Коллективизация наоборот

Показной коллективизм сделал позднесоветского человека неспособным к сотрудничеству. Сейчас у нас есть шанс объединиться.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)

То ли в конце 60-х, то ли в начале 70-х в одном ленинградском НИИ в рамках научной кооперации работал английский физик. В конце длительной командировки он поделился с коллегами неожиданным наблюдением: «Никогда не видел таких больших коллективистов, как вы, русские. Разве что американцы могут с вами сравниться».

Суждение вроде бы противоречит общепринятому представлению об американском индивидуализме – хотя и без слов этого англичанина закрадывалось подозрение, что этот индивидуализм – мощный миф, на поддержание которого ежедневно направлены гигантские усилия Голливуда. Миф важный, даже необходимый – интегральная часть «их всего», лелеемой американской мечты.

А в области мировоззрения или бытового поведения этот индивидуализм не очень заметен. Что на самом деле вполне естественно. Было бы странно, если бы центр глобализации избежал того, что эту глобализацию характеризует: стандартизации мышления и массовизации поведения, все более явственного растворения индивидуальных проявлений независимой личности. Еще два века назад де Токвиль очень тонко почувствовал, что демократическая форма правления, усредняя человека, отнюдь не способствует появлению выдающихся личностей.

Однако в области макроэкономики американский индивидуализм проявляет себя – как меньшая по сравнению со Старым континентом доля бюджетов всех уровней в национальном доходе. Посмотрим, «исправит» ли это «наследие пионеров Запада» Обама.

Нас же англичанин, как и положено, не очень понял. Не было личности, менее склонной к солидарности и сотрудничеству, чем позднесоветский образованный человек. Тем более интеллигент брежневского времени – он не верил никому и ничему, разве что «Голосу Америки». Показной коллективизм не мог не превратить его в прожженного циника. В годы перестройки он позволил себе предаться некоторым иллюзиям, но они очень быстро развеялись, не имея культурной, мировоззренческой основы. И советский человек полностью проявил себя в 90-е, предназначение которых вообще было – все тайное сделать явным. В чрезвычайно острой экономической и социальной ситуации мы показали себя обществом, не способным к состраданию и сотрудничеству. И мы были бы не мы, если бы во всех этих бедах не обвинили тогдашнюю власть, и ее одну.

Мы не были склонны к сотрудничеству – при этом каждый из нас не готов был взять на себя ответственность за собственные решения и поступки.

Тут надо оговориться. В 90-е годы до 40% людей поменяли профессию – не знаю, есть ли еще в истории примеры таких тектонических сдвигов. Так что совсем пассивными наших людей назвать нельзя. Но в большинстве случаев это была вынужденная смена деятельности, а в глубине души, на уровне инстинкта мы возлагали ответственность за свою жизнь на государство или родной завод и претензии предъявляли к ним, да к кому угодно – главное, не к самим себе.

На самом деле противоречия, даже диалектического, между индивидуализмом и коллективизмом нет. В отношения конструктивного сотрудничества могут вступать только полноценные, ответственные за свои поступки личности. Все остальные формы связей – это либо отношения господства-подчинения, либо коллективизм толпы. А грохочущую трибуну болельщиков назвать «коллективом» не позволит даже сам русский язык.

В последнее десятилетие общество наше успокаивалось, его жизнь входила в некое русло. Мы деполитизировались, может быть, даже в излишней степени.

Так или иначе, но именно некий консерватизм, обращение к базовым ценностям и есть вопреки многим мнениям предпосылка того, чтобы в нем развивался третий сектор. Да, в моменты перелома общественная активность людей резко возрастает, кажется – вот оно, море разливанное гражданского общества.

Вместе и поврозь: одно не исключает другое. Фото Евгения Зуева (НГ-фото)

Но революционный прилив сменяется отливом, а деятельные люди вновь оказываются один на один со своим энтузиазмом, окруженные безразличием, непониманием, а в отдельных случаях – и враждебностью.

Государство провозглашает свою заинтересованность в развитии институтов гражданского общества в России. В известной степени оно при этом не кривит душой: например, всяческую благотворительность можно понимать и как некое подспорье усилиям властей по социальной защите населения. Создана Общественная палата, выделяются гранты общественным организациям. Но┘

Выбор крупной или мелкой меры при решении тех или иных проблем – вопрос тактики. Но есть задачи, без решения которых движение принципиально невозможно. В развитии малого и среднего бизнеса таким водоразделом выступает наделение местной власти реальными полномочиями, подкрепленными материальными средствами. Без этого никакие кредиты и программы – будь они хоть трижды полезны для отдельных предприятий – не приведут к подлинному изменению общей ситуации. Так же и с гражданским обществом: государство может сделать много полезного, поддерживая в каждом конкретном случае конкретные усилия, но не случится никакого развития, пока не будет обеспечено рамочное условие существования любого гражданского общества – независимый суд. Если слабый не сможет противостоять сильному, усилия общества во всех отраслях нашей совместной деятельности – в благотворительности в просвещении, культуре – не принесут плодов.