирования ресурсов.

Проблема в регионах

Однако в России политика федерального Центра последовательно осуществляется в прямо противоположном направлении. Центр проводит линию на бюджетную и фискальную централизацию, становится единственным субъектом всех политических инициатив. При этом он не способен решить насущные экономические проблемы, а также обеспечить соблюдение социальной справедливости. За счет этого легитимность Центра существенно подрывается.

В глазах населения регионов «реформаторская» деятельность Москвы часто выглядит как паразитирование, а в глазах региональной элиты перманентное укрепление вертикали власти подчас предстает не только бессмысленной, но и опасной затеей – в опасности оказываются не только личные капиталы, карьеры и безопасность местных вождей, но и стабильность региональной системы жизнеобеспечения.

Политологи заговорили о новой тенденции ≈ сознательном и открытом унижении региональных элит как способе резкого уменьшения их влияния и самостоятельности. Тактически это решает проблему управляемости региональными элитами, однако стратегически лишает регионы сколько-нибудь сильного и ответственного руководства, ставя под угрозу само существование института региональной власти.

Ельцин в свое время спас целостность страны, бросив знаменитый клич: «Берите суверенитета столько, сколько переварите!» Нынешний режим такого маневра позволить себе не может. Ему нечего предложить региональным элитам, и поэтому он осуществляет прямое силовое наступление на их интересы.

Все это в условиях кризиса способно в ближайшее время спровоцировать политическую активность региональных элит. Опыт успешного противостояния ослабленному Центру у них имеется. Характерно при этом, что в Концепции национальной безопасности РФ, подписанной недавно Медведевым, угроза целостности страны признана неактуальной.

Россия – большое, сложносоставное, культурно и экономически разнородное постимперское региональное сообщество – не может уже не только развиваться, но и попросту кормить свое население в рамках модели «сырьевого авторитаризма» (давно подсчитано: «сырьевая Россия» – это 40 млн. человек). Чтобы выжить, это пространство должно перейти к варианту реального федерализма.

Именно такой вариант мог бы соответствовать парадигме «инновационно-сырьевого сообщества» как нового российского проекта ХХI века – составной части западной цивилизации от Ванкувера до Владивостока. По-настоящему глобальный инвестиционный проект – совместное со странами Евроатлантики, с Китаем и Японией освоение природных богатств Сибири и Арктики – обеспечит модернизационный рывок. Если Россия не успеет, не захочет или не сумеет включиться в такого рода мировую конфигурацию сейчас, то через 10 лет эти проекты будут осуществляться уже без нас.

Очевидно, что современное российское государство нельзя ни модернизировать, ни даже сохранить, не опираясь на сильные и рыночно самодостаточные регионы, вписанные в глобальный мировой порядок-рынок, и стандарты права. Нынешняя же система межбюджетных отношений – финансовая система России в целом – делает регионы и муниципалитеты бедными и толкает население и региональные элиты на путь сепаратизма, открывая дорогу революционным сценариям.

Система межбюджетных отношений за нулевые была, как известно, жестко централизована. В ходе финансово-экономического кризиса, начавшегося осенью 2008 года, дефицитными одномоментно стали бюджеты практически всех регионов (кроме Москвы), причем в первую очередь это коснулось ранее относительно благополучных промышленно-сырьевых территорий Сибири и Урала: бюджеты Челябинской и Свердловской областей в первом квартале 2009 года рухнули по доходам почти на 50%. Здесь остановлены все социальные и инвестиционные программы, речь идет лишь о выплате зарплат бюджетникам. Что касается муниципалитетов, то в 2008 году из 24 тыс. муниципальных образований России дотационными были 98%. Реализуемая правительством политика унитаристской централизации ведет к тому, что бюджетный федерализм в стране фактически ликвидируется, регионы теряют большой набор полномочий по регулированию и финансированию различных местных программ – от правоохранительной сферы до природоохранной, в то время как Центр также оказывается не в состоянии обеспечить порядок и своевременное финансирование. С другой стороны, становление «вертикали» мощно стимулировало тотальную коррупцию в государственных и муниципальных органах власти. В итоге государственный механизм буксует, жизнь большинства населения регионов качественно не улучшалась даже в условиях экономического роста; сейчас же уровень жизни в регионах просто обрушился.

Такая ситуация, при активно развивающемся процессе формирования «новых регионов» на базе территорий-доноров, вполне может обернуться настоящим конфликтом регионов с федеральной властью. Поводом может послужить все что угодно – от импортных пошлин на иномарки до волнений футбольных фанатов или техногенной аварии.

Речь сегодня о том, чтобы отделить представление о Российской Федерации как сообществе свободно развивающихся полноправных регионов от представления о нынешних федеральных элитах. Иными словами, Москва должна интегрироваться в глобальный мир наряду с Екатеринбургом, Владивостоком, Красноярском, Петербургом, Казанью и Краснодаром. Европа шла к подобной модели через столетия размежеваний и кровопролитий, у России есть шанс сделать это гораздо менее травматично, учтя опыт распада СССР и СНГ. Это исторический шанс и единственная перспектива страны.